Точка отсчёта. Фарра Мурр

Глава 1. Остров Теркутук

Ещё дома предчувствовал, что всё кончится плохо. Скоропалительные сборы, прощание впопыхах. Как ноет рука! Предплечье опухло, узкое красное пятно ожога — словно след удара плетью. Даже анестетик не помогает. Какого чёрта меня понесло на эту поляну? И ведь знал же об опасности «жгучих» пузырей! Господи, когда же ты научишь меня делать практические выводы из теоретических знаний? Главное, и палка с собой была. Но растерялся, как первокурсник. Болит, зараза! Так мне и надо. Всегда знал: дикая природа — это не моё. Я — типичное дитя цивилизации. Выкормыш бетонных зданий и канализации. Нельзя сказать, что не люблю природу, нет! Очень даже люблю, но там, в отдалении, за окном, за надёжной оградой. Даже сказал бы так: очень люблю природу, но не себя в ней. Созерцать со стороны, но не участвовать. Природа хороша в правильной дозировке, в соответствующих рамках, как пейзаж на картине. Максимум удобоваримой природы — парк культуры и отдыха. И вот тебе телесное доказательство. Уф-ф-ф, как щиплет!

— Anda sangat beruntung, Pak, — пробормотал смуглый пожилой медбрат из местных. Чёрные с проседью кудрявые волосы замотаны в косичку. Глаза скорее чёрные, хотя точно сказать не ручаюсь, они лишь поблескивали сквозь узкие щели плотных отёкших век.

Мой электронный переводчик незамедлительно перевёл: «Вам сильно повезло, господин».

Я лишь криво улыбнулся в ответ. Сам знаю. Могло закончиться гораздо хуже. Меня могло вообще уже не быть. Думаю, это очень больно — быть растворённым заживо. Проклятые «жгучие» пузыри! Хорошо, что у нас в Дубне ничего такого не уродилось. Не считая ползающих грибов, конечно.

— Что вас туда понесло? — спросил Игорь, врач нашей экспедиции. Накачанный, спортивный, его торс невольно вызывал у меня странное сожаление. Столько сил и времени потрачено на эти бицепсы, трицепсы, брюшной пресс. Никогда не понимал этих качков. Хотя этот вроде образован.

— Отдохнуть хотел немного. И с матерью связаться. Слава Богу, что со мной спутниковая антенна была. И шоколад.

— Действительно. Вам повезло. Но зачем же вы за буйки зашли?

— Буйки?

— За красные сигнальные флажки. Видите? По краям поляны.

— Ах вот для чего они тут!

— Вы что, инструктаж не проходили?

— Шучу, шучу. Проходил, проходил, не сомневайтесь. Просто не заметил, — поспешил успокоить доктора. Не мог же, в самом деле, признаться, что во время инструктажа сладко дремал после длительного перелёта.

— Itu akan membantu. — Всё тот же смуглый медбрат протянул врачу глиняную плошку, полную чёрной жижи. Доктор, ничтоже сумняшеся, стал намазывать её на мою рану. На мой встревоженный взгляд ответил:

— Буди сказал: «Это должно помочь». Не бойтесь. Ему можно доверять. Буди — местный знахарь. Это мазь из целебных трав. Сейчас боль пройдёт.

Действительно, через минуту боль и жжение утихли и захотелось спать. Но настырный доктор не унимался:

— Наум Ильич, скажите: как вам удалось выбраться из пузыря? Вы ведь, как я понимаю, палкой забыли воспользоваться?

Всех вновь прибывших на остров Теркутук сразу снабжают длинными палками-посохами. И учат, как ходить по местности. Со стороны выглядит забавно — будто идёшь по болоту: необходимо закидывать конец палки как можно дальше перед собой, прощупывая почву посохом, и лишь потом делать шаг. Если увидел изумрудную травку, усыпанную капельками росы даже в зной, будь уверен — это и есть знаменитый «жгучий» пузырь. При малейшем давлении на траву он мгновенно выстреливает вверх, смыкается на высоте около двух метров и заключает жертву в свою сферу, стенки которой сочатся пищеварительными ферментами. А коли случайно ткнул или наступил на неё — немедленно начинай крутить палку над головой, не давая стремительно взлетевшей плёнке сомкнуться в сферу. Обычно хватает минуты — плёнка не может надолго зависать в воздухе. Всё это я изучил по брошюре туриста до приезда сюда. Только, оказалось, без толку.

Всё произошло так быстро, даже опомниться не успел. Про то, что после закрытия купола тыкать в него палкой опасно, — это я вовремя вспомнил. Поймал сам себя за руку, можно сказать. Это ведь только ускоряет съёживание проклятого пузыря. Что оставалось делать? Не ждать же покорно, пока тебя съедят? Тут меня и осенило — использовать полусферу портативной антенны для космической связи как линзу. Выстлал внутреннюю часть фольгой от шоколадки, что всегда в моём кармане. Привязал к посоху, поднёс поближе к прозрачной завесе над головой и направил на палящее солнце. Пяти минут нагрева оказалось достаточно, чтобы плёнка лопнула, напоследок ошпарив меня лоскутом.

— Вот с помощью этого. — Кивнул в сторону валявшейся в стороне разъеденной антенны. И поспешил добавить, дабы избежать излишних вопросов: — В интернете вычитал.

— Хорошая идея. Надо будет в методичку добавить.

— Валяйте. Доктор, я уже свободен?

— Да. Один нескромный вопрос. Вы, насколько знаю, один из владельцев острова. Могли получить результаты экспедиции дома, вам бы обязательно доложили. То есть вы здесь не просто так. Что будет с экспедицией? Нас хотят закрыть? Мы же только начали! Зачем вы тут?

Что я мог ответить? Сам задаюсь этим вопросом. Мог ведь, действительно, спокойно дожидаться конца раскопок у себя дома, под тенью сосен и елей, в прохладе лета средней полосы России, но нет! Стоило матери намекнуть: «Сынок, ты должен быть там. Кабы я была помоложе, сам знаешь…» — и её послушный сын здесь. Хотя, если бы наш ускоритель не остановили на капитальный ремонт, может, и не поехал бы. Так что всё одно к одному. Собрался так быстро, что даже невеста обиделась. Мол, счастлив улизнуть поскорее. Может, она и права. Все эти предсвадебные хлопоты — сплошная головная боль. Разве ж ей объяснишь, что это, возможно, зов Родины?!

Подумать только, здесь действительно моя родина. Тут я родился четверть века назад и первые три года жизни провёл в подземелье. Вместе с родителями, разумеется. И со всеми другими семействами. Ничего не помню. Ни этого пронзительно синего неба, ни роскошных пальм, ни пышных, кажущихся непроходимыми джунглей, ни горячего песка на пляже, ни пещеры, что стала мне роддомом и яслями когда-то. А главное, ничего не шевельнулось в душе по приезде. Остров и остров. Надо же. Даже досадно стало. У малых детей слишком коротка память. Говорят, мы жили очень даже неплохо в этом убежище. Игорь с напряжённым вниманием сморит на меня. Что ему надо? Ах да.

— Я здесь не по поводу экспедиции, не волнуйтесь. По личным обстоятельствам. Кое-что надо проверить.

— Ясно. Рану не мочить. Мазь скоро превратится в корку, а к утру отпадёт сама.

Доктор кажется хорошим парнем. Моего возраста, пожалуй.

— Игорь, давно вы здесь?

— Скоро полгода будет. Институт закончил — и сразу сюда.

— Что, на материке места не нашлось такому специалисту?

— Наоборот, именно поэтому я здесь. Приехал по специальности. Тропическая медицина — мой конёк. Диссертацию хочу написать. Об особенностях пострадиационной тропической медицины. Материал собираю.

— Да уж. Материала здесь хоть отбавляй. На десяток диссеров хватит.

— Это точно. А вы ведь родом отсюда, не так ли?

— Да. Как видите, Родина меня не очень-то приветливо встретила. А вы, Игорь, где спасались?

— Я родился на острове Надежды. В Эгейском море. Знаете?

— Конечно, знаю. Мы тоже там должны были залечь. Если бы не срочная необходимость присутствия здесь... Так мы с вами, получается, дети подземелья второй половины двадцать первого века?

— Выходит, так… Наум Ильич, вы с инспекцией приехали? Скажите честно. Хозяева нынче редко приезжают. То ли заняты, то ли забыть хотят. Поэтому ваш приезд так и взбудоражил всех.

— То-то я смотрю все на цыпочках вокруг ходят. Нет, успокойте людей. Я не с инспекцией. Говорю же — по личным делам. Тут отец мой погиб. Во всяком случае, так записано в документах. Почти все согласны с этим…

— Кто все?

— Друзья, родственники. Их можно понять. Всё-таки двадцать два года прошло.

— Фюить-фью. Срок… Но у вас есть сомнения?

— Игорь, во-первых, давай на «ты». Мы же вроде одного возраста. И, пожалуйста, просто Наум. Не хочется раньше времени в старики записываться. А насчёт сомнений, так это больше мать. Она до сих пор верит, что он жив. Ведь никто его мёртвым не видел.

— То есть ваш… прости, Наум, твой отец на самом деле пропал без вести? Постой, постой, дай догадаюсь — в пещере?

— Именно! И теперь, когда стали расчищать её, решили проверить мамину гипотезу.

— Теперь мне всё ясно! Слушай, Наум, а можно мне с тобой? На поиски, а? Я ведь тут все опасности знаю, о которых на материке и не догадываются. Одни гигантские муравьи чего стоят.

— Муравьи?

— Гигантские! Три с лишним метра в длину. Зрелище то ещё, скажу. Своими собственными глазами! Вот это видел? — Он закатал штанину на левой ноге до колена. Голень его была покрыта шрамом, будто после сильного ожога.

— Как тебя угораздило?

— Это ещё в первые дни после приезда. Новички часто здесь впросак попадают. Хотел поутру на горку взобраться, чтоб окрестности осмотреть. Муравьиная кислота. Сам виноват. Нельзя было близко к муравейнику приближаться. Стражник, как ему положено, и брызнул.

— А при чём тут муравейник? Ты же ведь на него не взбирался?

— Так муравейник и был тем холмом, оказывается. Сейчас-то я их сразу узнаю. По форме. И по запаху. Вон, видишь, вершины деревьев вкруг зелёной горы стриженые?

— Да.

— Так это их муравьи подстригли. Из деревьев они укрепления строят, тоннели там, кладовые. А горка — это есть самый большой на острове муравейник.

— Слушай, а мать мне ничего про них не рассказывала.

— А когда она отсюда уехала?

— Почти двадцать два года назад и уехала. Сразу после землетрясения и цунами.

— Ясно. Сейчас узнаю. — Игорь подозвал помощника: — Буди, ты не знаешь, когда здесь муравьи-гиганты появились?

Я даже не успел удивиться, как Буди на ломаном, но русском ответил:

— Мураши тута пятнадцать года. Ранше не биль, точно.

— Буди, а откуда ты русский знаешь? — спросил я.

— Буди в пещера выучил. Лена Айя училь. Здесь много русский биль.

— Айя? — переспросил я, на что получил ответ от Игоря:

— Айя — это тётя.

— Тётя Лена? Может, это моя мама была? Её тоже Леной зовут. Она вообще-то врач.

— Точно, врач, точно! Лена Айя моя мать лечить, мене тоже лечить. Буди тогда двенадцать года биль.

— Вот так встреча! Что ж, будем знакомы, Буди. Меня зовут Наум.

— Наумь. Харашо. Буди Наум теперя спомнить. Наум совсем маленкий биль. Такой! — и опустил руку на уровень колена.

— Так ты на острове живёшь, Буди?

— Не-а. Здеся никто не жить. Люди не жить. Страшно!

Игорь поспешил добавить:

— Местные опасаются сюда приплывать. На острове полно сюрпризов. Недаром остров Теркутук.

— А что это значит?

— В переводе с индонезийского — Проклятый остров.

— Неужто? Знал бы Михаил Вартанович тогда, может, и не стал бы здесь убежище строить.

— А ты думаешь, почему остров необитаем был всегда? Мне Буди, помощник мой, многое порассказал. Здесь люди и до появления Зелёного Солнца пропадали, а потом и подавно. Еле-еле уговорили нескольких местных сопровождать экспедицию. Кстати, его бы тоже не мешало взять. Как-никак здешний.

— Нет проблем. Если у тебя и у него нет других забот, как лезть чёрт-те куда, милости просим. Воду ведь уже откачали?

— В бывших жилых помещениях — да. И завалы частично разобрали. Но вглубь ещё никто не пробирался. Некогда было.

— Тогда завтра же и приступим.

Глава 2. Кинта

Однако наши планы отправиться спозаранку пошли кувырком. В палатке Игоря, в которую заглянул, чтобы разбудить его, было пусто, а на кровати лежала записка:

«Наум, извини. Пришлось срочно идти в деревню.

У Буди приступ лихорадки.

Как освобожусь, тебя найду. Игорь».

Жители соседних островов, согласившиеся помогать в экспедиции, поселились неподалёку от нашего лагеря, ближе к джунглям. Я насчитал с десяток круглых тростниковых хижин с блестящими чёрными крышами. Это что ещё такое? Только приблизившись, понял: крышами хижин служат нынче модные по всему миру зонтики — солнечные батареи. Молодцы, совмещают современность с традициями. Действительно, просто: раскрыл шестиметровый в диаметре зонтик, огородил со всех сторон тростником или ещё чем — и вот тебе готовое укрытие и ночлег. Попавшийся мне навстречу житель на мой вопрос «Буди?», сопровождённый выставленной вперёд перевязанной рукой, молча указал на один из домов. Вход в хижину был закрыт от посторонних глаз громадными пальмовыми листьями.

— Игорь? Это я, Наум! — крикнул, остановившись у входа. Листья пальм разошлись в стороны, и навстречу мне… вышла она. Аж сердце захолонуло. Тонкая, стройная, с кожей цвета молочного шоколада. Густые чёрные волосы, по-модному коротко стриженные, обрамляли продолговатое лицо с высокими скулами и тонким изящным носом. Такое лицо вполне могло сойти за европейское, если бы не цвет кожи. Да миндалевидные, с остро загнутыми вверх внешними углами, глаза. Они — как два чёрных глубоких колодца, от которых невозможно отвести взгляд. Бездна — она ведь и страшна своей бездонной притягательностью.

— Прошу, господин Наум. Милости просим, — пригласила внутрь девушка. Она говорила с едва уловимым акцентом, который ей даже шёл, из-за него каждое слово казалось значительней и ярче. Да и сам голос звучал своеобразно: не высокий, не низкий, тембр был полон оттенков. Словно мёд, тягучий и насыщенный. Такого голоса нельзя ослушаться. Что я и сделал, последовав за девушкой в прохладную тень хижины.

— У вас прекрасный русский. Откуда?

— Я учусь в университете. В Москве. Скоро заканчиваю. Меня зовут Кинта.

— А меня Наум. Очень приятно, — ответил я и застыл на пороге, немного оторопев от густого, терпкого, но приятного аромата. В центре помещения в железном, чёрном от копоти тазу тлели угли, источавшие этот запах.

— Наум, отомри! — услышал знакомый голос доктора из темноты хижины.

— А, вот ты где! — обрадовался я, выходя из ступора. — Буди, как вы себя чувствуете?

— Тсс! Тише. Он спит. У него высокая температура. Лихорадка Денге. Слава Богу, кажется, не тяжёлая форма.

Я подошёл к невысокому настилу из связок тростника, что служил кроватью. Буди лежал на, как мне показалось, круглом валике, укрытый до подбородка несколькими цветастыми шерстяными одеялами. Только подойдя вплотную, понял, что круглый валик на самом деле представляет собой кусок ствола гигантского бамбука. Игорь, поймав мой взгляд, пояснил:

— Не беспокойся, ему удобно. Он так привык с детства.

— Помощь нужна? Может, лекарства с материка, деньги?

— Ему нужны сейчас только покой и обильное питьё. Жаропонижающее я ему уже дал.

— Как ты думаешь, этот приступ надолго?

— Пару дней ему надо будет отлежаться. После приступа всегда сильная слабость. Мы можем отложить поход на пару дней?

В этот момент Буди очнулся и, сделав усилие, приподнялся, опёршись на локоть. У настила немедленно оказалась девушка. Она бросилась было на помощь Буди, но тот жестом остановил её.

— Нет! Буди сам. Буди луче уже. Поход ходить вам. Буди не можно ходить. Доча место Буди. Она с вами.

— Мы вас одного не оставим, — попытался было возразить Игорь, но Буди решительно поднял вверх ладонь.

— Нет! Буди сказал, Буди луче. Буди лежать сам, вода пить, целебный листья есть, спать много. Вы все — ходить поход. Кинта!

Дочь присела на колени перед отцом, и тот прошептал ей что-то на ухо. Она склонила голову в знак согласия и молча вышла из хижины. Потом Буди обратился к нам:

— Вы идти спокойно. Мине карашо уже. Пока погода хорош, идти. Скоро дождь на два месяц! Вам ходить сейчаса. Кинта ждать вас. Она всё знать.

Игорь ещё раз проверил температуру. Она действительно немного спала. Доктор всё же на всякий случай оставил пачку таблеток возле лежанки. Простившись со знахарем, мы вышли из хижины. У порога нас ждала девушка. Она успела переодеться: рубашка с длинными рукавами, полотняные брюки, заправленные в невысокие прочные ботинки, за спиной рюкзак, на голове велосипедный шлем с фонариком.

— Молодец! Будто каждый день ходишь по пещерам, — похвалил её Игорь. — А в рюкзаке, надеюсь, еда?

— Еда тоже есть. На пару дней. Отец сказал подготовиться ещё вчера, когда у него температура стала подниматься.

— Что ж. Тогда пошли в лагерь. Я тоже уже собрался. А ты, Наум?

— Я быстро. Вас не задержу. Практически даже не распаковался ещё, так что складывать долго не придётся.

Через полчаса мы уже были в дороге. Погода была замечательной, вчерашняя духота спала, воздух прозрачен и свеж. Сегодня остров уже не казался мне чуждым и неприветливым, наоборот, он буквально источал радушие. Хорошо протоптанная широкая тропа вела нас сквозь небольшие заросли, благоразумно расступившиеся перед людьми. Эта живая изгородь была усеяна крупными, белыми, приятно пахнущими цветами.

— Знакомый запах. Что это?

— Наум, ты не узнал? Это же жасмин!

— Такие крупные цветки жасмина в первый раз вижу!

— Не споткнись! — с улыбкой предупредил Игорь. И вовремя. Тропу то и дело пересекали толстыми извилистыми змеями корни деревьев, видневшихся тут и там сквозь кустарник. Деревья были очень высоки — верхушки их сплошным зелёным ковром застилали небо. Тропа неожиданно раздвоилась, обтекая пышный куст с малиново-красными огромными цветками в виде кувшинок. Цветки были размером с солидный кувшин, с огромным золотистым хоботком пестика. Не знаю почему, мне захотелось сорвать один цветок, я уже протянул руку, как получил удар палкой по пальцам от Кинты.

— Ой! Больно же!

— Нельзя! Это плотоядное растение! Можете обжечься!

— Спасибо, Кинта, больше не буду, — пробормотал я смущенно, потирая ушибленные пальцы.

— Не сердитесь, Наум. У нас джунгли хорошие, богатые, добрые. Только надо знать, что можно, что нет. Здесь — как у вас в Москве: надо сначала посмотреть, понаблюдать, узнать, что и как, а потом можно жить припеваючи.

Меня немного смутило сравнение, но, пожалуй, девушка права. Москва, действительно, большие каменные джунгли. Может, поэтому предпочитаю Дубну. Перед глазами возник мой уютный кабинет, письменный стол, заваленный бумагами, старенький, но бойкий ещё компьютер. На миг захотелось оказаться там, в лаборатории, вернуться к своим расчётам и экспериментам. Но тут Кинта подошла ко мне и протянула мазь.

— Помажьте место удара, поможет. Простите, что пришлось вас так остановить.

— Не беспокойтесь! У меня всё в порядке. И пальцы уже не болят. Спасибо. Да, джунгли на острове пышные. Надеюсь, здесь нет диких животных?

Тут уже Игорь остановился и посмотрел на меня с искренним удивлением.

— Ты это о чём? Диких животных нигде на планете нет. Ты что, не знаешь?

— Конечно, в курсе. Просто мало ли что. Всё-таки непроходимые джунгли.

— Увы. Даже здесь из-за Звезды Смерти вымерли все животные. Только растения и членистоногие.

— Ты не прав, Игорь. Здесь есть ещё амфибии. Вот, кстати, и она! — прошептала Кинта и показала в сторону большого валуна у дороги. Только опытный глаз мог различить в этом блестящем зелёном валуне жабу. В длину она достигала метра два, а в высоту, даже распластавшись по земле, около метра. Жаба, казалось, прикорнула возле тропинки. Собрался было тихонько пройти мимо, но девушка меня остановила:

— Придётся подождать. Кодок охотится, — и, видя моё недоумение, продолжила: — Кодок — это жаба в переводе.

— А как она охотится? И на кого?

— На всё, что движется. Стоит кому-то шевельнуться в пределах её поля зрения — и готово! Сейчас сами увидите.

Ждать долго не пришлось. На цветок жасмина возле жабы села большущая, размером с голову человека, мохнатая пчела. Не успела она даже опустить хоботок в нектар цветка, как из жабы стрелой вылетел длинный, толщиной в две руки язык. Удар был точен. Прямо в место, где прикрепляются крылья к спине. И прилип намертво. Пчела, отчаянно и гневно жужжа, пыталась перевернуться и вонзить своё громадное жало в эту клейкую массу, но безуспешно. Язык, длиною раза в три больше самой жабы, лихо свернулся и уволок беспомощную пчелу в распахнутый зев. Жаба удовлетворённо глотнула и прыгнула в сторону от тропы. На месте, где лежала она, осталась лишь примятая трава и небольшая лужица. Кинта присела около неё, вытащила из рюкзака какую-то склянку и осторожно собрала немного этой жидкости оттуда.

— Нам повезло. Это очень сильный яд. Может пригодиться. Ну что, идём? Путь свободен. Только в лужу не вступите!

Игорь и я предпочли не задавать лишних вопросов. Местной жительнице виднее. Обойдя лужу стороной, мы пошли дальше. Не прошло и пяти минут, как джунгли кончились и перед нами открылся простор океана. Погода была чудесна, дул лёгкий ветерок. Волны катились плавно, одна за другой, медленно накатываясь и с шёпотом сожаления покидая приглянувшийся им красный песок береговой полосы, крутой дугой уходившей куда-то вправо. Вдоль берега пошли и мы. Прошли ещё минут десять. Наконец перед нами из-за поворота появился обрывистый утёс, будто выросший прямо из океана. Утёс являлся частью высокого старого спящего вулкана, вершина которого утопала в тропической зелени. В основании утёса и находилась та самая пещера — мой родной дом.

Глава 3. Пещера

Чёрный зев пещеры зиял перед нами, но, чтобы подойти к нему, пришлось карабкаться по многочисленным беспорядочно наваленным валунам и обломкам скальных пород. Некоторые из них вросли глубоко в песок, другие явно недавно кантовали — узкая полоска присохших водорослей, как косой шрам многолетних приливов, пролегала не вровень с землёй. У самой пещеры валялась огромная, метра два в диаметре, погнутая, со следами глубоких вмятин стальная тарелка. Рваные расплавленные края напоминали собой вскрытую крышку консервной банки. Рядом притулился сварочный аппарат, с помощью которого и был открыт спустя много лет вход в дом детства. То, что это дом, я не помнил зрительно, но запах сырости и чего-то ещё будил неясные воспоминания.

— Чем это пахнет? — тихонько спросил у Игоря, но ответила мне Кинта:

— Навозом летучих мышей.

Невольно отшатнулся — не люблю этих тварей, хотя и видел только на картинках да в кино. Может, это воспоминания? Хотя нет, мама рассказывала, что мышей выгнали из пещеры ещё до нашего затворничества здесь. Думаю, меня всегда пугала их мордочка, так похожая на человеческую, только искаженную в гримасе.

— Не бойся, Наум, их здесь нет, — поспешил успокоить меня Игорь. — Они, как и все дикие животные, не пережили радиации.

«Вот и хорошо», — подумал я про себя. А то бы летали тут.

За три года, пока светило Зелёное Солнце, весь животный мир на суше вымер. На поверхности буйствовала растительность. И насекомые. Пока люди и небольшая часть домашнего скота прятались по пещерам и убежищам, членистоногие заняли всё, что можно. В отсутствие соперников и из-за увеличенной концентрации кислорода эти существа в большинстве своём достигли гигантских размеров. Первые годы после выхода из спасительного заточенья пришлось потратить на отвоевание своего места под настоящим солнцем, которое, слава те господи, осталось одно светить на небе. Но битва с ними продолжается до сих пор. То и дело приходят сообщения о погибших от внезапной атаки какого-нибудь богомола, или паука. Брр.

— Озябли? — по-своему расценила мою дрожь Кинта. — Могу предложить паутинку. Вы ведь свою не захватили?

— Паутинка — это хорошо. Пока не надо, — поблагодарил я, но взял и положил в карман. Пригодится. Паутинки стали очень популярны последние пять лет. Тонкая сеть переплетённых между собой нанопружинок из графена не занимала места, легко растягивалась и принимала любую форму. Достаточно было надеть её под рубашку и брюки — и никакой мороз тебе не страшен. А заряда карманной атомной батарейки хватало на непрерывную работу в течение трёх лет. При малейшем удобном случае надену.

Внутри пещеры было неожиданно светло — горели вмонтированные в потолок и стены лампы аварийного освещения.

— Они горят с тех пор? — удивился я.

— Нет. Только недавно, когда заменили солнечные батареи на склоне. Старые были разрушены во время цунами.

— Может, и хорошо, что свет отсутствовал, — добавила Кинта. — Иначе всё здесь было бы зелёным. От водорослей.

Значит, тут царила кромешная тьма все эти годы. Бедный отец и Константин Иванович. Жутко им было. Они сразу утонули или ещё жили какое-то время? Тут вообще мог кто-нибудь выжить? Кинта будто прочла мои мысли.

— Здесь было полно ракообразных. Начиная с криля, кончая креветками. Ну и моллюски, конечно же. Чувствуете хруст под ногами?

— Да, точно по снегу идёшь.

— Это не грязь. Это их хитиновые экзоскелеты.

— Кинта, вы так хорошо разбираетесь. Биолог?

— Да. Можно сказать зоолог.

— Зоолог в наше время? — поразился Игорь. — Думал, эта наука вымерла вместе с животными.

— Ты забыл о морях и океанах. Там полно живых существ. И столько удивительного! Всю жизнь мечтала стать океанологом.

— И что же помешало?

— Разруха. Всемирная разруха. Человечеству до последнего времени было не до океанов, — ответила девушка на мой вопрос. Она права. После трёхлетнего добровольного заточения цивилизацию пришлось восстанавливать по крупицам заново. Поэтому и до пещеры добрались только сейчас. Она, к слову сказать, не так уж сильно пострадала. Дай ей просушиться, вычисти комнаты, почини аппаратуру, выкраси заново стены — и живи снова. Только вот мебель, да и вообще все вещи из дерева, нужно заменить. Оно всё взбухло от воды, покорёжилось и сгнило.

Здесь было оборудовано под жильё около ста комнат, да ещё около того подсобных помещений. Осмотреть все их за один день было практически невозможно. Взломав очередную трухлявую дверь, мы решили сделать привал. Нам повезло — в этой комнате оказался пластмассовый стол, на котором мы и разместили свои припасы. Скорей всего, здесь располагалась когда-то лаборатория: всюду разбитые склянки, к стенам прижались проржавевшие металлические шкафы с треснувшими стеклянными дверцами. Разложив свой нехитрый сухой паёк, мы приступили к трапезе. Игорь даже нашёл спиртовку в одном из шкафчиков, и мы заварили чай в одной из уцелевших колб.

— Игорь, как думаешь, за сегодня успеем всё осмотреть?

— Вряд ли. Думаю, пара дней понадобится.

— Наум Ильич, вы ищете своего отца? — спросила вдруг Кинта. По отсутствующему взгляду Игоря стало понятно, кто проболтался.

— Кинта, давай без Ильича. Просто на «ты», согласна?

— Хорошо, Наум.

— Ты права, Кинта. Хотелось бы понять, как он умер. Они ведь вдвоём с Константином Ивановичем остались здесь замурованными двадцать два года назад. Выжить они не могли, ведь пещера была затоплена, а значит, и все склады с продовольствием. Тела, думаю, не сохранились, судя по количеству процветавших в пещере ракообразных. Они всем известные санитары. Но есть надежда найти бы хоть какие-то следы, может, документы, если повезёт.

— Понятно. Что ж, приступим к поискам?

Мы с новыми силами стали обыскивать помещения. В одной из комнат сердце немного затрепетало — это был кабинет моей матери. Посреди него возвышался массивный стол с гнутыми стальными подколенниками. Моя мать — известный в своё время гинеколог. В том, что я прав, убедился, когда подошёл вплотную к столу. На нём было выцарапано «Илья + Лена = Любовь».

— Они любили и надеялись… — тихо прошептала Кинта.

— Не мы ли всю жизнь занимаемся тем же — надеемся? — с иронией сказал я, но она вместо ответа просто похлопала меня по плечу.

Мы двинулись дальше. Вскоре набрели на склады. Многие полки, особенно второй и третий ярусы, были опустошены.

— Думаю, вода прибывала постепенно. Стальная дверь ведь выдержала натиск волны, но погнулась, сам видел. Вода могла поступать только сквозь щели. Так что у него было время перенести некоторые запасы в другое место.

— Надеюсь, ты прав. Хотя может быть и другое объяснение. Их опустошили до этого. Ведь здесь прятались сотни людей целых три года до цунами.

— Ребята, о чём спор? Поживём — увидим! Может, пойдём дальше и сами посмотрим?

Пещера, как оказалось, была очень протяжённой. Под жильё оборудовали только ближайшие к выходу пятьсот метров, а дальше царила темнота — аварийное освещение заканчивалось здесь. Наши головные фонари осветили только недавно освобожденный от завала узкий проход, который вёл вбок и вниз. Кинта и Игорь оказались лучше меня подготовлены к путешествию — у них обоих были верёвки. Никто мне и слова не сказал, но сам почувствовал степень своей некомпетентности. Ещё более она усилилась по мере спуска. Хорошо, что на руках были перчатки, содрал бы кожу вмиг, спускаясь по веревке метров тридцать. Я человек, не чурающийся спорта, наоборот, регулярно и с удовольствием хожу в джим, однако навыки подъема гирь здесь не помогли. Когда всё же спустился вниз, пот катился градом и колени предательски дрожали. Пришлось присесть, передохнуть. Кинта с Игорем будто и не спускались передо мной, напротив, были азартны и готовы к дальнейшему походу. Когда вернусь домой, надо будет скалолазанием заняться.

Здесь, внизу, проход был шире, можно было двигаться почти в полный рост, лишь изредка уклоняясь от плачущих сосулек-сталактитов, да обходить торчащие то тут, то там скользкие наросты сталагмитов. Что-то они мне напомнили, и я всё силился вытащить из памяти это воспоминание. Не знаю, что именно вызывало энтузиазм моих друзей, они шли весело и бодро, а мне с каждым шагом становилось хуже. Я никогда не страдал от клаустрофобии, но сплошная темнота вокруг и пронизывающая до костей сырость достали уже.

— Ребят, давай передохнём. Я бы паутинку надел.

— Давно пора! — откликнулся Игорь. Кинта молча кивнула, сняла свой шлем и поставила его на сталагмит.

— Вспомнил!

— Что? — откликнулась Кинта.

— Эти сталагмиты! Они — как оплывшие свечки. У нас в детстве была такая бутылка, служившая подсвечником. На ней много, много свеч отгорело… Любил ребёнком на неё смотреть. Эти наплывы будили фантазию.

— Здесь или на материке это было?

— Не знаю. Думаю, здесь. Дома без свечей обходились.

— Точно! Я тоже вспоминаю! — обрадовалась вдруг Кинта. — У отца такая была. Может, и сейчас есть. Там ещё наплывы многоцветные от разных свечей. Очень красиво.

— Что ты ищешь? — спросил Игорь.

— Местечко, где можно присесть. Эти сталагмиты, конечно, красивы, но скользки и остры к тому же.

— Наум! Посмотри в дальнем углу. Мне кажется, там плоская глыба, — подсказала Кинта.

Действительно, она была права. Камень оказался достаточно ровным. Надеть паутинку заняло пару минут. Когда наклонился, чтобы обуться, заметил возле камня пустую пластиковую бутылку из-под воды. Сейчас таких нет, но помню, мать рассказывала, тогда ими пользовались повсеместно.

— Ребята, а они здесь точно были! — Вернулся я назад с бутылкой в руке.

— Я тоже это заметила, — утвердительно заявила Кинта. — Видишь обломанные сталактиты? Их остроконечные обломки лежат не в случайном порядке — они указывают туда!

— Значит, туда и пойдём, — решительно заявил Игорь, и мы двинулись в путь. Идти было трудно, проход изрядно петлял, повторяя изгибы русла подземной речушки. Острые обломки гранита, оторванные от скал землетрясением, то и дело преграждали нам дорогу. Уже метров через двести, когда тропинка вывела нас в просторный зал, мы разом вздохнули с облегчением, а Кинта подняла руки.

— Мальчики, вы как хотите, но я должна передохнуть.

Игорь и я с радостью согласились. Время было перекусить. Кинта протянула мне и Игорю длинную, коричневую, приятно пахнущую полоску. В кино видел, что раньше такие жевательные пластинки были. Их почему-то резинками называли. Я вопросительно посмотрел на девушку. Но вместо неё ответил Игорь:

— Это обед. Судя по этикетке, котлеты с тушёной капустой. Ты что, обед туриста не пробовал?

— Честно говоря, никогда. Слышал о таком, но не пробовал. Дома всегда мама готовила.

— Так я и предполагал. Маменькин сынок.

— Перестань! — строго сказала Кинта. — Мало ли какие причины. Ты кто по профессии, Наум?

— Физик-ядерщик.

— Вот! Игорь, ты много в ядерной физике понимаешь?

— Ни бум-бум.

— А Наум над тобой не смеётся тем не менее. Это надо по маленьким кусочкам отламывать и водой запивать. Возьми! — и протянула мне пышную губку.

— Спасибо, не надо. У меня своя есть, — ответил я и достал собственную из пакетика на рюкзаке. Водные губки появились сравнительно недавно, всего пару лет назад, но сразу завоевали любовь молодёжи. Это было очень удобно: возьмёшь с собой в дорогу такую сухую губку, а она за какие-то полчаса набирает из воздуха столько чистой воды, пей — не хочу. Главное, чтобы доступ к атмосфере был.

— Видишь, у него и водная губка есть, — и она приободряюще похлопала меня по руке.

Занялись обедом. К такому образу потребления пищи надо привыкнуть. Откусил вроде бы небольшой кусок, но, может, выжал слишком много воды. Рот тут же заполнился до отказа капустой вперемешку с мясом, так что не прожевать, чуть не задохнулся. Пришлось вынуть изо рта это месиво и откусывать понемножку, но Кинта постаралась не заметить этого, за что я был ей очень благодарен.