Корзина
0 ₽
пуста
ПРОЛОГ
«Никто не поверил бы, даже в последние годы девятнадцатого столетия, что за человеческой жизнью на земле зорко и тщательно наблюдали разумные существа, такие же смертные, как человек, но стоящие на более высокой ступени развития, и что в то время, когда люди занимались своими повседневными делами, за ними следили и изучали их так же подробно, как человек изучает в микроскопе кратковременную жизнь существ, живущих и размножающихся в капле воды. С безграничным самодовольством сновали люди взад и вперед по земному шару, занимаясь своими маленькими делами, в счастливой уверенности в своём господстве над материей. Возможно, что и инфузории, видимые в микроскоп, ведут такое же суетливое существование.
Никому не приходило в голову, что человечеству может грозить опасность…»
Герберт Уэллс «Борьба миров», 1898 год
ВЕСЬ мир – театр. Люди в нём одновременно и актёры, и зрители. Причём, сидя в зрительном зале, мало кто имеет представление о том, что творится за кулисами. Если бы публика увидела режиссёров-постановщиков, костюмеров и декораторов, познакомилась бы с ними поближе и поняла, как готовятся исторические трагедии, – для каждого это стало бы шоком.
Этому метафорическому открытию много лет. Но ни великий Шекспир, ни малоизвестный Хауз не догадывались, как ясно и правдиво предсказали они будущее. Они увидели огромный зал, вместивший в себя больше половины существующих в мире государств, увидели в партере и на галёрке суетных зрителей, нетерпеливо ожидающих, когда же поднимется занавес. Из-за кулис, с другой стороны, с оборотной, показали нам сцену, по которой ходят пока ещё живые «вещи в себе» – актёры, вошедшие в образы, молчаливые и сосредоточенные, как солдаты перед смертным боем.
Последний звонок. Сейчас актёры выйдут на подмостки. Начнётся представление, и никто не ведает, сколько оно продлится, кто победит, а кому из действующих лиц начертано пасть в жестоком сражении. Ни зрители, ни актёры не знают, какой будет финал. Ещё утром они с безграничным самодовольством сновали «взад и вперед по земному шару, занимаясь своими маленькими делами, в счастливой уверенности в своём господстве над материей». Но вот накрыли сумерки планету, пришёл смиренный вечер. А наступит ли новое утро, прописано ли оно в адском сценарии – никто не в курсе. Потому что сегодня – при полном аншлаге – играется главный спектакль театрального сезона. Он называется – «Первая мировая война».
Как только погаснет свет, зрителей начнут со сцены убеждать, что война была предрешена исторически. Человечество вступало в новую эпоху, где не осталось места монархиям, и четыре крупнейшие империи в Европе – Османская, Германская, Российская и Британская – должны объективно исчезнуть, уступить выборной демократии и парламентаризму. Сами монархи тоже чувствовали близкий конец, потому и ссорились напоследок. Достаточно оказалось зажжённой спички на Балканах, чтобы Германия с Австро-Венгрией раздули мировой пожар.
Всё так – и не так. Началась эта страшная бойня, унёсшая миллионы жизней, не с убийства эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараеве. Покушение на австрийского престолонаследника было лишь поводом, случайностью. А закономерность определялась тщательно спланированной политикой одного-единственного государства – Соединённых Штатов Америки.
Этому государству всего двести пятьдесят лет от роду. Успело вырасти лишь два поколения белых первопоселенцев, как власть имущие официально заявили: «Попытки европейских держав распространять свою систему на любую часть Западного полушария будут рассматриваться как представляющие угрозу нашему миру и безопасности».
Сам президент Джеймс Монро утвердил исключительное право белых американцев на любые земли огромного континента. Для начала они жёстко разобрались с теми, кто сопротивлялся: свыше миллиона индейцев были изгнаны с родных земель и безжалостно убиты, а рабский труд несчастных негров будет потом процветать ещё целое столетие. В 1898 году доктрина Монро начала действовать и против европейцев. Разгром «непобедимой армады» Испании стал сигналом старушке Европе: так будет с каждым.
Сильная Америка с каждым годом становилась всё сильнее. Она больше не хотела воевать на своей территории. Отныне планета казалась Соединённым Штатам бумажной картой, которую можно как угодно резать и перекраивать. Лишь одного теперь опасался Белый дом: что страны Восточного полушария объединятся против Америки. И потому Запад делал всё, чтобы столкнуть их между собой на тропе войны…
То, что произойдёт на сцене театра военных действий, многие сочтут излишне жутким, кровавым и даже неправдоподобным. Но так было. А может, лучше сразу заглянуть за кулисы? Пусть зрители познакомятся с режиссёром-постановщиком, пусть своими глазами увидят, как планировался и репетировался этот страшный спектакль.
Итак, представление начинается. Занавес!
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Закулисье: «Должен же быть порядок!»
«Эти смутные времена могут породить новый мировой порядок, который и есть наша общая цель. Новый мировой порядок – это новая эра, более сильная в стремлении к справедливости и более безопасная в стремлении к миру. Этот новый порядок совершенно не похож на тот, что мы знали раньше...
Испытание, с которым мы сталкиваемся, велико, как и ставки. Америка и мир должны защищать общие жизненно важные интересы – и мы это сделаем. В достижении этой цели нас не запугать. Недавние события доказали, что американскому лидерству нет замены…
Чтобы мы могли лидировать, Америка должна оставаться сильной и жизнестойкой. Наше мировое лидерство и внутренняя сила взаимно усиливают друг друга. Наши интересы имеют далеко идущие планы…
Мир по-прежнему опасен – теперь это ясно. Стабильность ненадежна. Но американцы традиционно объединяются во времена невзгод и испытаний. И сегодня снова американцы вышли вперёд, чтобы со слезами попрощаться со своими семьями перед отъездом на чужой и далёкий берег. В этот самый момент они встают вместе с арабами, европейцами, азиатами и африканцами в защиту принципов и мечты о новом мировом порядке».
Из речи 43-го президента США Дж. Буша-ст.
на заседании Конгресса 11 сентября 1990 г.
Картина 1-я
Больше трёх не собираться?
Действующие лица
Генри Адамс (1838–1918) – дипломат, историк, старший брат Брукса.
Брукс Адамс (1848–1927) – американский юрист, историк, политолог, критик капитализма.
А́льфред Мэхэ́н (1840–1914) – военно-морской теоретик, один из основателей геополитической концепции, контр-адмирал (1906) в отставке.
Теодор Рузвельт (1858–1919) – президент США в 1901–1909 гг., дальний родственник (и дядя по жене) Франклина Рузвельта, президента США в 1933–1945 гг.
Место действия – дом на окраине Нью-Йорка.
Время действия – конец лета 1898 года.
Автор (из-за кулис): Стало аксиомой, что Первая мировая война началась после убийства австрийского престолонаследника Франца Фердинанда в боснийском Сараеве. Но это был лишь повод для начала боевых действий. Планировалась война не в генеральных штабах, а в домах, где собирались добропорядочные джентльмены и под разные напитки лепили идеологию верховенства Соединённых Штатов над прочим миром. До Первой мировой оставалось пятнадцать лет. Но в белом доме на окраине Нью-Йорка – как и во многих других белых домах Америки – уже решали судьбу миллионов людей: кому жить, а кому погибнуть во славу заокеанских властелинов мира.
ВСКОРЕ после окончания испано-американской войны флотский капитан Альфред Мэхэн пригласил самых близких друзей к себе домой на вечеринку. Пришли два брата Адамса, старший Генри и младший Брукс, а также собирающийся баллотироваться в губернаторы Нью-Йорка Теодор Рузвельт.
Они давно знали друг друга, и в этот тёплый вечер разместились на закрытой веранде, куда из сада залетали чудесные ароматы катальпы и созревших цитрусов. И пока хозяин дома встречает и рассаживает гостей, есть время рассказать о каждом из них подробно.
Генри Адамс – самый старший в этой компании, ему уже шестьдесят, он профессор Гарварда, известный в стране учёный, автор многотомной истории США. Родился в богатой многодетной семье. Фамилия Адамсов в течение двухсот лет играла в Америке очень важную роль. Настолько важную, что многие американцы к концу XIX века искренне верили: семейка Адамсов, взрастившая двух президентов и десяток конгрессменов, берёт начало от библейского Адама.
Маленький Генри отставал от братьев в росте и весе. Он не участвовал в силовых состязаниях мальчишек, драки наблюдал из окна, ненавидя победителей и презирая побеждённых. Без конца торчал в библиотеке своего именитого деда, работавшего президентом страны, рылся в книгах, залезал в ящики письменного стола, шарил по старым кошелькам – словом, искал себя, своё предназначение в этой жизни.
Никогда ему не пришлось никому объяснять, кто он такой, никогда не понадобилось искать знакомств с людьми, которые упрочили бы его место в обществе или помогли материально. Генри был абсолютно равнодушен к деньгам, полагая, что ценность человека не исчисляется в долларах. Он привык всё подвергать сомнению, не был эстетом или моралистом, никогда не позволял себе переступать черту, но при этом считал себя бунтарём. Он перестал молиться и ходить по воскресеньям в церковь, заразившись дарвинизмом. Утверждал при этом, что он – не атеист, но и не теист. Занимался многими прикладными науками, ощущая себя более философом, чем историком. Короче, ему с детства нравилось быть наблюдателем по жизни.
Когда мальчику исполнилось двенадцать, отец поставил для него письменный стол в одной из ниш своей библиотеки, и, сидя за книгами, Генри слушал, как четверо мужчин всерьёз спорят о том, какой тактики лучше придерживаться в борьбе с рабством. Четверо собравшихся джентльменов были государственными деятелями, они оказывали огромное влияние на общественное мнение, оно же на них не влияло никак. С тех пор Генри Адамс участвовал в дискуссиях лишь тогда, когда за стол садились четверо.
Пять лет после учёбы в Гарварде он работал личным секретарём у посланника США в Британии (посланником был его отец). Потом изучал разные гуманитарные науки в университетах Европы, корреспондировал с ведущими мировыми изданиями, причём его статьи всегда отличались основательностью и оригинальностью.
Его не называли «высоколобым деятелем», неким таким «ботаником». Генри был умён, все вокруг восхищались его глубокими знаниями, своеобразным видением мира, беспристрастными суждениями и точными прогнозами. Неудивительно, что его пригласили возглавить кафедру истории в Гарварде, где он быстро стал одним из лучших профессоров.
К шестидесяти годам Генри Адамс объездил полмира. Впервые за много лет приехав в родительский дом, он с удивлением обнаружил, что у них с младшим братом Бруксом много общего, их волнуют одни и те же проблемы. Младший брат только что написал и опубликовал интереснейшую книгу «Закон цивилизации и упадка».
Эта книга успела наделать шуму во всех американских штатах. Генри прочитал её за ночь, не отрываясь, с полным восторгом. И когда брат сообщил ему, что капитан Мэхэн приглашает их обоих к себе на вечеринку, с удовольствием согласился. Тем более что узнал: джентльменов будет четверо – без дам, без галстуков, без слуг.
Брукс Адамс тоже окончил Гарвард. К пятидесяти годам стал известным публицистом, серьезным историком. Как и брат, он плохо вписывался в атмосферу высшего света. Как и Генри, он привык обходиться аудиторией из одного слушателя, проговаривая перед зеркалом очередные главы своей книги.
Он открыл закон, согласно которому любая цивилизация следует интересам торговых отношений. Брукс также подробно описал, как центр человеческой силы на протяжении веков последовательно перемещался с востока на запад – по мере роста населения и технических открытий. Сегодня центр достиг берегов Америки. Но всё в мире находится в состоянии неустойчивого равновесия, постоянно стремясь к стабильности и обретая её в новом месте и в новом качестве. Так что глобальных перемен ждать недолго осталось. Такой вот неутешительный прогноз сделал Адамс-младший в своей книге.
Десять лет Брукс потратил на изучение этой темы и, столкнувшись с повседневной действительностью, заключил, что она парадоксальнее любого парадокса. Жизнь за окном его кабинета ломала все формулы и расчёты, а темп изменений выходил за пределы человеческого понимания.
Он открыл ещё один парадоксальный закон: дисгармония между трудом и капиталом в конечном итоге приведёт не к коллективизму, а к социальной анархии. Исходя из этого, Брукс заявил, что американская демократия обречена на деградацию и разложение. Он даже точную дату назвал: через сто лет, на рубеже веков, Соединённые Штаты войдут в фазу упадка, а центр силы переместится в Россию и Китай.
Этот крамольный прогноз заинтересовал старшего брата, и Генри предложил подробнее обсудить тему на вечеринке у Альфреда Мэхэна. Профессор Гарварда снова почувствовал себя бунтарём. Не стал он Бруксу напоминать, что их предок, будучи президентом США, принял закон о «подстрекательстве», который предусматривал тюремное заключение за критику правительства. Нет, это им не грозило, ибо члены семейства Адамсов и тюрьма – две вещи несовместные.
Теодор Рузвельт давно знал книги Брукса и его лично. Они оба интересовались политикой и ходили в один кружок в середине семидесятых годов. А с его старшим братом Теодор познакомился уже в Гарварде, став студентом университета, а Генри Адамс считался тогда одним из самых популярных и любимых преподавателей.
Несмотря на большую разницу в возрасте, в чём-то их детство оказалось похожим. Маленький Тедди тоже рос болезненным, слабым и близоруким. Но Генри нашёл спасение в книгах, а Теодор стал заниматься боксом, потом борьбой, плаванием и прочими видами спорта. Да так активно принялся за это дело, что однажды в баре нокаутировал вооружённого бандита, который обозвал его четырёхглазым. И позже, даже когда стал президентом, Тедди предлагал всем подчинённым на ринге решать, кто прав. На тренировках в качестве спарринг-партнёров доведётся побывать его сыновьям, секретарям, министрам, иностранным послам и даже… посетителям. И так длилось годами, пока не попался серьёзный партнёр, который чуть не выбил президенту глаз.
Принцип «Бей первым, Тедди!» немало помог ему, когда он поступил на службу в полицию. Рузвельту не было и тридцати, когда он стал членом республиканской партии, женился. Всё складывалось успешно в его жизни. И вдруг всё рухнуло: в один день умерли жена и мать. Он уехал от городского шума на ранчо, стал ковбоем, рейнджером и даже побыл там заместителем местного шерифа. Писал статьи, издавал книги, которые успешно принимала столичная публика, так что по возвращении в город его тут же избрали председателем совета полицейских уполномоченных Нью-Йорка.
Неуёмная энергия толкала его вверх. Тедди карабкался по служебной лестнице со скоростью опытного пожарного. Снова получив жетон, он решил в одиночку покончить с молчаливым сговором полиции и преступного мира. Надвинув на глаза шляпу и прихватив дубинку, комиссар Рузвельт по ночам отправлялся в городские трущобы проверять работу патрульных, их неподкупность и оперативность. Последующие увольнения и аресты наделали столько шума, что очень быстро он стал начальником городской полиции, а спустя ещё недолгое время – помощником министра военно-морского флота США.
Вот тогда-то Теодор Рузвельт и познакомился с флотским капитаном Альфредом Мэхэном, своим предшественником в министерстве. Его книги Теодор не просто читал, он ими зачитывался. А про главный труд Мэхэна «Влияние морской силы на историю» сказал: «Это очень хорошая книга, и я здорово ошибусь, если она не станет военно-морской классикой». Естественно, он тогда не знал, что германский император Вильгельм II высказался о ней похоже: «Я буквально поглощаю эту книгу, стараясь выучить её наизусть». Доктрина морской силы, сформулированная Мэхэном, интересовала тогда многих. А Теодор написал Альфреду письмо, в котором объявил себя глашатаем этой доктрины – на этой почве у них мигом завязалась дружба.
Альфред Мэхэн ещё при жизни получил известность и статус мирового классика. По собственному желанию он пошёл учиться на морского офицера, но очень быстро понял, что совершенно не обладает качествами, необходимыми для флотского командира. Альфред не пользовался авторитетом на корабле, его часто критиковали за некомпетентность и нерешительность, и тогда он запирался в каюте, глотая книги по истории и готовя рефераты неизвестно для кого.
Мэхэна флот не любил, но это был слабый флот, а он мечтал о сильном. Когда вышла его книга о морской силе, он самолично разослал почти весь тираж офицерам, чиновникам и известным политикам. Уж очень хотел привлечь внимание общественности к морским делам, к тому пути, который способен сделать Америку самой сильной державой в мире.
После ошеломляющего успеха его книги Мэхэн решил уйти в отставку, чтобы и дальше развивать свою доктрину. Но в 1893 году был назначен командиром флагманского крейсера «Чикаго». Видимо, начальство посчитало, что это лучшая награда для теоретика. Однако и на крейсере спасительным местом от грозных окриков командующего эскадрой стала для Мэхэна тесная каюта, в которой рождались новые идеи и новые книги.
Оказалось, что в европейских портах, куда заходили корабли американской эскадры, автора доктрины знали и встречали с большим почётом, чем командующего. Вернувшись в Соединённые Штаты, Альфред Мэхэн сошёл с корабля отставным капитаном (адмиралом он станет через десять лет), купил шикарный белый дом с колоннами недалеко от гавани и, обустроившись, решил позвать на вечеринку друзей-единомышленников.
– Джентльмены, очень рад вас видеть! – капитан Мэхэн встретил братьев Адамсов на крыльце. – Спасибо, что приехали! Прошу в дом, Теодор уже там.
Рузвельт на веранде как раз наливал кофе в гигантскую чашку, которая даже в его руках казалась ведёрной.
– Мо-лод-цы, братья! – весело заорал он. – Вчетвером мы быстренько наведём порядок в стране! Мы же – мозги нации, её будущее!
– Каждый сам себе выбирает аперитив, – улыбался довольный хозяин. – Я буду пить белый ром. Думаю, и Теодор тоже, он ведь только что вернулся с Кубы, командовал на войне полком и даже был ранен. Так, Тедди?
– А что мне оставалось делать? – прорычал тот, прихлёбывая из своей кружки. – Мой отец когда-то откупился от войны, я не мог поступить так же, не хотел походить на него ни внешне, ни внутренне. И я приветствую практически любую войну, так как считаю, что наша страна нуждается в таковой. А насчёт рома – согласен, это нормальный мужской напиток…
Брукс налил себе бурбон-айс, Генри выбрал мальтийский херес.
– Ну, друзья, за победу Америки над испанской армадой! За новые земли – Филиппины, Пуэрто-Рико, Гуам и Кубу! За нашу победу!
– Боже, тебе мы отдадим свои жизни, а ты береги Америку, мать нашу, храни её, храни!
Стали рассаживаться. Роскошный стол, лакированная столешница из спила огромной секвойи.
– Тедди, садись между братьями – будешь желание загадывать!
– У меня желание одно: победить нынче на выборах. Если стану губернатором – значит, это Адамсы помогли, тогда подарок за мной.
– А вы по-прежнему республиканец? – повернулся к нему Генри Адамс.
– Дорогой мэтр, если вы намекаете на свою книгу «Демократия», то я её читал. И даже не вырывал из неё страниц, как обычно делаю, если что-то не нравится. Но я не думаю, что республиканская партия чем-то хуже демократической, не вижу большой разницы.
– Раньше я был уверен: кто в двадцать лет не демократ, из того ничего не выйдет; но не лучше и тот, кто в сорок лет всё ещё демократ.
– Так раньше вы и в бога не верили! Колебались между атеистом и теистом! Это потому, уважаемый профессор, что вы не были на войне. Там атеистов не бывает! Но не за тем мы собрались здесь, чтобы пикироваться. У всех налито? Предлагаю тост за великого Джона Куинси Адамса, автора доктрины Монро, за вашего дедушку, Генри и Брукс!
– Благодарю! – профессор чокнулся со всеми и почему-то вспомнил. – Дед на Рождество дарил нам с братом по Библии. И каждый раз надписывал: «Дорогому внуку от президента Соединённых Штатов Америки». Брукс, у тебя не осталось ни одной? Нет? У меня тоже…
– Джентльмены, мы сегодня собрались как раз для того, чтобы объявить новую доктрину, точнее внести поправки в доктрину Монро. В ней говорилось о главенстве нашей страны над Западным полушарием. Прошло семьдесят пять лет. Победа над Испанией показала, что сегодня Америка поднялась по-над всеми и её влияние должно перейти на Восточное полушарие. Там у нас главные соперники. Адамс-младший точно в своей книге указал, кто именно в будущем станет нашим врагом: Россия и Китай. Но это случится через сто лет, а пока нам нужно разобраться с монархами Европы: германским, британским, российским и османским. Прочая царствующая мелочь – не в счёт…
Мэхэн говорил чеканно и собранно, словно спящий в нём командир боевого крейсера наконец-то проснулся и отдаёт экипажу приказ «К бою!».
– Браво! – поигрывая кофейной кружкой, пробасил Рузвельт. – Речь не мальчика, а стального гиганта. И начать нам нужно с Фарерских островов, я давно на них смотрю. Надо показать, что ни одной европейской державе, особенно Германии, не будет разрешено создавать там плацдарм, придя на замену какой-либо слабой стране, типа Дании. Географически острова далеко, а стратегически и политически – переоценить их невозможно.
– Дело даже не в географии и не в политике, – голос капитана Мэхэна стал ещё жёстче. – Это должно быть нечто среднее. Геополитика – вот так! Под этим словом я понимаю контроль Соединённых Штатов над любой территорией. Контроль, который подразумевает перераспределение морской силы и любых центров силы, – естественно, в нашу пользу. Джентльмены, у кого есть что сказать? Прошу!
Капитан посмотрел на старшего Адамса, и Генри начал:
– Я не сторож брату своему, но полностью согласен с его оценкой России. Это малоизученная стихия, которая за последние полтора века вызывала все главные перемены в мире. В грядущем останутся две великие державы, и первой достигнет высот Америка. Но пройдут десятилетия, и Россия поглотит даже её. К счастью, это случится уже не при моей жизни…
Профессор окинул всех ироничным взглядом и, увидев, как поникли друзья за столом, продолжил:
– Сегодня Россия вся насквозь прогнила и вот-вот рассыплется. Она сошла с ума и семимильными шагами движется к переменам. Это опасно для нас. Серьёзные беспорядки в этой стране могут смести весь цивилизованный мир. Если б можно было крах России задержать лет на пятьдесят, это стало бы нашей победой, лучшим американским капиталовложением. Пусть хаос будет у них, а нам нужен порядок…
Помолчал с полминуты, отхлебнул хереса из бокала и добавил:
– Доктрине американского лидерства угрожает непреодолимость русской инерции. Эта инертная масса представляет три четверти рода человеческого, я не говорю уже обо всех прочих богатствах России. Так что я согласен с Альфредом и Теодором – нужна война. Более того, великая война неизбежна. Нам нужно столкнуть между собой ведущих европейских монархов. Но пока Россия сильнее Германии. Поэтому лучше зайти с другой стороны: пусть Япония нападёт на русских, пусть станет их врагом. А нам надо запомнить: враг нашего врага – наш друг. С войны между Россией и Японией начнётся переход к самому важному сражению, и играть в секретность или безразличие сейчас просто нелепо, а вступать в войну в самом её начале – ещё нелепее…
– В этом и спрятан парадокс всех войн: воюют одни, а побеждает тот, кто в нужное время вступает в последнюю битву! – подал голос Адамс-младший. – Сегодня нам принадлежит Западное полушарие, а завтра будет принадлежать весь мир!
– Брукс – ты гений, парадоксов друг! – засмеялся Рузвельт. – Когда я стану президентом, пойдёшь ко мне советником?
– По дереву постучи! А станешь президентом – зови! Пойду, конечно. Давненько я не был в Белом доме…
– Вы, братья Адамсы, правы, – Рузвельт по очереди посмотрел на них. – Я тоже предвижу громадную будущность России. Конечно, ей придётся пройти через известные встряски и, может быть, тяжёлые потрясения, но всё это пройдет, и после того Россия воспрянет и сделается оплотом всей Европы, самой могущественной, может быть, во всем мире державой…
– Мне не так давно довелось подружиться с одним парнем, – продолжал улыбаться Рузвельт. – Он занимается в Техасе предвыборными кампаниями. Эдвард Хауз, полковник. Наш человек. Он сказал мне важное: «Заглянув за кулисы политической жизни, я понял одно: лишь двое-трое в Сенате плюс президент действительно правят страной, все остальные – подставные фигуры». Это я к тому, что геополитика капитана Мэхэна – это наша цель и наша победа. Мир всегда был, есть и будет полем битвы. Но Америка на это поле должна выходить из тени деревьев лишь тогда, когда сил у воюющих не останется. Война чужими руками – вот в чём суть новой доктрины!
– Есть в нашем словаре хорошее слово proxy, – раздумчиво заметил Брукс Адамс. – Обратимся к семантике. Это слово означает «полномочие». Мы не должны рисковать, полномочия нужно передавать другим! Пусть будут прокси-войны, прокси-образование, прокси-услуги – и при этом пусть всё остаётся в наших руках!..
– Только, передавая полномочия, нельзя забывать о наращивании собственной военной мощи, – перебил брата Генри. – Меня, например, очень греет доктрина морской силы, считаю это гениальным открытием Альфреда Мэхэна. Давайте выпьем за хозяина!
Все чокнулись, а Генри снова открыл рот.
– Вспомним великого Авраама Линкольна: «Америка никогда не падёт от внешнего вторжения; если это и произойдёт, и мы лишимся свободы, то лишь по собственной вине». Вот что он завещал. И мы должны уметь защищаться должным образом. Альфред пишет в своей доктрине: «Оборона своих берегов начинается у берегов противника». Золотые слова! Мы создадим крупные военно-морские базы в обмен на независимость мелких государств – как на Кубе. Так и только так мы победим! Не торопясь, ползком. Медленный экспансионизм – залог победы и порядка…
– Да, новые времена требуют нового порядка, – сделав солидный глоток рома, согласился Рузвельт. – Хаос нам не нужен. Любой народ, который ведёт себя хорошо, может рассчитывать на нашу дружескую помощь. Мы с трудом сплотили страну, и теперь Америка непобедима. Если и наши враги объединятся, нам сложно будет их одолеть. Главное – не дать России связать в клубок свои разношёрстные народы. Если мы не дадим русским объединиться, то потом ни один человек не посмеет сказать, что мы, американцы, тупые. А русские тогда сами себя погубят. Сегодня они пред американцами – маленькие ребятишки…
– Друзья! – поднял рюмку Мэхэн. – Я очень рад, что здесь собрались единомышленники. Нас на самом деле не четверо, а намного больше. В каждом штате Америки есть такие же люди и такие же центры силы. Ведь мы единственная в мире страна, обладающая мощью, способной вести за собой. Время выбрало нас, нам доверено напомнить миру о доктрине Монро и расширить её действие на восток. Эта доктрина станет материальной силой, но лишь тогда, когда она овладеет сознанием миллионов американцев…
– Только пусть не считают нас законченными милитаристами, – проворчал Генри Адамс. – Пусть все думают, что войны раздувают банкиры-миллиардеры! Они и сами поняли давно, что лучше купить политика, чем золотой прииск.
Все заулыбались.
– Это правильно! Пусть на банкиров думают. Ведь не каждый поймёт, что цели у нас разные. Им что мир, что война – лишь бы выгода была. А нам нужна геополитика. Выпьем – за геополитику, за прокси-экспансию, господа!
Потом Мэхэн предложил:
– Джентльмены, тост – за неформальный обмен мнениями четырёх мужчин, которые держат в руках своих судьбу нации!
Выпили за себя.
– Теперь за президента Мак-Кинли! Предлагаю стоя!
– А родина милей! – захмелевший Брукс пытался поднять старшего Адамса. – Ми-лей, запомни это слово, брат мой Генри!
Пили стоя за родину, за процветание Америки, за новый порядок на земле. Было много других тостов, хороших и разных.
…Уже стемнело, когда Альфред Мэхэн вызвал по телефону авто. Генри и Брукс стали собираться, они ещё успевали на ночной поезд.
Мэхэн и Рузвельт провожали их у крыльца.
– Цели ясны, задачи определены – за работу, господа! – махали шляпами довольные братья.
Автомобиль скрылся в темноте.
– Первое что я сделаю, когда стану президентом, – Рузвельт постучал ногтем по деревянным перилам. – Наведу порядок, объявлю войну монополиям, Брукса возьму в советники и внесу поправки в доктрину Монро.
Мэхэн ухмыльнулся:
– Ох, уж эта семейка Адамсов!
Автор (из-за кулис): После убийства Мак-Кинли Теодор Рузвельт стал президентом, взял в советники Брукса Адамса и объявил войну монополиям. В то время миллиардер Дж Пи Морган контролировал 70% сталелитейной промышленности и 60% железных дорог в стране. «Мистер президент! – сказал он, явившись в Белый дом. – Если вы недовольны моим бизнесом, я готов что-то поправить». Рузвельт ответил: «Мистер Морган, я не хочу поправлять ваш бизнес, я хочу его остановить». Так с первого дня своего президентства он показал, кто в доме хозяин. «Банкиры могут вкладывать свои деньги куда угодно, есть у них такая возможность, – говорил Теодор Рузвельт. – А у нас зато есть право показывать им, куда именно они должны вкладывать. И кому теперь не ясно, что весомее, – возможность или право?».
Картина 2-я
И грешный ангел, и надменный бес…
Действующие лица
Сэмюэль Адамс (1832–1922) – правнук Джона Куинси Адамса, президента Соединённых Штатов Америки в 1825–1829 гг., чиновник Белого дома высшего ранга.
Джон Куинси Адамс (1767–1848) – 6-й президент США, сын 2-го президента Соединённых Штатов, посол США в России в 1809–1814 гг., основной автор доктрины Монро.
Уильям Мак-Кинли (1843–1901) – президент Соединённых Штатов Америки в 1897–1901 гг.
Майкл Шлаффентох (1890–1971) – внучатый племянник Сэмюэля Адамса.
Место действия – Гуантанамо, Куба.
Время действия – перед Первой мировой войной.
Автор (из-за кулис): Зависть – это, пожалуй, самая страшная черта в характере людей. На почве зависти совершаются преступления не только против личности, но и против целого государства. Так и рождаются войны: из-за понравившихся земель или её недр, из-за уровня жизни или уклада её, из-за кровной мести или желания обогатиться. Зависть разрушает духовность, не говоря уже о морали. Она обязательно порождает в людях убеждённость в собственном превосходстве и тупую агрессивность.
ЭТОТ ДОМ на окраине небольшого кубинского городка Гуантанамо достался Сэмюэлю Адамсу сразу после разгрома Испании. Собственно говоря, он лично и придумал, как начать и быстро победить «непобедимую армаду». Даже не флот интересовал тогда Америку, а земли испанские, в частности Куба. Сэмюэль ещё в Вашингтоне считался специальным представителем президента Мак-Кинли и по его поручению руководил сверхсекретной операцией, которую сам и разработал в деталях.
Идею подсказал некий вольнонаёмный механик по фамилии Дженикс. Этот англичанин служил одно время на судостроительной верфи во Флориде, проектировал трюмные помещения на броненосцах и яростно спорил с главным конструктором. Он утверждал, что размещать пороховые погреба рядом с котлами опасно, никакие переборки не спасут, если угольная пыль сдетонирует, ведь она не хуже пороха горит. Спорщика уволили, и он уехал домой.
А идея была – то, что нужно. Дженикса быстренько вернули в Таллахасси, и Сэмюэль Адамс подробнейшим образом допросил его в своём кабинете во Флориде. Англичанин показал свои расчёты, дал подписку о неразглашении, и отправили его на броненосном крейсере «Мэн» в Гавану с дружественным визитом.
Всё получилось, как по нотам. Команду набрали в основном из негров, офицеров и механиков отпустили в увольнение на берег, и вечером 15 февраля 1898 года крейсер «Мэн» взлетел на воздух. Мощным взрывом оторвало нос корабля, и он мгновенно затонул на виду у сотен горожан.
Президент Мак-Кинли заявил в Конгрессе США:
– Потеря «Мэна» ни в коем случае не была результатом небрежности со стороны офицеров или членов команды. Корабль был разрушен подводной миной, которая вызвала взрыв котлов и носовых складов с боеприпасами. Всю ответственность за гибель наших моряков и боевого крейсера должна нести Испания, так как это случилось в её территориальных водах…
Назавтра была война. Через сто дней Штаты получили Филиппины, Пуэрто-Рико и Гуам. Испания оплатила также расходы США за нападение на саму себя – двадцать пять миллионов долларов. Новой власти на Кубе было сказано: «Станете жить, как скажем, а за это мы дарим вам независимость». Чтобы кубинцы не сомневались, что бесценный подарок американцев сделан от чистого сердца, по всему острову разместились военные форты США.
Президент Мак-Кинли пожимал руку своему спецпредставителю:
– Прими и ты подарок от меня, Сэм. Дворец в Гуантанамо отныне твой. Кокосы, водопады, морские террасы – это самый райский рабочий кабинет на свете. Тебе понравится!
В 1912 году, как раз к восьмидесятилетию Сэмюэля Адамса, ремонт дома был закончен, и он перебрался сюда навсегда. Изредка наведывался в город, играл там в казино, рыбачил с лодки в заливе, много читал. Потом всё наскучило ему, приказал построить у бассейна крытую беседку, поставил в ней телефон, стол, сейф с деловыми бумагами – и началась работа. Как и раньше в Вашингтоне, в новый кабинет стала стекаться информация со всех концов света, отсюда благодушные пожелания от ветерана Белого дома разлетались уже жёсткими приказами.
Старик Сэм выписал из Европы помощника. Случайных людей ни в охране дома, ни среди слуг не могло быть, так что понятно: Майкл – не просто помощник, он его внучатый племянник, заместитель и будущий спецпредставитель. Дядя оплачивал учёбу Майкла в лучших европейских университетах, выбирал ему курсы и предметы, необходимые в будущем дипломату. И теперь решил потихоньку вводить его в курс дела.
– Малыш, тебе родители рассказывали когда-нибудь про нашего героического предка?
Сэмюэль потягивал кокосовое молоко, глядя, как молодой человек выходит из бассейна. Майкл уже успел загореть – он прекрасно сложен, этот широкоплечий голубоглазый блондин. «Совсем как я каких-то шестьдесят лет назад», – с гордостью больше за себя, чем за племянника, подумал старик.
Майкл улыбнулся ему и, вытираясь махровым полотенцем, стал устраиваться в кресле-качалке напротив.
– Нет, дядя Сэм, я с удовольствием послушаю.
– Знаешь ли ты, что наш предок, до того как стать президентом любимой нашей Америки, работал послом в далёкой России? – каким-то надменным речитативом начал ветеран. – Не знаешь? Тогда слушай…
Это было сто лет назад. Осенью1809 года Джон Куинси Адамс прибыл в Санкт-Петербург, вручил российскому императору верительную грамоту и сразу чем-то понравился Александру Первому. Наверное, честностью, ведь он откровенно рассказал, что имеет инструкцию договориться о вечном мире и дружбе между США и Россией.
Они подружились. Император ввёл его в свет, познакомил со всеми высшими чиновниками. Больше всех американскому послу понравился граф Гурьев, про которого рассказали смешной случай. Когда Гурьева утверждали министром финансов, император лично поднёс ему на целование икону, а граф выкусил из её оклада самый крупный бриллиант и унёс его за щекой.
Жить американцу приходилось в реально непривычных условиях. Он потом мемуары оставил, где написал: «Здесь официальные лица тратят намного больше, чем позволяет их жалованье, многие никогда не возвращают долгов, их источники дополнительных доходов у нас считались бы бесчестными. Жить экономно тут считается непристойным».
В первые дни не обходилось без конфузов. Как-то русский император увидел Джона К. Адамса без перчаток и удивился так, «словно застал на паркете босого человека». В мемуарах Адамс так и записал: «Дворец был рядом, и мы с секретарём пошли пешком. Только появились, а все уже за спиной шепчутся: “Пеш и бос, какой ужас!” Оказывается, перчатки и варежки (зимой) – это обязательно в Российской империи. Пришлось купить и нам в ущерб семейному бюджету».
– Ничего себе! – воскликнул Майкл, перестав качаться в кресле. – А я думал, мои предки всегда были богаты!
– Малыш, они были президентами, имели власть, но не стремились стать богатыми, – всё так же медленно и чеканно поучал старый Сэмюэль молодого помощника. – Вот ты хочешь стать миллионером? Мечтаешь разбогатеть на бирже? Признайся – грешен?
– Конечно, дядя Сэм!
– Об этом мечтает большинство, люди работают день и ночь, думая только об одном – поскорее повесить себе на шею табличку «У меня есть миллион». И с ней они идут на биржу и тут видят, что у каждого второго на груди написано «У меня два миллиона», а у некоторых вообще «Три миллиона», «Четыре, скоро будет пять»…
Старик хотел ещё что-то добавить, но зазвонил телефон.
– Я должен вас учить, что ли?! – с минуту послушав, повысил голос дядя Сэм. – Дайте ему денег!
На том конце, видимо, сказали, что пытались. Дядя Сэм отчеканил:
– Если я говорю «дайте ему денег», значит, надо дать столько денег, что он ни смог бы отказаться!
Он положил трубку, что-то черкнул в блокноте и продолжил:
– Деньги и власть – разные вещи, малыш. И власть, поверь, дороже денег. Торговать на бирже скоро смогут и роботы. А люди останутся. Что бы ни случилось на Земле, кто-то всё равно уцелеет. Пусть погибнет миллиард или даже два, но те люди, которые сейчас управляют всем и всеми, так и останутся наверху…
– А русские послы у нас так же бедствуют, как прадед Джон Адамс? – молодому помощнику захотелось вернуть разговор в прежнее русло.
– Не сказал бы! – улыбнулся дядя. – Не прошло и двадцати лет с той истории, как в Вашингтон прибыл посланник из России, барон Александр Бодиско. И что удивительно – они встретились! Наш предок уже успел послужить родине в президентском кресле, потом был избран в палату представителей и уже в качестве депутата бывал в доме барона Бодиско. Тот жил на широкую ногу – и это мягко сказано. Каждый день приёмы, торжества, бесконечные праздники. Газеты писали: «Кто в Вашингтоне имеет самый большой дом, угощает лучшими обедами, устраивает великолепнейшие балы, развлекает чаще и лучше других? Ответ один: это русский посланник». Кстати, его все любили, называли «дядя Саша»…
– Да кто он такой? Откуда взялся? – удивился племянник, снова замерев в кресле-качалке.
– Он сын банкира и имел, конечно, немалый капитал. Но была ещё одна причина: он влюбился. В соседскую девочку шестнадцати лет. Посланнику огромной империи шестой десяток стукнул, и он носит её книжки-тетрадки из школы – ты можешь в это поверить?
– Разве это морально, дядя?
– Он делал всё корректно, пристойно. Сватался официально, с богатыми подарками. И не уставал при этом повторять, что Соединённые Штаты – единственный друг, на которого Россия может положиться. Короче, на его свадьбе был почти весь политический бомонд США, а президент даже устроил в Белом доме большой обед в честь молодожёнов.
– Дядя, ты, похоже, одобряешь такой мезальянс?
– Мне бы не хотелось, чтобы ты когда-нибудь так же безрассудно потерял голову. Она нужна нам для иных дел, малыш. Признаюсь, всегда женщины интересовались мною, а не я ими. Вот и ты живи так же. Сами придут и всё дадут. Кстати, та пара жила счастливо, пятеро детей у них было. Когда «дядя Саша» умер, впервые в истории прервали заседание Конгресса: сенаторы ушли на похороны. Мне тогда было столько же лет, сколько тебе сейчас, и я тоже ходил на кладбище.
– Даже не верится, что у нас когда-то были дипломатические романы с Россией…
– Прадеда нашего уже не было на свете, но именно он заложил основы для таких оригинальных отношений с этой богатой страной. Если б не Джон Куинси Адамс, вряд ли бы русский император Александр Второй послал в поддержку Аврааму Линкольну две эскадры военных кораблей. А ведь если бы не эта помощь, Соединённых Штатов сегодня могло бы и не быть.
– А когда всё изменилось в наших отношениях с русскими? – Майкл смотрел на босса благоговейно, как смотрит второклассник на любимого учителя, который только что при всех похвалил ученика.
– Начало меняться, когда мы почувствовали, что стали сильнее всех в мире. Наш предок понял это первым, ведь это он писал текст доктрины, которую президент Джеймс Монро озвучил в 1823 году, объявив всему миру, что Западное полушарие отныне наше. Целых семьдесят пять лет потребовалось, чтобы Старый Свет убедился в этом. Первой пришлось уступить Испании, об этом я тебе уже рассказывал. Результат – хотя бы вот этот дом, где мы с тобой живём.
– Войны – это обязательно?
– Наша война с Испанией многим в Европе не понравилась. Русский царь Николай Второй, похоже, был озабочен сильнее других. Он предложил созвать международную конференцию и на ней договориться, что больше войн не будет. Идея хорошая, жаль – не нами придумана. И мы решили переиграть его, тем более что император Николай был номинирован на Нобелевскую премию мира. Его кандидатуру мы заблокировали с помощью европейских монархов, но и нашей кандидатуре не повезло. Мы продвигали президента США, но Мак-Кинли убили, а посмертно «Нобелевку» не дают.
– Пришлось отступиться от идеи с премией?
– Ну что ты, дорогой! Мы ничего не забываем и никогда не отступаем. Мы анализируем, планируем и определяем пути-дороги, по которым пойдут остальные страны. А вешки на этих дорогах другие люди расставляют. Мы их посадили на высокие кресла, платим им большие деньги, они за всё и отвечают.
– Так с «Нобелевкой» – всё?
– Отнюдь. Застреленного Мак-Кинли сменил Теодор Рузвельт, вот его и выдвинули. Задача стояла простая – наш президент должен получить премию ко второй конференции в Гааге. Мы немного не успевали, пришлось импровизировать на ходу. Япония помогла. После Цусимского сражения япошки решили, что легко справятся с русскими. Мы им дали денег на блестящих условиях: ссуда пойдёт на строительство военных кораблей на наших же верфях. Япония и должником оказалась, и своей войной отодвинула Россию от всяких мирных инициатив. Были они друзьями, стали врагами, что нам тоже на руку. За подписанный в Портсмуте договор о мире президент Теодор Рузвельт и стал лауреатом Нобелевской премии.
– А теперь какая главная задача? – юноша был весь внимание.
Словно в ответ, зазвонил телефон. Дядя подозвал помощника подойти ближе, чтобы и ему было слышно.
– Босс, сложно пока с Берлином, – сказали на той стороне. – Кайзер везде хочет быть первым, главным действующим лицом…
– Так это же прекрасно! – ответил дядя Сэм. – Нам такой и нужен. Пусть начинает первым. А потом сделайте так, чтобы он стал главным действующим лицом – на похоронах. Пусть все трое кузенов, эти внучата европейской бабушки, воюют меж собой – мы в конце подключимся, как всегда.
– А с Британскими островами что делать, босс? Английский кузен – ни в какую.
– Это владычица морей? Вот и внедрите им мысль, что они должны строить как можно больше кораблей. Дадим для флота льготный кредит. Мы ведь нашли там нужного человека, он обожает свою мать-американку, пообещайте этому старателю пост премьера – всё сделает. Естественно, не сразу, но нужно работать. Порядок должен быть!
– Как дети малые, неразумные, ей-богу! – ухмыльнулся старый Сэмюэль, вешая трубку.
– Так всё-таки война будет? – помощник аж прикрыл ладошкой рот.
– Да, мой мальчик, мы ещё не навели порядок. Мир меняется, и порядок должен быть новый. Это будет такая война, после которой не должно быть больше никаких войн. И Соединённые Штаты вступят в неё последними, когда нам будет выгодно. И даже повод нам не нужен, мы сами можем повод сотворить, потому что мы превыше всех.
– Дядя Сэм – это всё ты? Ты самый главный?
– Не торопись, всё узнаешь и поймёшь позже, когда проявишь себя. И когда люди тебя узнают. Для того тебя и готовлю – себе на смену. Посвящу во все детали, которые кроются в нашем деле. А пока вот – знаешь ли ты, что самое дорогое привёз из России наш предок?
– Камни драгоценные? Яйца Фаберже?
– Не угадал! – старик засмеялся. – Ювелира Фаберже тогда ещё и на свете не было. Он привёз книги! Много научных книг, все они сейчас находятся в библиотеке Конгресса. И завещал нам, потомкам, учить русский обязательно. Россия по землям своим и богатству страна многозначительная, и язык у неё – многозначный. Непростой язык, вариативный, но учить его нужно. Потому-то я и заставлял тебя заниматься лингвистикой в европейских университетах. Выучил русский?
– Нет, дядя, на четырёх языках могу почти свободно общаться, а русские тексты только понимаю. Газеты там, книги…
– Будем заниматься! Каждый день. Я сюда перевёз тысячи нужных книг. Сейчас вот читаю Фёдора Достоевского «Бесы». Там для нас готовая программа действий. Ты только послушай, что этот русский мужик пишет:
«Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям, не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами. Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы; их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспир побивается каменьями… Рабы должны быть равны: без деспотизма ещё не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство…»
– По этому роману получается, что мы – деспоты?
– Слушай дальше! – старик перевернул страницу книги.
«Не надо образования, довольно науки! И без науки хватит материалу на тысячу лет, но надо устроиться послушанию. В мире одного только недостает: послушания. Жажда образования есть уже жажда аристократическая. Чуть-чуть семейство или любовь, вот уже и желание собственности. Мы уморим желание: мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве. Всё к одному знаменателю, полное равенство… Необходимо лишь необходимое – вот девиз земного шара отселе. Но нужна и судорога; об этом позаботимся мы, правители. У рабов должны быть правители. Полное послушание, полная безличность… И все вдруг начинают поедать друг друга, до известной черты, единственно чтобы не было скучно».
– Ну, прямо как доктор Фауст Мефистофелю: «Мне скучно, бес!» – засмеялся Майкл.
– Молодец! В точку! Программа действий есть. «Мы сделаем такую смуту, что всё поедет с основ», – хвастается герой этого Достоевского. «Мы провозгласим разрушение, мы пустим пожары, мы пустим легенды», – это он нам подсказал. Работы полно, скучно не будет.
– Дядя Сэм, так мы – и деспоты, и бесы? Так нас будут называть в народе?
– Видишь ли, Майкл… Мы и есть народ. Бесами назовут? А как ещё? Мудрецы, закулисные режиссеры, кукловоды, теневое правительство?! Пусть как угодно нас называют. Есть у них такое право. Хоть горшком. А мы имеем право – неугодных в печку поставить. Мы не какие-нибудь твари дрожащие. Пусть мир потонет в фарисействе, но порядок же должен быть!
Автор (из-за кулис): Как тут не вспомнить Шекспира: «Ад пуст, все бесы здесь». Это было написано великим драматургом четыреста лет назад. И что изменилось? Ничего. Бесы по-прежнему живы, и блажен тот, кто их изгоняет. Удивительно мудро сказано: «Гибель любой нации начинается с падения культуры». Бездуховный человек, лишённый культурных основ своего народа, способен только разрушать и уничтожать. Даже в своём собственном доме…
