Свидание | Попутчик

Свидание

Я сидел в берёзовой роще осенью, около половины сентября. С самого утра перепадал мелкий дождик, сменяемый по временам тёплым солнечным сиянием; была непостоянная погода. Небо то всё заволакивалось рыхлыми белыми облаками, то вдруг местами расчищалось на мгновенье, и тогда из-за раздвинутых туч показывалась лазурь, ясная и ласковая, как прекрасный глаз. Я сидел и глядел кругом, и слушал. Листья чуть шумели над моей головой; по одному их шуму можно было узнать, какое тогда стояло время года. То был не весёлый, смеющийся трепет весны, не мягкое шушуканье, не долгий говор лета, не робкое и холодное лепе­танье поздней осени, а едва слышная, дремотная болтовня. Слабый ветер чуть-чуть тянул по верхушкам. Внутренность рощи, влажной от дождя, беспрестанно изменялась, смотря по тому, светило ли солнце или закрывалось облаком; она то озарялась вся, словно вдруг в ней всё улыбнулось: тонкие стволы не слишком частых берёз внезапно принимали нежный отблеск белого шёлка, лежавшие на земле мелкие листья вдруг пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, так и сквозили, бесконечно путаясь и пересекаясь перед глазами; то вдруг опять всё кругом слегка синело: яркие крас­ки мгновенно гасли, берёзы стояли все белые, без блеску, белые, как только что выпавший снег, до которого ещё не коснулся холодно играющий луч зимнего солнца; и украдкой, лукаво, начинал сеяться и шептать по лесу мельчайший дождь. Листва на берёзах была ещё почти вся зелена, хотя заметно побледнела; лишь кое-где стояла одна, молоденькая, вся красная или вся золотая, и надобно было видеть, как она ярко вспыхивала на солнце, когда его лучи внезапно пробивались, скользя и пестрея, сквозь частую сетку тонких веток, только что смытых сверкающим дождём. Ни одной птицы не было слышно: все приютились и замолкли; лишь изредка звенел стальным колокольчиком насмешливый голосок синицы. Прежде чем я остановился в этом берёзовом леску, я с своей собакой прошёл через высокую осиновую рощу. Я, признаюсь, не слишком люблю это дерево — осину — с её бледно-лиловым стволом и серо-зелёной, металлической листвой, которую она вздымает как можно выше и дрожащим ве­ером раскидывает на воздухе; не люблю я вечное качанье её круглых неопрятных листьев, неловко прицепленных к длинным стебелькам. Она бывает хороша только в иные летние вечера, когда, возвышаясь отдельно среди низкого кустарника, приходится в упор рдеющим лучам заходящего солнца и блестит и дрожит, с корней до верхушки облитая одинаковым жёлтым багрянцем, — или, когда, в ясный ветреный день, она вся шумно струится и лепечет на синем небе, и каждый лист её, подхваченный стремленьем, как будто хочет сорваться, слететь и умчаться вдаль. Но вообще я не люблю этого дерева и потому, не остановясь в осиновой роще для отдыха, добрался до берёзового леска, угнездился под одним деревцом, у которого сучья начинались низко над землёй и, следовательно, могли защитить меня от дождя, и, полюбовавшись окрестным видом, заснул тем безмятежным и кротким сном, который знаком одним охотникам.
Не могу сказать, сколько я времени проспал, но когда я открыл глаза — вся внутренность леса была наполнена солнцем и во все направленья, сквозь радостно шумевшую листву, сквозило и как бы искрилось ярко-голубое небо; облака скрылись, разогнанные взыгравшим ветром; погода расчистилась, и в воздухе чувствовалась та особенная, сухая свежесть, которая, наполняя сердце каким-то бодрым ощущеньем, почти всегда предсказывает мирный и ясный вечер после ненастного дня. Я собрался было встать и снова попытать счастья, как вдруг глаза мои остановились на неподвижном человеческом образе. Я вгляделся: то была молодая крестьянская девушка. Она сидела в двадцати шагах от меня, задумчиво потупив голову и уронив обе руки на колени; на одной из них, до половины раскрытой, лежал густой пучок полевых цветов и при каждом её дыханье тихо скользил на клетчатую юбку. Чистая белая рубаха, застёгнутая у горла и кистей, ложилась короткими мягкими складками около её стана; крупные жёлтые бусы в два ряда спускались с шеи на грудь. Она была очень недурна собою. Густые белокурые волосы прекрасного пепельного цвета расходились двумя тщательно причёсанными полукругами из-под узкой алой повязки, надвинутой почти на самый лоб, белый, как слоновая кость; остальная часть её лица едва загорела тем золотистым загаром, который принимает одна тонкая кожа. Я не мог видеть её глаз — она их не поднимала; но я ясно видел её тонкие, высокие брови, её длинные ресницы: они были влажны, и на одной из её щёк блистал на солнце высохший след слезы, остановившейся у самых губ, слегка побледневших. Вся её головка была очень мила; даже немного толстый и круглый нос её не портил. Мне особенно нравилось выражение её лица: так оно было просто и кротко, так грустно и так полно детского недоуменья перед собственной грустью. Она, видимо, ждала кого-то; в лесу что-то слабо хрустнуло: она тотчас подняла голову и оглянулась; в прозрачной тени быстро блеснули передо мной её глаза, большие, светлые и пугливые, как у лани. Несколько мгновений прислушивалась она, не сводя широко раскрытых глаз с места, где раздался слабый звук, вздохнула, повернула тихонько голову, ещё ниже наклонилась и принялась медленно перебирать цветы. Веки её покраснели, горько шевельнулись губы, и новая слеза прокатилась из-под густых ресниц, останавливаясь и лучисто сверкая на щеке. Так прошло довольно много времени; бедная девушка не шевелилась, — лишь изредка тоскливо поводила руками и слушала, всё слушала… Снова что-то зашумело по лесу, — она встрепенулась. Шум не переставал, становился явственней, приближался, послышались наконец решительные, проворные шаги. Она выпрямилась и как будто оробела; её внимательный взор задрожал, зажёгся ожиданьем. Сквозь чащу быстро замелькала фигура мужчины. Она вгляделась, вспыхнула вдруг, радостно и счастливо улыбнулась, хотела было встать и тотчас опять поникла вся, побледнела, смутилась — и только тогда подняла трепещущий, почти молящий взгляд на пришедшего человека, когда тот остановился рядом с ней.
Я с любопытством посмотрел на него из своей засады. Признаюсь, он не произвёл на меня приятного впечатления. Это был, по всем признакам, избалованный камердинер молодого, богатого барина. Его одежда изобличала притязание на вкус и щегольскую небрежность: на нём было коротенькое пальто бронзового цвета, вероятно, с барского плеча, застёгнутое доверху, розовый галстучек с лиловыми кончиками и бархатный чёрный картуз с золотым галуном, надвинутый на самые брови. Круглые воротнички его белой рубашки немилосердно подпирали ему уши и резали щёки, а накрахмаленные рукавчики закрывали всю руку вплоть до красных и кривых пальцев, украшенных серебряными и золотыми кольцами с незабудками из бирюзы. Лицо его, румяное, свежее, нахальное, принадлежало к числу лиц, которые, сколько я мог заметить, почти всегда возмущают мужчин и, к сожалению, очень часто нравятся женщинам. Он, видимо, старался придать своим грубоватым чертам выражение презрительное и скучающее; беспрестанно щурил свои и без того крошечные молочно-серые глазки, морщился, опускал углы губ, принуждённо зевал и с небрежной, хотя не совсем ловкой развязностью то поправлял рукою рыжеватые, ухарски закрученные виски, то щипал жёлтые волосики, торчавшие на толстой верхней губе, — словом, ломался нестерпимо. Начал он ломаться, как только увидал молодую крестьянку, его ожидавшую; медленно, развалистым шагом подошёл он к ней, постоял, передёрнул плечами, засунул обе руки в карманы пальто и, едва удостоив бедную девушку беглым и равнодушным взглядом, опустился на землю.
— А что, — начал он, продолжая глядеть куда-то в сторону, качая ногою и зевая, — давно ты здесь?
Девушка не могла тотчас ему отвечать.
— Давно-с, Виктор Александрыч, — проговорила она наконец едва слышным голосом.
— А! (Он снял картуз, величественно провёл рукою по густым, туго завитым волосам, начинавшимся почти у самых бровей, и, с достоинством посмотрев кругом, бережно прикрыл опять свою драгоценную голову.) А я было совсем и позабыл. Притом, вишь, дождик! (Он опять зевнул.) Дела пропасть: за всем не усмотришь, а тот ещё бранится. Мы завтра едем…
— Завтра? — произнесла девушка и устремила на него испуганный взор...

Конец ознакомительного фрагмента 1

Попутчик

— Тётя Саша! Спасибо Вам за всё! — со слезами в горле говорила я.
— До свидания! Приезжай к нам ещё! — обняла меня тётя.
Я постоянно вспоминаю этот момент. Мне тогда как раз двадцать лет исполнилось, и мои родители отправили меня к тётке. Там-то я и познакомилась со всеми сёстрами и братьями, тётями и дядями. Отдыхала в этом красивом уголке почти всё лето. Два с половиной месяца. Загорелая и надышавшаяся свободой, я возвращалась домой.
Ездила я обычно в вагонах-плацкартах, так как на «купешки» денег всегда не хватало, да и дорога была не дальней. Но это не главное. Самое увлекательное всегда происходит в плацкартах. То разговор интересный услышать можно, то понаблюдать за ребятнёй, а то и познакомиться с кем-нибудь.
Родители, перед тем как отправить меня в Еловое к тётке, всё твердили: «Будь осторожна! Люди разные бывают, смотри в оба!» Понимаю, боялись, что могу пропасть куда-нибудь. Да уж! Такое нынче время.
Самое смешное, что тётя Саша говорила мне всё то же, когда провожала.
И вот я заняла своё место в вагоне. Через десять минут отправление поезда. Тётя стоит на перроне и машет рукой на прощание. Я через стекло показываю жестами, чтобы тётя шла домой и не ждала. Мне было грустно расставаться с населённым пунктом со странным названием Еловое и с летом, которое я так хорошо провела, грустно было прощаться с сёстрами и братьями, с тётей Сашей. Чувствуя, что ещё чуть-чуть — и слёзы побегут ручьём, я всё интенсивнее жестикулировала. Так отвлекала я себя от грустных мыслей и слёз.
Тётя Саша, видимо, тоже еле сдерживала себя. Сделав последний взмах рукой, она повернулась на сто восемьдесят градусов и пошла прочь с перрона.
Я немного успокоилась и ждала лишь сигнального свистка. Вагон был почти пуст.
«Поеду, как Пугачёва, одна в вагоне! Ну, почти одна…» — подумала я.
Поезд дёрнулся. За окном поплыли перрон, другие провожающие…
— Здравствуйте! — громко произнёс кто-то, отчего я вздрогнула.
— Добрый день! — отозвалась я и снова ушла в думы.
— Владислав! — молодой человек протянул мне руку.
— Что? — спросила я, поскольку не совсем расслышала его слова в первый раз.
— Я — Слава, — сказал мужчина. — А тебя?
Я уставилась во все глаза на этого молодого человека, который казался мне знакомым.
«Я его не знаю, но где-то видела», — подумала про себя.
— Мы, кажется, встречались уже где-то? — спросил мужчина.
— Возможно, — чуть улыбнувшись, ответила я.
— Вспомнил! — радостно воскликнул Слава и хлопнул себя по лбу рукой. — В парке, на теннисном корте.
«Да, действительно, — подумала я, глядя на мужчину, хотя уверенности у меня не было. — Только там мы могли с ним столкнуться. Нагловатый же тип! А теперь ещё и ехать с ним. И не просто в одном вагоне, а ещё и места рядом. Ужас!»
— Вот это да! Надо ж было встретиться! Давай знакомиться? Я, значит, Слава, можно Влад, — мужчина протянул руку.
Я молчала. Не хотелось с ним знакомиться, поскольку встречи в парке мне было достаточно. Уже тогда я сделала выводы, что он самый что ни на есть хам.
— А как зовут столь милое создание? — спросил Владислав.
— Милое создание не зовут, оно само приходит, — огрызнулась я.
— Правда? Как интересно! А может, всё-таки скажешь своё имя?
«Ну пристал же ко мне этот тип! — подумала я. — И чего ему надо? Других нет, что ль?»
— Скажу, если назовёте пять причин для этого, — отвечаю я.
— Ого! Сколько езжу, а такую, как ты, первый раз встречаю! — ухмыльнулся Влад.
— А я первый раз и еду!
— Девушка! — поменяв манеру общения, произнёс Владислав. — Ну скажите своё божественное имя, иначе я не смогу уснуть!
На лице Слава изобразил такую гримасу, что впору хохотать было, а не сострадать ему. Я отвела глаза, чтоб не видеть это и не рассмеяться.
— Ну девушка! — не отставал мужчина.
— Анджелина Джоли! — сказала я первое, что пришло на ум. — Устроит?
— Я бы поверил ещё, что вы Анджелина, но чтобы Джоли…
— Ну так и не верьте! Это ж ваше дело!
— А настоящего, значит, не скажешь?
Я отрицательно помотала головой.
— О’кей! Анджелина так Анджелина. Приятно познакомиться! — Влад снова протянул мне руку для рукопожатия.
— Молодой человек, а вы разве не знаете, что первой руку протягивает дама, и то если сочтёт нужным?
— Каюсь! Виноват! — отступил назад мужчина. — Уважаемая Анджелина, а вы насколько далеко едете?
— Настолько далеко, насколько поезд увезёт. А что?
После минутной паузы Влад снова принялся задавать вопросы:
— Ты ведь не из Елового?
— Нет. Я с дерева слезла, чтоб в поезде покататься.
— Да хватит тебе, юмористка! Значит, так, еловчан я всех знаю наперечёт. Там такие, как ты, не живут!
— Они там существуют как милые создания!
— Всё! Сдаюсь! — произнёс Владислав и поднял руки вверх.
— Милицию вызывать? — спросила я.
— Зачем?
— Ну, им же сдаваться надо.
— Смешно!
— Конечно!
— Слушай, а не боишься со мной так разговаривать? — грозно спросил Влад.
— Боюсь! Но у меня выбора другого нет, — без эмоций сказала я.
Мужчину явно развеселил мой ответ...

Конец ознакомительного фрагмента 2