Пожар Латинского проспекта. Андрей Жеребнёв

ЧАсть ПЕРВАя

I.

Любовь, как можешь сердце обмануть,

Коль— вольно или нет!— уже в нём поселилась? Грешно ли, свято— но ведь горячо оно забилось, Смятенный безрассудно выбирая путь…

И счастлива кипеньем жизни кровь:

«Любовь!.. Во мне теперь живёт любовь!»

Итак, надо было успеть родить. Явить на свет уже родившегося утра: времени оставалось мало— только и успеть дойти до автостанции.

А может, не мучить себя потугами: оно тебе надо?

Отказаться от нерожденного ещё дитяти.

Но всё же, попробовать стоило…

«Хочу, чтоб жизнь в глазах играла…» Или—«блистала»? Конечно, лучше всего было бы ввернуть «искрилась», но помучься потом в потугах, рифму к такому глаголу под- бери! Оставляй так пока, хотя и примитив, конечно, и про глаза её, с жизнью в них играющей, ты, Лёша, сда- ётся, уже врал как-то… Или хотел ещё только соврать? Дальше… Дальше что будем желать? Материального— это конечно: без денег с ней никуда! И не скупись, вякай сразу про миллион— начни, называется, с малого. И про семью— святое дело!— про семью уж сегодня не забудь ни в коем случае. Вот где будет нужен высший пилотаж: дойти до самого сердца, пройдя по лезвию ножа— иначе ведь ничего не получится! Вот от сердца своего и пожелай,

оттолкнись от этой взлётной полосы. Ты ведь счастья ей хочешь? Наберись мужества не мямлить и не врать самому себе— понятно, что без тебя! Но сейчас не для мелочности минута— те самые явились из-за туч мгновенья: воздуха полную грудь, крылья к полёту из-за плеч, балласт суеты за борт! Что пожелать ей в главном— личном, семейном? Вообще-то, ясно, спокойствия, гармонии и мира. Но это хоть и верные абсолютно координаты, однако бреющий полёт. Любви, конечно, любви! Мужа и сына— правильно! Благо, и зовут-то их одинаково (вот и Небо начинает помогать). Как их только в одно слово теперь скучковать?

«Сергеев»— не пляшет в строке… «Сергунчиков» (она так сына зачастую называет)? Да какой же Сергей старший

«Сергунчик»?! Так, по случаю, хлестануть может— мало не покажется! «Сереженек»— вот! С любовью её, и по делу.

«Любовь Сереженек через край»… Эх, «е» одно лишнее— в строке не умещается. «Чрез край»? Но это уже Пушкин. Извините, Александр Сергеевич, убогого посягателя на пафос высокопоэтичный— отползаем-с! «За край»— пой- дёт. И чего она за край—«хлестала»? Не надо нам форс- мажора— накаркаешь ещё: ворона самолёту— враг! «Пере- ливала»— всамыйраз! Хорошо, назадтеперьвиражзаложи. Про «деньгу»— длинную. «Достаток быстро к миллиону шёл»— молодец, Алексей! Плети— лети!— дальше, не сни- жай высоты! Сдаётся, вон уже и ключевое слово, сквозь дымку туманную, проглянуло, через строчку победно замаячило—«танцпол». Только вот, не «быстро»— вмиг разбогатевши, она не то что здороваться— вспоминать тебя забудет. «Ровно»— здорово! Двойное, как классики учили (а уж к деньгам и вовсе тайно-масонское) прочте- ние: ровно к этим шести нулям— ровной мерной посту- пью. К тому же, здесь ты ей в помощи «прообещался»: доберёшься первым— поделишься. Так, теперь самое яркое, но и скользкое— танцпол…» И счастлив был такой звез- дой танцпол». «Звездой»? Что-то холодом от блестяще- глянцевой повеяло, нет? Возгордится ещё, нос задерёт— звезда ж танцпола всего! Вырубай потом в паркете её, пятиконечную. А то ещё за насмешку примет— зависть,

мол, новичка. Давай-ка, на последнем-то вираже, уже без мёртвых петель. «И счастлив был Т О Б О Й танцпол». Супер! Класс! Так, на начало самое: первая-то строчка неживая. «Хочу, чтоб жизнью…» А чего— жизнью?..

«Ды-ша-ла»! Вижу посадочную полосу! В огнях вся!.. Вся! Вся полностью чтоб дышала! Каждой клеточкой тела своего! Насквозь— конечно: «Насквозь». «Хочу, чтоб жиз- нью вся насквозь дышала»,— шасси к выпуску! Осталось теперь согнать, сгрудить, собрать разваливающиеся пока шеренги в стройную боевую фалангу.

Хочу, чтоб жизнью вся насквозь дышала! Достаток ровно к миллиону шёл.

Любовь Сереженек за край переливала, И счастлив был тобой танцпол!

Рождённые строчки уже жили в этом мире, летя sms- сообщением, в надежде сорвать улыбку с губ именинницы. А уж согреть— хотя бы на миг!— Её сердце они были просто обязаны— затем и явились на свет!

Я входил в здание автовокзала.

* * *

• Любе нужен партнёр по танцам. Ты же давно хотел пойти! Я, да для Любаши, да чтобы жена любимая не прижучила за три («одну, конечно, Танечка, по пути домой бутылочку употре- бил») выпитых бутылки крепкого пива, был готов на всё! А ведь и верно — ещё весной, по утренней дороге-«этапу» на Ушаков- скую каторгу, углядел из окна автобуса рекламный щит: «Студия танца. Танго. Латина». «О, как раздолбаюсь с этой блудой— надо будет пойти!» Давно ведь, действительно, хотел научиться тан- цевать так, как танцевали кубинцы в своём клубе тогда, в Лас- Пальмасе… А теперь ещё и Любашу — Любашу! — выручу: пришла и моя очередь. А я её, ты же, Танечка, знаешь!— всегда любил. Когда только, дай Бог памяти, последний раз мы с ней виделись? Но по телефону — помнишь же? — полгода назад с ней разговари-
• Хорошо, тогда завтра ей сам позвонишь. Иди, давай, мойся…

вали. Так что, согласен безоговорочно и рад без меры!

Уж я им там задам джазу! Или даже: «Уж джазу им я там задам!»

* * *

Гаврила был умелым мужем, Гаврила печки изваял, Камин кому из камня нужен, Иль барбекю кто заказал.

Он эксклюзивов не боялся —

К ним творческий имел подход. Он в дымоходах разбирался — Он точно знал, где дым пойдёт!

Б/у кирпич, кирпич ли новый, А может, кафель вековой — Гаврила справится толково: Ему всё сладить— не впервой!

Чтоб загорелся яркий пламень, Один секрет Гаврилы был:

В любой кирпич и всякий камень Он душу каждый раз вложил…

* * *

— Позвони только, не забудь, Любане— она ждёт. Вот, возьми — здесь номер я записала,— в дверях уже совала мне листочек Татьяна.

Невнятно кивнув, я поспешил скрыться в лифте.

Любане?.. Зачем?.. Ах, да — «прообещался» ж вчера, дурень.

Не было ещё печали!

Я ехал за город, к морю — смотреть новый, нежеланный заказ на постройку то ли барбекю, то ли мангала. Отбрыкивался я от него, слабо блея своей наперснице Алле: «Ну не знаю — не хочу

связываться… Только-только с одним развязался… Осень уж вовсю на дворе, белые мухи, того гляди, полетят. Да и в море мне давно пора сваливать». — «Чего ты выкобениваешься (о двух высших образованиях, Алла употребила, впрочем, здесь словцо покрепче), я не поняла? Нет, тебе что — заработать не надо?.. Ну не знаю — не верится мне что-то, что у тебя работы— валом… Слушай, они, вообще-то, именно тебя спрашивали… Короче… Ладно, до конца недели если надумаешь— позвони им, вот номер. Дольше, конечно, ждать тебя никто не будет — другого возьмём: фотографию чьего мангала, вот, показывала».

Алла сделала много неоценимого в прошлой моей прокля- той жизни, пока однажды не переложила эту поклажу на плечи Татьяны… И было бы в той фотографии работы неизвестного конкурента на что посмотреть!..

Ладно, позвонил. Ехал вот уже, впопыхах листая в автобусе толстые каминные каталоги— авось чего-то в голову и взбредёт: мне ж через полчаса разговор с хозяевами держать. Предметный, по месту, умный! Не гляди, что тоже знакомые, правда, шапочно. Расклад, по приезду, под «сиротскую» кружку горячего кофе, получался неважный. Сотворить мне надо было то, сами они пока ещё не знали, что. «Предложи, нарисуй — ты же лучше зна- ешь. А мы посмотрим, подумаем». По-честному распределили. Ну и по цене, конечно, надо было «озвучить»: потянут ли люди сумму, на которую у меня язык повернётся, Но выговорить той цифры, что Алла, по-божески, велела, я заранее знал — не смогу. В общем, невнятно всё начиналось. Больше же всего не радовало то, что строить барбекюшку удумано было из нового отделоч- ного кирпича и без каких-либо изысков: Гаврилу ждал академи-

ческий примитив, а без творческого подхода наш умелец чах.

Сентябрьская суббота была на удивление тиха в посёлке важных дач. Осеннее полуденное благоденствие царило в ело- вом перелеске, куда выбрел после аудиенции на влажном ковре вязкого песка с Морем: будучи в двух шагах, не почтить Его Величества верноподданный, ясно, не мог. Теперь надо было насмелиться звонить Любе, хлебнув, конечно, для храбрости из откупоренной бутылки пивка. Э-эх, и мало же тебе было дру- гих забот! В море надо, по тихой волне, отчаливать, пока «Уша- ковка» полностью не всплыла!

Первый, пахнущий хмелем глоток из запотевшей бутылки дарил тихую радость жизни.

А вообще-то Таня правильно сказала: «Последнее время что, кроме работы той и камня своего, ты видел? Творческим натурам нужна встряска. А тут музыка, впечатления новые!.. Ну, потиска- ешься там невзначай — всяк лучше, чем пивасик твой.»

Убедила.

Телефонная трубка отозвалась Любиным голосом на третьем гудке. Звонку были явно рады.

• …Сейчас, Лёшечка, объясню, как туда пройти! Значит… Праздношатающиеся люди нет-нет, да и брели сквозь пере-
• …Что?.. Стоит это всего тысячу рублей в месяц, но, Лёша, это адреналин, это драйв, это такой заряд позитива!.. Лёша! Лёша, ни как ты будешь одет, ни во что обут, ни как ты двигаешься…
• Ну, это мы ещё посмотрим, кто из нас лучше двигается! Она заставила себя рассмеяться.
• Значит, до вторника! Пока, Лёшечка! Танюше с Семёном привет! Ура-ура!

лесок к морю,

* * *

Когда же это было? Сто лет назад? Но в прошлом, точно, ещё веке.

Ага-ага!..

Когда то было?.. Сто лет назад?

Но в прошлом точно ещё веке! А наш Гаврила

Нынче рад

Сорваться памятью к той дискотеке!

Сто, не сто — тринадцать точно. В марте месяце— непри- вычно дождливом и прохладном для солнечного Лас-Пальмаса. Субботним вечером, на дискотеке «HABANA», куда привёл меня кубинец Лосаро. Врач, выучившийся в Москве и прекрасно гово- ривший по-русски. Накануне он помог мне объясниться в стро- ительном магазинчике, где я покупал «пинтура гранде темпера-

тура» — жаростойкую краску для каминов, которых, как обычно между рейсами, намеревался залепить бездну. Оделся я тогда вполне демократично — на дискотеку, чай, выдвигался. В чёрную джинсовую пару, с закатанными до могучих запястий трюмного матроса рукавами, и светло-серую («проканавшую» при свете голубых софитов белой) футболку. Большинство же присут- ствующих — в основном кубинских эмигрантов, одеты были по парадно выходному. Кабальеро в пиджачных парах ослепляли белизной накрахмаленных воротничков, нескудные телесами сеньориты, поражавшие между тем пластикой движений, были в вечерних платьях.

И лились они — мелодии латины!

То плавными волнами гитарных струн, перетекающими вдруг в стремительные водовороты, то ниспадающим головокружи- тельным водопадом с тысячами искромётных, вылетающих из меди трубачей, брызг. Танцующие пары сливались так, точно пар- тнёры знали друг друга всю жизнь, а уж танцевать научились ещё в утробе матери. Тихо задохнувшись от восторга, я просто стоял в сторонке, и не помышляя даже, по примеру пожилого сухоща- вого немца в очках, чего-то с бока припёка клоунадничать. Хит танцпола прозвучал ближе к полуночи. «Коммуниста!»— истово вторили в припеве танцующие. Я не дрогнул. Тем более, что на дискотеке через дорогу, куда, благополучно заклеймив тотали- тарный режим, повалили все без исключения, я невольно «зако- сил» под аргентинца: большой зал прибыл другими латиноаме- риканцами, программа была разбавлена поп-хитами — в общем, со своей хореографией было уже мне где развернуться. Если бы не Лосаро, перезнакомивший меня со всеми своими друзьями- приятелями — половина, аккурат, дискотеки, да не водка вместо рома в коктейле — глядишь, и не раскрыли бы.

Как пусто было раннее утро наступившего воскресенья… Точно, как улицы и перекрёстки, подёрнутые дымкой рассвет- ного бриза — ни души. И такая же опустошённость лежала в моей душе. В эту ночь я коснулся нового, доселе невиданного и такого прекрасного. Разменивая годы жизни на что-то другое, сплошь и рядом фальшивое, уродливое и никчёмное подчас, ума у меня не хватало только руку и протянуть этому дивному миру, что был всё время рядом — так близко!

За полдень я снова выбрел на улицы Лас-Пальмаса — пусты оказались и попытки забыться сном в судовой койке. Но лишь ветерок шуршал обёрточной бумагой на мостовых, где уже отшу- мел воскресный блошиный «хватай-базар» — горячо любимая нашими моряками «Хапайка». Закрыт был тот самый строитель- ный магазинчик, а до свободолюбивой «HABANA» я, по счастью, не добрёл: наверняка была там полная тишь. После бури латин- ских страстей накануне. И траулер наш следующим днём вышел на промысел — атлантическая ставрида следующих выходных не ждала. А по окончании рейса, дома, начать обучение не полу- чилось: знакомые танцовщицы, что в холостяцкой жизни тогда присутствовали, и самбы с румбой не ведали, и где могли бы мне с этой бедой помочь — подсказать не могли.

* * *

В воскресенье мой впопыхах в автобусе набросанный рисуно- чек был утверждён генеральным чертежом. И по цене не торго- вались — смешно бы по ней, несерьёзной, было!

Уж как обозначил.

• А по времени сколько будет?
• Да дней десять, от силы. Хотя я-то планирую за неделю управиться.
• Круто!.. Ленивый же!..— Следующее, непечатное, слово было произнесено хозяйкой, действительно, только для их— слов! — связки.
• А ты куда? — навострилась уже на разнос, наблюдая шустрые мои сборы инструмента в кучку, хозяйка.

И это хозяев устроило.

Скоренько подлил я под наши размеры долечки бетона к зали- тому уже фундаменту. Труженица хозяйка — Светлана — уби- ралась в доме, озадачив-таки слоняющегося по двору в дозоре за мной хозяина выбивкой ковровой дорожки. Набросив ту на перемычку ворот, Саша рук наизнанку в непосильной работе выворачивать не стал. Хлопнув десяток-другой раз, управился ещё быстрее, чем я с фундаментом, и, постучав в двери дачного дома, с чистой совестью передал ковровый рулончик в руки супруге.

Александр извинительно улыбнулся в мою сторону, я пони- мающе кивнул в ответ старшему помощнику торгового флота:

мои матросские палубы никогда не были устланы ковровыми дорожками.

Спокойно, Светлана, ситуация под контролем! Фундамент залит, пусть до завтра, хотя бы, постоит: по технологии — Алек- сандр подтвердит! — так надо. Поэтому: «Покедова, до завтрева, пошкандыбал я!»

Но как, спрашивается, я буду отсюда на танцы срываться?

Впрочем, пару раз ведь только выкрутиться и придётся.

Шагая к остановке я вспомнил, как утром потряхивался на заднем сиденье пустой от идей головой, неверной спросонок рукой пытаясь вывести на листе что-то (уж не до «нечто» было). Не получалось же ничего — полный примитив. И всё же девочка- подросток, почти в открытую изучавшая мои каракули, наконец спросила открыто и строго:

— Вы — архитектор?

• Нет,— честно ответил я,— каменщик.— И, видя, что мне не поверили, попытался пояснить: — Каждый хороший каменщик должен быть чуточку архитектором, верно?

О, если бы этот эпизодишко случился с лучшими моими «дру- зьями» по улице Ушакова — Костиком с Олежкой, уж они бы раз- звонили, они бы растрезвонили на весь белый свет о таком своём триумфе! Уж эти бы всем в ушаковской округе, включая Жучку соседскую, все уши о себе, великих, прожужжали!

А я сразу уже и забыл почти — скромняга.

Но как, всё-таки, здорово, что двух этих персонажей в моей жизни не будет больше никогда!

* * *

«Sin prisa, pero sin paosa», как говаривают на Канарах (не спеша, но без остановки), в понедельник наша доменная печь начала подниматься неукротимо, углом изгибаясь в «хребте»— сплошной задней стенке — и показывая три свои лапы — лицевые столбики под сам, собственно, очаг с дровником внизу, и раз- делочную столешницу сбоку. Чудовище стадное! Кирпич был дивный — облицовочный, высококачественный, «ллойдовский».

Безупречными своими гранями такой подчеркнёт малейшую небрежность каменщика, вмиг выставив ляп на всеобщее пори- цание. Так что приходилось выкладывать каждый по уровню — во всех трёх плоскостях. Возводя при этом безликое изделие, каких, в общем-то, тысячи. Гаврила, впрочем, такого безобразия терпеть не стал (тем более, что один «косяк» он уже сходу запо- рол — как раз таки на углу в одном кирпиче просчитался: «Ай, ладно — потом чего-нибудь, по ходу, придумаем!») — сообразил хаотично разбросанные ниши из морской гальки.

• Получается, кирпичный массив разбавится камнем, отчего — ниши-то располагать будем вдоль! — исчезнет его гро- моздкость. А камешки наши, искусно подобранные, станут изю- минкой. Фишкой! Эксклюзив же ваяем! Ну, пусть полдня работы добавится — так вы же всю жизнь смотреть будете.
• Заплатили тебе деньги оттуда? — не преминула спросить сердобольная хозяйка.
• Уб-била бы, гадов! Говорю же — здесь надо было выклады- вать кирпичи особенно ровно!
• Ща-а, забабахаем! — подбадривал её я.— А в среду — мы с Седым договорились уже— станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.
• Кирпичи резать. Лучше, и без пыли— на цветы лететь не будет.

Насобачился клиентов «залечивать», шельмец! Хотя в дан- ном случае всё по делу было.

— Да нет пока. Заплатят — куда денутся?

Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка бар- бекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.

— А зачем тебе станок?

Я бил в сердце хозяйки наверняка.

Дача моего по жизни друга Вити была тут же— через несколько улиц. В дружеских же отношениях «Седой» был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и «бортанув» сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.

В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.

• Здорово, Алексейка — полней налей-ка! Как дела, где сей- час трудишься?.. Понятно… Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем — учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним… Да, через балку уже прошли — на крышу вылезли… Вадим чего? Орёт, конечно — чего ещё? Видишь, был бы ты— он бы и на крышу не полез, а так… Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч— какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?
• Шла диви-изия вперёд!— Выходя, как та дивизия, с честью из положения, Люба застёгивала молнию на сапоге. Четырёх-
  
• Боже, Лёша! — Перехватив напоследок мой взгляд, Люба принялась на ходу поправлять кудряшки причёски.— Ты на меня смотришь, как на ископаемое!

Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу— и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: «Когда бы мне здесь сказали: «Шуруй-ка ты уже на…» («шуруй»— опять же блеклая замена), — то через минуту бы меня уже во-он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!» Так что— сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!

Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении дела жёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день в день…

* * *

— По до-алинам и по взгорьям!..

Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября тем- нело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные лужи по козьим тропам разбитых тротуаров лежали сплошь.

летний Серёжа, сидя на самодельной подставке для обуви, тер- пеливо дожидался мать — ещё предстоял длинный путь домой через весь город. Я же стоял провожающим в дверях пристро- енного на лестничной клетке тамбура, нетерпеливо дожидаясь, когда замкну дверь и нырну назад — в тепло квартиры и уют семьи. Любаша после работы забегала повидаться с Татьяной, и на Семёна поглядеть — в первый год жизни малыши меняются стремительно.

Мы попрощались под моё искреннее разуверение. Ухватив за руку главное своё сокровище, она ушла — в непогоду и тьму. А я остался.

Козёл!

* * *

Вторник нудил обложным, хоть и на фоне порой светлеющего горизонта, дождиком.

• Сегодня и завтра до обеда— дождь,— сообщил интернетом продвинутый Александр,— а потом до выходных — ясно. Так что нам надо успеть закончить.
• …Пойду, обязательно!.. Нет, погода меня не напугает — абсолютно… Нет, если ты не сможешь — в любом случае, я и одна пойду… Хорошо. Помнишь, где это находится — я тебе рассказы- вала… Если меня ещё не будет — заходи сам, я подбегу.

Закончим, Саня, о чём разговор? Лично мне же надо было сейчас позвонить, в надежде на форс-мажорные обстоятельства, отнюдь не кисейной барышне.

Вот подписался! «Я и одна пойду»,— теперь не бросишь!

Пришлось собираться. Благо, погода выручала: «Кирпич уже влагой напитался, раствор вот-вот потечёт— всю работу попор- тим… Что? Тент, может, купить? Так под ним видно ничего тол- ком не будет… А плёнку — плёнку ветрами здешними в момент сорвёт: парусность-то какая! Не вариант… Да чего вы, в самом деле, переживаете — завтра будет ясно. Александр же по интер- нету смотрел».

Было два часа дня, а я уже ехал в автобусе домой. Давненько не выдвигался с работы в такую рань. Давно не дышал воздухом свободы!

Заслужил, чай? Выстрадал!

А ведь жизнь вокруг вот так вот вольно шла все эти годы!

• Так, надень, наверное, светлые вот эти джинсы и синюю футболку, что мы из Турции привезли,— снаряжала меня Татьяна.— А на ноги у тебя только плетёнки летние— другой обуви подходящей нет. Купим — денежки сейчас вот принесёшь…
• Только, Лёша, пожалуйста — даже там без пива бутылочки, хорошо? Я на тебя надеюсь! Так, подожди-ка— из ушей, вон, волосы торчат, как у гоблина. Сейчас, щипчики возьму…

Моя жена — золото. Дуракам везёт!

* * *

Самым важным было теперь — грамотно проложить маршрут.

Самым замечательным — в путь мне светило солнце!

Хоть был Гаврила и сметливым мужем —

Путей окольных не искал.

Бывало в гору, но в обход всем лужам, Маршрут он новый пролагал.

В каких-то полчаса свежий ветер разогнал гнетущую свинцо- вую хмарь, освободив ярко-синий небосвод для белых облаков и бледно-оранжевого солнца. Солнце светло грустило («Гру- стило светило!.. Светило грустило.»), клонясь к закату ещё одного неповторимого дня. А я, гонимый вечным своим умением дотянуть время впритык, поспешал по означенным Любовью координатам: «Знаешь, где «Вестер» был? Да, который сейчас в разрухе ремонта, так вот — заходишь не с центрального, где он был, входа, а с другой стороны: стеклянные, ты увидишь, двери. И — по лестнице наверх. Четвёртый этаж».

Добираться пришлось пешком— беспересадочного транс- порта до этого места, что находилось ни далеко, ни близко, не было. Из-за опаски опоздать, вспотеть и забрызгать джинсы запыхался я ещё перед лестничным подъёмом. Успокоение

дыхания оставалось совместить с изучением двух табличек сбоку от стеклопакетной непрозрачной двери: «Охранное предприятие

«Патриот» и «Студия танца «АРТА».

Уверенно приоткрыв дверь, я решительно заглянул внутрь.

«Засветил харю».

Уютный зал был полон света. Светлы были и лица присут- ствующих, обернувшихся на моё вторжение.

Любаши среди них не было. Я поспешил скрыться с глаз. Ладушки — успел!

• Вы в «Патриот»? — Темноволосый юноша, возникший в проёме открывшейся двери, смотрел мне прямо в глаза.
• Не, я это… Позже чуть, ага?— очень внятно, а главное, по существу, проблеял я.
• Проходите сюда,— с радушной улыбкой, плавными движе- ниями рук гнала нас по коридору льноволосая девушка,— разде- валка направо.
• Да подожди ты с деньгами своими! — весело одёргивала Люба.

— Э-э…

— Вам в охранное предприятие нужно?

Не отрывая внимательного взора, молодой человек понима- юще кивнул и тактично скрылся за дверью.

…Она появилась, восходя по лестнице легко и стремительно, озарив всё своей неповторимой улыбкой. Чуть запыхавшаяся, взлохмаченная и всуе растормошённая, и, за тонким глянцем официальности, жутко, всё-таки, своя. И музыка, зазвучавшая в этот миг из зала, была, конечно, в её честь.

— Лёша, привет! А что ты не заходишь?

— Так, тебя жду!

«И он широко распахнул пред королевой дверь». Шмыгнул же, прощелыга, под шумок ещё и в латы рыцарские — жестяные. Прорвался-таки в двери зала, как замка — за таким-то тараном!

— Так, а деньги-то? — на ходу лез в задний карман джинсов я.

Через три минуты мы стояли в общем строю — танцевальном.

В задней, ясно, шеренге — заднескамеечники!

Подходила к концу разминка. Несложные, в общем, но специ- альные упражнения: стопа — с пятки на мысок, колени вкруго- вую, плечи вправо — влево. Легко и с улыбкой— на преподава-

теля — того самого юношу,— глядя. Закончив разминку, маэстро взмахом руки остановил музыку и, положив пульт дистанцион- ного управления, грациозно соединил кончики растопыренных пальцев.

• Так, в прошлое наше занятие у нас была латина: румбу, вы помните, мы проходили…
• А сегодня мы познакомимся с вальсом. Итак, вальс. Мед- ленный вальс. — Молодой человек на миг унёсся поверх наших голов в одному ему лишь ведомые дали. — Вальс — это волны…
• …Спуски и подъёмы. В медленном вальсе нужно присе- дать, чуть сгибая колени, и подниматься на цыпочках — вот то, как раз, что мы с вами в разминке делали. Опускаться, в нижней волны амплитуде, и взмывать на её гребне. Плыть по волнам — волнам вальса…
• …С партнёром вместе. Тогда и в кругосветку!
• Сегодня мы изучим маленький квадрат. Стопы в исходном положении находятся в шестой позиции — пятки вместе, носки врозь.
• Р-раз: широко шагнули правой, с каблука!.. Два-а: левой в полуприсесте шагнули!.. Вот здесь мы внизу — здесь нижняя точка нашей амплитуды. И с неё пошёл подъём — правую ногу приставляя, распрямляемся и взмываем: три!.. Теперь назад… Назад, посмотрите, какой момент! Вперёд первый шаг мы
  
• Минуточку! Хочу напомнить непременное для всех, в принципе, танцев правило: если мы поставили одну ногу, то следующий шаг мы будем делать уже с другой. То есть, если пре- дыдущий шаг мы делали правой ногой, то шагать теперь будем только с левой — с приставленной ноги не ходят. Так что пом- ните: поставив одну ногу, всегда шагай с другой.
• На этом сегодня и закончим. Всем спасибо!— И, улыбнув- шись, захлопал в ладоши. А мы дружно зааплодировали в ответ — здесь так водилось.
• Тебе понравилось? — радостно улыбаясь, спросила на выходе Люба.
  
• Не, а то Серёга потом будет в претензии: доверил человека, называется! «Тебе дыни доверили сторожить, а ты чего?»
• Ага! — смеясь, подхватила Люба.— А мне ещё, знаешь, нра- вится из «Любовь и голуби»: «Ёш-шкин кот!»
• На Канарах когда работал, показал однажды мастер-класс! Работал на юге острова — курортный городок Пуэрто-Рико: богатый, в переводе, жирный порт! Одни отели по склонам горной лощины. Канарцы-то в нём, собственно, и не живут — на работу приезжают. Вотчина отдыхающих англичан и сканди- навов — в основном. Людей средней руки: богатые-то в другом местечке — Маспаломас и Инглес, отдыхают. А я в этом Пуэрто- Рико плитку в одном пансиончике выкладывал. По вечерам работаю, а через оконце всё одна и та же мелодия, хит сезона, с дискотеки слышится. Ну вот, как-то вечером плюнул я на труды свои праведные — утомило! — и выдвинулся в вечерний культпо- ход. Забрёл в итоге на эту дискотеку в подвальчике. В самом ещё начале — народ по углам жмётся, коктейли тянет. Ну, я же тоже перед этим пару коктейлей, под экзотическим названием «Ёрш», потянул! Начал, под одобрительный большой палец кверху диджея, народ разогревать. Танцевал, танцевал — с куражом так, с вдохновением! — никто выйти не решается. Отлучился — на пару минут, буквально. Возвращаюсь… И вот тут мне стыдно стало! Весь танцпол — битком: локоть к локтю танцуют!.. Люди, пока я свои пируэты выкручивал, выйти боялись!..
• Здра-авствуй, Лёша! — Она как будто ждала моего вторже- ния.— А я тут в церковь ходила, да в «Викторию» на обратном пути завернула. Сейчас вот домой иду.
• А я часто по воскресеньям на службу хожу. Постоишь, послушаешь — по-другому что-то начинаешь понимать. Ста- новится легче… Хотя,— спохватилась она,— всё, вроде, и так хорошо.
• Ученики… Как тебе, Лёша, новый «Идиот»?.. А я вот абсо- лютно не согласна с ролью Миронова: он, конечно, великолеп- ный артист, но князь Мышкин в его игре — ну по-олный идиот!
• А сборник-то, Лёша, у тебя получился за-ме-ча-тельный! В устах не только преподавателя русского языка и литера-
• Тематика сталинских лагерей,— с видом знатока кивнул я, по вершкам ухвативший однажды энциклопедическую вкладку об этом писателе — к университетскому зачёту готовясь.
• Да. Особенно рассказ «Перчатки» запал. Как у заключён- ных слезала кожа с обмороженных рук— словно перчатки сни- мались.
• А я опять вернулась в школу. Нет, в фирме и платили при- лично, и в моральном плане работа намного легче, но, пони- маешь, я почувствовала, что начинается духовная деградация. Не моё это!

Горькая жёлчь обиды на непутёвую свою судьбу готова была выплеснуться в душу, как вода из банного ковша на раскалённую каменку: десятилетия ожиданий были обмануты— румбу уже прошли в прошлый вечер!

О, наша тема!

Согласен. Готов!

«Квадрат» дался легко и даже весело. Широкий шаг с правой вперёд — раз, левой шагаем наискось вбок — два, правую ногу приставляем к левой — три! То же самое, только шагаем с левой, назад, правой наискось вбок, левую приставляем— в исходную. Доходчиво — больно уж напоминает, как ты дружка армейского, заднестоящего, вперёд пропускаешь: «Выйти из строя!.. Встать в строй!» Так вот откуда и лёгкость с весёлостью— сегодня вме- сто тебя он, за грехи текущие, в наряд заступает!

делаем размашисто, с каблука— мы же идём вперёд, мы видим, куда шагаем, поэтому корпус валится вперёд. Назад же — мы не видим, что там — позади нас, поэтому шагаем, нащупывая сто- пой паркет, корпус прямо. Вообще, в медленном вальсе стопы должны шуршать по паркету. Неотрывно. Раз-два-три! Раз-два- три! Шлифуем стопами паркет.

Люба — руки в бока— поспевала исправно и старательно, и, виделось, даже волновалась слегка. От партнёра своего в отли- чие.

Всё великое — просто! Главное — не запутаться, как в трёх соснах, в двух своих ногах: какая там правая, какая левая, а какая — «приставленная». И когда по указке учителя («Давайте пройдём то же самое, только по кругу») мы под музыку двинулись друг за другом, Гаврила начал «тормозить. Как это — «квадрат» по кругу? Нет, конечно, было в этом что-то морское, и армей- ское, опять же, где: «Круглое— носить, квадратное— катать!» И вперёд-то он шагал более-менее смело. Но вот назад, с левой, как вперёд шагать?.. Хорошо хоть Люба, уперев руки в тонкую талию, лёгкой каравеллой скользила впереди, в кильватере кото- рой только и держался, а то бы напрочь с курса сбился: штор- мило парнишечку!

А тут ещё студия начала прибывать, как трюмы водою, сле- дующей, семичасовой группой корифеев (они уже целых два месяца занимались), глядевших на нас, новичков, свысока, а то и, чудилось, с насмешкой. Дело спас маэстро, скомандовавший, наконец, отбой аврала.

Расходились сплошь со счастливыми лицами.

— Слушай, я балдел!

— Будешь теперь ходить?

— Естественно!

А что — пусть с креном и дифферентом, но без белого же флага, до причалов добрался!

— До остановки тебя провожу?

— Ну, так! — она развела руками.

— А ты не думай — я научусь!..

— Кто бы сомневался!

Люба негромко рассмеялась. Однажды я уже провожал её…

* * *

Однажды я уже провожал её. Субботним апрельским вечером в канун Пасхи. Два с лишним года назад. Возвращаясь с Ушакова в радостном расположении духа (работа шла, весна на улице!) грешным делом оценил я по достоинству фигурку задумчиво шедшей, с двумя пакетами в руках, впереди девушки: «У-ух, ты какая!» До дома оставался лишь один поворот, и не подумал бы я даже прибавить шагу, если бы в повороте женской головы вдруг не мелькнули знакомые черты: «Люба? Откуда в наших Палестинах?» В два шага я и нагнал её — Любовь.

Легко и разбитно набился я в провожатые— послал, прости Господи, ей Бог попутчика! Вправду — надо было принять пол- ные пакеты из рук Любы: Татьяна бы потом мне попеняла. Впро- чем, за честь и удовольствие и почёл.

Воздух весеннего вечера чумил голову пивной молодёжи, нередко попадающейся навстречу. Многие подростки здорова- лись с Любой.

Путь до дома Любы был не близок, но мы и не спешили.

туры, но и преданной её почитательницы, похвала скромной моей книжицы дорогого стоила. Но ведь и для Любы, в том числе, невеликую свою прозу кропал. Теперь мне и умереть не страшно, а Любаше, в кухне впопыхах, моё произведение под горячую сковороду подкладывать — всё больше жизни торже- ства!

— А я сейчас читаю Шаламова.

К счастью, про этот рассказ (его, впрочем, так и не прочитав) вычитал тогда и я: энциклопедические — пригнитесь! — универ- ситетские знания!

Татьяна рассказывала мне, что Люба читает много и каждый день.

Мы прошли мимо школы, где учительствовали Татьяна с Любой; мимо устремлённой в небо готической кирхи — пра- вославной ныне церкви. Однажды увиденная в молодости, эта кирха — позеленевшей ли медью купола, застывшими ли на башне часами, краснокирпичными ли острыми сводами или фундаментальностью каменных глыб в основании— поразила моё воображение раз и навсегда. И вышли на длиннющую улицу. В самом конце её давным-давно молодая семья Нахимовых сни- мала первую в этом городе комнатёнку в ветхом частном доме, ожидая на свет появления маленького Серёженьки. Глава её, Сергей (старшина, тогда, сверхсрочной службы Краснознамён- ного Балтфлота), за руку, рассказывала Татьяна, привёл Любу в эту школу. С тех пор многое изменилось: Серёжка ходил уже в четвёртый класс, Сергей-старший дослужился до старшего мичмана, нынешняя съёмная квартира в панельном доме нахо- дилась в самом что ни на есть начале той самой улицы — в десяти минутах ходьбы от школы, и школа же Любе как ценному специ- алисту расходы жилплощади оплачивала.

И когда уже подошли к подъезду пятиэтажки и пришло время прощаться, Любаша, не обращая внимания на навострившихся на лавочке бабушек, приподнялась на цыпочки и, целомудренно обняв меня, подставила щёку для дружеского поцелуя. Вздохнув, как показалось, и счастливо и чуточку печально.

И высокое ещё солнце светло струило лучи, и чистый воздух был полон неведомых надежд весны, и тысяча медово-золоти- стых капель того, что и зовётся, верно, счастьем, вмиг вскипели в груди, расширяя её до пределов разрыва.

А возвращаясь, я уже мысленно городил каменную мозаику очередного ушаковского столба, где-то в глубине души тешась своей, как полагал, окончательной там победой. Поверженными позади оставались завистники, сползли в кювет злопыхатели, камень теперь стоял за меня, путь впереди был чист и свободен. И невдомёк мне, наивному, было, что произойдёт в ближай- ший же понедельник. Как и подавно уж не дано было знать, что

приключится через два с небольшим года.

Скудоумный времени и счастья транжира! Да и денег, впро- чем, тоже…

* * *

Среда честно была отработана от звонка, до звонка. Хотя и «ломало» Гаврилу не на шутку— моментально разленился мужичок: послабь, называется, на миг вожжи! Под очагом, где затеяли дровник, удало он залепил полукруг гипсокартонного каркаса — «кружало»,— и махом выложил по нему кирпичную арку. И ведь угадал с диаметром тютелька в тютельку — дуракам везёт. Готово дело — хозяин, глянь! А вот завтра, предупредил я, приеду попозже. Зато уеду пораньше — сына с утра на трени- ровку отвести, а вечером из школы встретить.

• А сколько сыну лет?— двусмысленно поинтересовался Александр.
• Я не согласен,— рубил словами воздух хозяин с Уша- кова,— что такой специалист, как Алексей, три часа в день теряет. Вплоть до того, что будем выделять ему машину. Давай, Григо- рий, решай вопрос!
  
• Только, Гриша, своего сына я не доверю никому,— повто- рял я слова жены.
• Только осторожно — машина казённая. Давай пристег- нёмся.— Я помог отыскать и пристегнуть ремень безопасности.
• Давно в таких не ездил,— не тушуясь, пояснил мне, но больше шофёру, секундную заминку с ремешком Семён.

— Десять,— ничтоже сумняшеся, ответствовал я.

Насчёт второй половины, соврал я, конечно. Но так в угоду же танцам! По четвергам тесть убегал пораньше со службы внука в школу отправлять, а бабушка Семёна встречала. Но вполне, впрочем, могло и по моей басне быть — в прошлом-то году ведь было…

Без особого с моей стороны энтузиазма («А ну как и это в счёт зарплаты пойдёт!»), по понедельникам и средам, когда моя семейная очередь выпадала быть Семёну провожатым, ушаков- скими решено было выделять мне машину — с личным шофёром. Чёрный «мерседес-Гелендваген», который возил дочь хозяев в школу.

Когда, выйдя из подъезда, Семён первый раз увидал к парад- ному поданное авто, он, не подав, конечно, вида, задохнулся от гордости.

— Не забудь поздороваться!

— Здрасьте! — полез он на заднее сиденье.

«Давно»! Молодец! Тогда ему не было ещё и десяти.

По счастью, с шиком съездили мы в школу считанные разы — по обоюдному замалчиванию сторон благое дело благополучно

«завяло». Спокойнее было всё же украдкой (хоть и по святому делу) умыкать втихаря и ехать, мирно и долго, на автобусе. Хотя и была какая-то затаённая тревога в этих школьных проводах — неясная и неотвязная. И как спускались мы в лифте, экономя время спуска в суровых мужских объятиях-похлопываниях:

«Люблю тебя, сынок!» — «Я тебя тоже!» — «Ты лучший на свете сын!» — «Ты лучший на свете папа!» — где последние похлопыва- ния традиционно походили уже больше на шлепки— так и заду- мывалось. И улица встречала нас шальной вереницей несущихся машин, и двадцать шагов пешеходного перехода были ежеднев- ной тропой войны, для которой сын был ещё мал. И день, хра- нивший в утреннем пробуждении остатки мудрости и рассудка, был уже в полном безумии час-пика.

Тревожно было доверять ему Семёна.

А тот до сих пор гордо узнавал «гелики» на улицах города:

«Пап, пап, смотри! На таком мы ездили, да?»

* * *

В четверг мне круто подфартило. С утра отзвонился Алек- сандр: не сможет он меня сегодня «пасти» — в службе судоводи- телей надо ему быть. Так что не очень я на работе усердствовал, выкроив ещё два часа на поход в парикмахерскую — наконец-то!

• …Ты, вижу, постригся. — Искря глазами, Любаша, повер- нувшись ко мне, касалась меня плечиком.
• Да, буду волосы отращивать— чтобы передние назад, до затылка укладывались: по законам жанра! Это если бы я в охран- ное тутошное предприятие сунулся— вот тогда бы постригся наголо.

Офис охранного предприятия был чуть дальше — прямо по коридору.

Мы, не сговариваясь, пришли с Любашей пораньше, и теперь сидели рядом на мягкой скамеечке, подсунув, как дети, под себя ладони. С удовольствием наблюдая, как Артём (так, сказала Люба, звали нашего учителя) занимается с бальной парой про- фессионалов.

Деткам было, наверное, лет шесть-семь.

• Вот смотри, Маша. Ты прошла такую длинную дорожку шагов, а на последнем— главном! — акцента не сделала. Не выде- лила ты его никак! Спрашивается — зачем Маша шла?.. Вот поставила перед Машей мама тарелку, а супа не налила. Маша спрашивает: «Мама, а где суп?» Вот и я спрашиваю: Маша, а где последний, акцентированный шаг?
• Но-ормально! Выздоравливала же интенсивно. Пришлось даже водки с мёдом на ночь выпить — бе-е-е!
• Так, ну что — встаём? — Закончив с юными дарованиями, Артём готов был приняться за нас.
• Этот танец пришёл к нам с Кубы. Основные шаги здесь те же, что и в румбе, только в середине добавляется — вот здесь— один промежуточный шаг. Так называемое «шоссе». Давайте попробуем — пока поодиночке!
• И основное, пожалуй, в ча-ча-ча: колени работают назад. Вперёд вы не старайтесь чрезмерно колени сгибать — вообще про вперёд не думайте: назад! Назад сгибайте! Вот, как будто позади вас, на уровне коленей, силомер находится, и вам нужно его как можно сильней, выпрямляя назад колено, ударить: ба-бам!.. Ба-бам!
• Ча-ча, раз, два, три!.. Ча-ча, раз, два, три!— чётко отбивал ритм Артём.

Поджимая губки, Маша оборачивалась почему-то на меня и оставляла за собой право хранить молчание.

— Ты как себя чувствуешь-то?

Накануне вечером Татьяна сообщила: «Любаня заболела. Говорит в нос, глаза красные— еле уроки отвела. Ты позвони ей — сможет она прийти-то?» Позвонил, конечно: «Приду обяза- тельно! Не дождётесь!»

Словно лазоревым — в цвет её кофточки — бризом веяло от Любы. Тёплым и терпким. Полузабытым и таким манящим экзо- тической своей, неведомой далью.

* * *

— Итак, ча-ча… Извините — конечно, ча-ча-ча!..

В разминке, так повелось, девушки образовывали первый ряд, а мужская братия норовила скрыться от преподаватель- ского взора за спинами своих партнёрш.

Ножные выпады вперёд и назад я усвоил с ходу: точно так по молодости танцевали мы на дискотеках— тогда это было кру- то! А вот на «шоссе» начал буксовать и теряться— оно ж такое длинное (целых два шага!). Вдобавок, по ходу движения надо было ещё и неведомую, пропущенную на самом первом занятии

«восьмёрку» крутить (а какая она — восьмёрка эта?). Так что выходило точно «восьмёркой» колеса велосипедного— не езда, а сплошное мучение.

А, ну так бы сразу и сказали: «выпендрёжные колени»! О, это кубинцы! Да — это они! Лосаро — я тебя узнал!

«Вамос де ла вилья!» — если я правильно сладкоголосье, нёсшееся из динамиков, понимал,— «уна милья!» Получалось:

«Пойдём в деревню!» — соседнюю, надо полагать — всего-то километр до неё, по тексту, было.

Доковылял-таки, хоть и не всегда твёрдо и спотыкаясь порой (кто же в соседний колхоз на танцы тверёзый сунется?) на «шоссе» этом длиннющем, зато уж в последнем шаге колени гнул — камерадес отдыхали!

• Всё!.. Хорошо сегодня поработали, всем спасибо! До втор- ника.
• Так они уже,— воздела указательный палец кверху Люба,— два месяца уже занимаются. А Женя — вот, к которой я подхо- дила,— второй год уже ходит.
• Да, это же дочь нашей директрисы. Она-то мне эту студию и рекомендовала.
• Да,— улыбнулась Люба,— но видно, что университетов танцевальных, так скажем, не оканчивал.
• Но дело своё знает крепко — я тебя уверяю. И делом своим уж точно одержим. Ты никогда не замечала, что если какой-то человек внешне тебе кого-то напоминает, то, почти наверняка, будет он похож и внутренне, по характеру. Зачастую, один к одному. У нас в университете, на рабфаке, преподаватель лите-
  

Покидая раздевалку, я кивнул на ходу Любе:

— Я жду!

— Угу…

Семичасовая группа уже приступила к разминке. Активно, и даже с куражом. Сразу виделось— это уже не новички. Инте- ресно, что партнёрши смотрелись несколько увереннее своих партнёров. Особенно притягивали взор две: невысокая и хорошо сложённая девушка с серьёзным взором и заряженными целеу- стремлённостью движениями — рядом не стой! — и высокая, но, сдавалось, недалёкая, пленявшая взор как пластикой движений, так и кружевами нижнего белья под полупрозрачными лоси- нами, девица. Надо было понимать, что это были фронт-умэншы группы — прямо перед Артёмом они и располагались. Но какое мне было до них дело, когда…

— Пойдём?

Лестница, сводя нас вниз, дарила целых восемь пролётов раз- говора.

— Слушай, эта группа так здорово двигается!

— Су-урьёзная такая!

Вот как! Обложили.

Осенние сумерки ловили каждую вспышку последних закат- ных бликов в не зажёгшихся ещё окнах, а улица уже нарядно цвела светом фонарей, витрин и реклам.

— Преподаватель у нас здоровский, верно?

ратуры был— Свиридов Станислав Витальевич. Лекцию пропе- вал, как песню. Так вот— и жестами, и дикцией, и даже внешне— вылитый Артём… Одна, кстати, из причин, почему я университет, э-э, оставил — потом, на заочном, были и такие преподаватели, что… Не Свиридовы — совсем! В общем там, на рабфаке, я всё, что мне было надо, благодаря Свиридову и взял… Но я знаю наперёд — меня Артём будет недолюбливать и уж точно со мной будет на «вы».

Диковинное ча-ча-ча всё бурлило во мне, да и в Любе, видимо, тоже. Сегодня путь наш был длиннее — моей партнёрше нужна была «Бомба», центр торговый. И за время пути я, к вящему моей спутницы интересу, успел поведать Любови — красочно и почти правдиво— про ту давнюю и дивную — кубинскую! — ночь в Лас- Пальмасе. Водку только в коктейле и замолчал— больная ведь, тоже, для Любаши тема.

На прощанье был дружеский поцелуй в щёку — как на Кана- рах принято.

Я шёл домой, легко разверзая воздух городских улиц, да и сам этот город, и весь этот мир — теперь всё по плечу!.. «Шоссе» бы вот только научиться проходить. Но это, пред Ушакова, просто семечки!..

• От Нахимовой привет. До остановки её проводил, на авто- бус посадил, вот.
• Слушай, ты такой молодец! — искренне радовалась Татьяна.

* * *

Кстати, о колхозных танцах: вот откуда скованность движе- ний и идёт! В славные-то те времена поры моей школьной, если вздумал ты поражать местных раскрасавиц пластикой эксцен- тричных своих телодвижений, то у местных кавалеров сразу ста- новился претендентом на мордобой № 1: «Вот этого, рыжего — обязательно!..».

Механизаторы только механическое дрыганье и признавали, да и то — с умеренной амплитудой и на низких скоростях.

* * *

В субботу был день учителя. Памятный мне праздник — с Татьяной нас познакомили в самый его канун. И в давнюю, такую же дождливую субботу, сидел я на уложенных уже сум- ках в съёмной своей квартире, грустил, очки чёрные теребя. Никак без них, солнцезащитных, нельзя мне было на пасмур- ной улице появиться. Горевал я и о том, что нельзя полностью, с головой своей бестолковой, в один из дорожных моих баулов залезть, да там и проделать весь, в сутки длиной, путь: автобу- сом до Варшавы, самолётом до Мадрида, и авиалайнером же до Лас-Пальмаса. Фирмачи, в рейс нас таким сложным маршрутом отправляя, словно следы путали.

Время такое было!..

Причина моей печали синела на левой скуле — полученный в бесславной и бессмысленной битве накануне бланш. И как же была глупа и бестолкова моя оказия пред тем чистым и светлым праздником, о котором не давал забыть радиоприёмник:

Таня…

«Вы не глядите, Таня, Что я учусь в десятом, И что ещё гоняю

По крышам голубей.

Вы извините, Таня,

Что вам грубил когда-то.

А вот теперь люблю вас, Таня! Люблю вас всё сильней».

Она пришла проводить меня к автобусу, принесла в дорогу мягкую игрушку — пса Плуто, показала, мельком обозрев хмель- ных моих товарищей, кулак: «Во! Чтобы ни-ни!» Примерила, конечно, очки. И вполне ощутимым теплом и простотой— кото- рая без воровства! — веяло от неё. Мне так вдруг стала нужна в путь её поддержка!..

• Очки снимите! — на линии уже контроля велела мне сим- патичная пограничница.
• Ну, тебя прямо как гангстера шмонали! — остались в пол- ном восхищении мои товарищи: бандитский культ в новой Рос- сии восходил в самый зенит.

Я повиновался.

— А, ну ничего — можете надевать!

В аэропорту Варшавы, в момент прохождения проверки металлоискателем, что-то упорно звенело в кармане стильного моего пиджака. Рослый полицейский, с оглядкой на мой фин- гал, наконец, решил обыскать меня под благоговейные взоры змеёй вьющейся очереди, одобрительно крякнув по завершении:

«Добже!»

И уж в Мадриде, добравшись в самолёте внутренних авиали- ний до своего места, я приветствовал своего дородного соседа по креслу:

— Буэнос диас!

Добропорядочный сеньор, оторвавшись от газеты, вмиг оце- нил мою деформированную, за тёмными ещё и очками, внеш- ность, и весело откликнулся:

— Привье-ет!

Уж тут-то нас, русских моряков, знают! Уж здесь-то— родная сторона!

Как родного, без никчёмных вопросов, встретили меня и на судне: «Сразу видно — наш человек!» И вечером этого дня, утром которого моряки ещё и не ведали о моём существовании на свете белом, механик, плеснув в себя очередную порцию спирта, что

«на толпу выкатил» я, со слезою умиления в голосе обнимал меня за плечи:

— Лёха! Как же я рад, что ты прилетел!

…На перелётах же, когда за иллюминатором кустились сере- бряные облака, а потом показались внизу черепичные крыши предместий испанской столицы и красная земля апельсиновых полей, я, тетешкая Плуто, вновь и вновь чувствовал приливы тепла и нежности — любви?

Таня…

Она слала мне радиограммы — всё такие же тёплые и душев- ные, ложащиеся, за перипетиями нелёгкого, почти годовалого рейса, целительным бальзамом на душу. И я поверил: я— не один, я — нужен, меня ждут!

Таня…

То было золото, сколько бы непутёвая моя судьба ни пробо- вала его на зуб. Поэтому, не жалея сил, надо было беречь его, не давая тускнеть и меркнуть.

А потому, чтоб сегодня в грязь лицом не ударить, нужно было не забыть поздравить Любу. «Эсэмэской». Звонить — вдруг по ходу урока ей помешаешь? Так что впопыхах, на бегу к автовок- залу, надо что-то сердцеприятное присочинить. Без высокопар- ной, только, фальши — простенько, но со вкусом.

На залепление халтуры отряжался, само собой, Гаврила:

Гаврила был не праздным мужем, Но труд святой он почитал,

И с Днём Учителя партнёршу От всей души он поздравлял! (И только счастия Гаврила Самой Любови пожелал)

Первая строчка не рифмовалась с третьей — не фонтан, конечно, поэзии. Ладно — пойдёт! Дёшево и сердито.

…А Плуто я тогда привёз обратно. Не продал его негру в Дакаре, высмотревшему игрушку в иллюминатор и с ходу совавшему мне пять долларов — немалые, для бедолаги, деньги. За которые, верно, планировал он выручить все имеющиеся на борту балберы и половину невода — в придачу.

* * *

Суббота ещё только собирала свинцовую хмарь на небе, а я уже разложил свой инструмент, подсоединил к электриче- ству турбинку и станок и завёл ведро свежего раствора. И в тот самый момент, когда, воспрянув на работу духом и засучив рукава, готов я был начать труды великие, телефон на столе беседки, как младенец в кроватке, дал о себе знать призыв- ным писком. Подхватив дитятю, я глазам не поверил: «Гриша! Да неужели!..»

— Значит, Алексей, деньги я на тебя у шефа взял… Да, у нас получилось двадцать шесть тысяч к выплате… Нет, всё точно, я пересчитал два раза… Да ладно, брось! Просто я тут заморо-

чился маленько с делами своими… В общем, подъезжай в город, встретимся, где тебе удобно.

В том, что Небо Гаврилу не оставит, блаженный верил всегда (ясно при этом осознавая, что грехов за ним— уйма). Да ведь и больше на чью-то помощь там, на Ушакова, надеяться было нечего — как и верить там в кого и кому-нибудь. И когда при- шлый вдруг Фома неверующий — новый строитель — обозрев камень вокруг и под ногами, спрашивал: «И это всё ты один сделал?» — признаваться приходилось чистосердечно: «Нет — с Небом: оно моей рукой вело… Разве одному человеку такое сде- лать под силу?»

И то правда!

* * *

На бегу к автобусной остановке я на радостях набрал Славу: пусть порадуется за дружбана! Да и вину тем самым заочно загла- дить: напрасно на Гришу грешили!

Вот только такой исступлённой проповеди в ответ я никак не ожидал!

— …Если ты считаешь, что Вадим— чмо, и не надо к нему ехать, трубу поднимать, а твои олигархи, которые о тебя три года ноги вытирали, тебе дороже!— Психуя, Слава задохнулся праведным гневом.— Нет, мы можем остаться друзьями, встре- титься, который раз, чаю попить, поговорить. Но работать вме- сте уже не будем, и дел никаких…

Да никто, в общем, и не напрашивался. Поделился, называ- ется, с товарищем радостью!

И сколько можно, Гаврила, талдычить тебе выстраданную там истину: всё, что с Ушакова, — за борт! Рубить совсем концы! Выжечь из памяти калёным железом! Не будет тебе оттуда ничего хорошего…

Но Слава оставался единственным светлым пятном в ушаков- ской эпопее (опупеи, вернее было бы сказать). Не могло же быть там всё крысино-серым!

Когда заполненный по случаю субботы автобус прикатил в город, я набрал Гришу.

— Так подъезжай на дом, я здесь…

Это называется: «Встретимся, где хочешь»! Что ж — чисто по-ушаковски.

• А заодно и глянешь сразу— тут шеф по мелочи чего-то придумал.

Понятно!..

Нет, я не дал сгуститься над собой чёрным тучам сомнений: позвонил бы Гриша, не придумай шеф чего-нибудь, не позвонил бы?.. Позвонил — и точка!

«Мерседес» Гриши стоял у ворот. Машина была, конечно, шефа — Гриша на ней лишь ездил. Когда каких-нибудь несколько дней не ходил пешком — и такое случалось. Хозяин, бывало, в воспитательных целях, отлучал без меры употребившего нака- нуне сотрудника от руля: «Так, Гриша! Ещё раз, и… И это будет в последний раз».

Сердечно Гаврила «поздоровкался» (деньги же получить было надо!), зашёл-таки, без всякой, ясно, охоты, но и безбо- язненно абсолютно, за Гришей в ограду — объём доп-работ гля- нуть.

• О, привет! — пробегая, совал руку новый электрик Санька.— Слушай, ты как строитель пирамид тут: пожизненно! На них рождались, на них же и умирали.
• Талантливый, как чёрт! — кивнул ему вслед Гриша. И тот- час спохватился: — Но ему об этом говорить не надо!

Беги, давай, пока не догнал!

Ясное дело — а то ещё на копейку лишнюю за то обозначится! По мелочёвке надо было мне здесь ещё появиться. На вход- ном столбе кнопку звонка подразобрать (в третий раз уже на этом месте), и когда красивенькую медную, по хозяйскому заказу, коробочку на неё насадят, заново камешком обра- мить — раз! Пару метров голого бетона перед забором, за туями, залепить мазнёй высокохудожественной — как бордюр — здеш- ний — два. И камешек один, что у сторожки отлетел (да, «вене- цианщики» — Костик с Олежкой, наверняка, специально насту-

пили) — три.

«Раз-два-три!.. Раз-два-три!»

— Только так, Гриша! Сделаю я это по ходу следующей недели — набегами. С утра, скорее всего, смогу по часу-другому выкраивать: в другом месте я теперь работаю.

На том и договорились. После расчёта с Гришей в машине, под мою роспись в его блокноте — как водилось.

Дальше всё пошло, да нет— понеслось, как несётся всё, когда в пустом кармане завелись, наконец, деньги. Уж какие-никакие. Совсем не те, конечно, с которыми должен бы был я отсюда, по истечении трёх с половиной лет работы, уйти. Но нет худа без добра — авансами я выбирал почти всё, по факту причитающе- еся, пропуская мимо ушей увещевания Гриши: «Я хочу, чтобы ты ушёл с деньгами!» Копить большую сумму здесь было риско- ванно.

Был куплен зонт — наконец! — с крепкими спицами и солид- ной, увесистой ручкой. Розы Татьяне и даже тёще: подхалим! Но ведь и её сегодня был день (Мария Семёновна тоже была зав- учем общеобразовательной школы— правда, другой). И, нако- нец, забежал в отделение «Сбербанка» под самым домом.

• Как и обещал, Светлана Николаевна, теперь я буду только класть на счёт — ничего обратно мне не давайте! Светлан, скон- вертируйте тогда сразу эти десять тысяч в евро— на валютный, вот этот, счёт.
• Ой, как здорово!— шурша купюрами на кухне, радовалась Татьяна.— Слушай, ты Любаше тоже цветы обязательно подари, ладно?
• Да я ей уже эсэмэску поздравительную кинул — от Гав- рилы, в стихах.

Молоденькая кассир улыбалась через защитное стекло хорошо знакомому вкладчику.

— Молодец! Любаня же тоже — такая стихоплётка!

А телефон между тем вякнул извещением о принятом sms:

«Спешу сказать без промедленья —

Гаврила— СУПЕР, МОЛОДЕЦ!

Шикарно пишет поздравленья, Легко исполнит пируэт!»

Из благих, понятно, побуждений, но с пируэтной лёгкостью погорячились вы, партнёрша милая моя!..

* * *

• Всё-всё, не сегодня— завтра заканчиваем! — И прямо ведь в глаза хозяйке глядел, нахалюга!
• Ой, молчи уж лучше, Лёха!— махнула на меня рукой хозяйка.— Лучше молчи!
• Слушай,— обернулась она,— а чего ты меня на «вы» назы- ваешь?
• Мы же столько лет знакомы — помнишь, на дне рождения у Аллы-то?..

— Нет, Светлана, честно вам говорю…

— Так, а-а…

Да помнил я, помнил. Тут и вспоминать-то нечего — тоже мне, история! Просто собирался я к Алле на день рождения, спе- шил — вдруг первый тост пропущу! — и из тумбочки, в которой по-хозяйски умещалась половина моих холостяцких вещей, хапнул, к балу одеваясь, верхние из стопки носков. Приехал, поздравил, успел — не начинали ещё. Через полчаса застолья курящие, как водится, вывалили на балкон, я — за ними, точнее за одной, абсолютно того не стоящей особой. Ну и, впечатле- ние, верно, желая выгодное произвести, пыжился несколько. Наверное, «пальцы гнул»: в шикарном своём ново-русском костюме и галстуке — глупо бы иначе было! Но вот что ногу за ногу вычурно заложил — это точно. Потому как Светлана, сидящая в комнате, на диване — точно напротив балконной двери,— порванный на всю пятку носок углядела. Отчётливо и ясно.

— А чего это у него?

А ничего! Просто эта пара носков была к штопанью пред- назначена, а потому и положена мною поверх других— чтоб не забыл.

Вот и напомнили вовремя!

Зато стильно как! И в духе определённом времени того, опять же.

В следующий день рождения я поздравлял Аллу радиограм- мой с моря: «Жаль не смогу сверкнуть пятками».

А ты теперь тут расстарайся, вытворяй нечто Светлане Зор- кой! И попробуй только огрешничать — высмотрит в два счёта.

А Гаврила и не халтурил! Он уже понял, чего на самом деле хотел здесь изобразить, и в том, что хозяевам исполненное понравится наверняка, теперь не сомневался. Вопрос оставался лишь со временем окончания. Но здесь прожжённый в убежде- нии заказчиков мастерюга использовал безотказный свой довод:

«Пусть я день-другой на это потеряю, но вы-то всю жизнь смо- треть будете!» Резонно! Веселее теперь пошло дело — чередова- лись уже в кирпичном массиве и каменные ниши. Подножные, собранные хозяйкой при копке участка, подобранные мною по дороге камешки ринулись, тесня друг друга, занимать своё место согласно форме и цвету. А в такие моменты несло Гаврилу без- удержно…

А тут ещё железный камнетёс в подмогу прибыл — станок для мокрой резки мы с Витей привезли, и я уж разместил. Тот самый, что купил я за свои деньги, с выданного, по случаю начала на Ушакова «палубы», аванса («Уважуха»,— оценив агрегат, ска- зали тогда Лёша-с-Витей— неразлучные тамошние отделоч- ники). Тот, что стоически перенёс два летних сезона и зиму — не сломался, родной! Перегрыз больше двухсот метров толстен- ного камня, и только в последнем уже шаге стал задыхаться без

«полетевшего» таки водяного насоса, да «захрипел» пошедшим в разнос подшипником. Подшипник сменили, да так, что рабо- тал станок теперь почти бесшумно, а не как турбина авиацион- ная на взлёте: когда на Ушакова заводился, весь дом слышал и благодарил. А насосик водный взамен куплен был в зоомага- зине «Какаду» — для аквариумов. Не такой, ясно, был он мощно- сти, и включать его в гнездо переноски нужно было каждый раз отдельно, но фырчал исправно, и даже умиротворяюще — лил воду на колесо режущего диска старательно. И сейчас стоял четы- рехногий во дворе у хороших людей, среди вольного простора, под высоким небом с плывущими суровыми тучами. Совсем, впрочем, не страшными— после тех людей, что, не давая покоя, гоняли Гаврилу со станком этим по двору, как Богом избранный народ по Палестинам: везде мешал.

И когда там, заводя станок, я, случалось, думал грешным делом, что если вот эти мои руки — причина рабства здесь моего, так может, лучше будет их по локоть отрезать, он, каза- лось, жужжал под ухо: «Руки-то при чем? Голова виновата — её

и суй». Но бестолковка под семиметровый подъём диска влезть никак не смогла б — с камнем-то пятисантиметровой толщины мучился!

Хорошо, что цел остался — теперь хорошим людям доброе дело делал. Ниши-то каменные так хозяйке на сердце легли, что в полуденном походе к морю — за галькой для сооружения — она выдвинула Александра вперёд себя.

* * *

В понедельник Александр отдал ключи от входной калитки и бани, где я переодевался и держал свой инструмент: хозяй- ствуй, мол, паря, сам! Накладно и недосуг ему каждый день из города мотаться.

Молодец — правильно Гаврилино «не сегодня — завтра» понял!

* * *

— Люба зачитала твою Гаврилиаду девчонкам — те пищали!

* * *

А во вторник на танцпол пришёл Серёга…

Занятие подходило к концу, все сиденья и диваны были уже заняты семичасовой группой, на глазах которой мы старались изобразить ча-ча-ча — что уж выучили за два занятия. Основные шаги с «шоссе», раскрытия— «нью-йорки» («Не знаю, почему названы именно так»,— пояснил Артём) и повороты. Любаша была хороша. Прямо с работы, из школы, в облегающем её фигурку сером платье, и туфельках на каблуке, здорово довер- шающих покатые линии точёных икр красивых ног. Способ- ных — сейчас я это видел воочию по лицам сидящих кавалеров,— если уж не сводить с ума, то взоры притягивать магнетически. Я старательно поспевал за яркой своей партнёршей, экономя время на выпендрёжных назад-коленках и «восьмёрочке» ниж- ней частью тела: не до хорошего — в шагах бы не сбиться! И всё же в повороты я вписывался через раз. Как на грех, наша пара

оказалась ближней к скамейке «запасных». Оставалось компен- сировать ляпы моментом чувственного подхвата гибкого стана партнёрши, когда мы сходились в исходной латинской стойке, да масляно-знойным взором истинного кабальеро, устремлённым в её глаза. В один из таких моментов, когда Люба вновь оказа- лась в танцевальных моих объятиях, и наши открытые ладони нашли одна другую, Любаша, успев кивнуть через плечо, поспе- шила сообщить:

— О, Серёжа пришёл.

«Зачем?»

Молодец, сказала! Впору было убавлять прыть.

Обернувшись, я кивнул — из приличия. «Скучали, что ли, без него?» И отдалился от своей партнёрши. И остыл моментально.

«Приглашали мы его, что ли?» Сегодня проводов с прощанием не будет — а как теперь мне без них?

Но надо было тот краткий миг видеть его глаза!

Занятие закончилось, Любаша порхнула к мужу, поцеловала, пощебетала чуть и поспешила в раздевалку. А Серёга остался на месте. Стиснутый вешалкой с одной стороны и дверью с другой. Припёртый к стене ярким светом, отзвучавшей громкой музы- кой, аншлагом и красотой своей Любови, раздавленный моим вероломством.

Надо было подойти — протянуть руку. Открытую. И ведь не дрогнула она у контраса!

Стянув, после рукопожатия, свою куртку с вешалки и подхва- тив лежащий под ней пакет с обувью, я кивнул на дверь Сергею.

— Я — туда.

Мы вышли на лестничную площадку. Прохладную, сумереч- ную, безлюдную. С вереницей огней едущих внизу машин за стеклянными стенами. Прекрасно располагающей к «разборке», если уж не с выбросом тела соперника сквозь стёкла четвёртого этажа, то к увесистым оплеухам и нераздеримой склоке — само собой!

Серёга, похоже, романтизма ситуации не прочувствовал.

• Чё, тут даже раздевалки нет? — наблюдая моё переобува- ние на ходу, процедил сквозь зубы он.
• Есть! Но она пока общая. Поэтому, чтоб туда не ломиться— девчонок не смущать, я — здесь. Здесь спокойнее.
  

Он промолчал. Я поскрипел, укладывая в пакет, летними сво- ими плетёнками.

— Ладно, побёг я!

Чего, действительно, тогда было время терять?

Сунув руку под холодное рукопожатие, успел сбежать на лест- ничный пролёт — я не хотел здесь её видеть с другим! — как дверь на площадке распахнулась и в потоке света появилась Любаша. С широкой улыбкой.

— Сюрпри-из!

Я знал, о чём она. Поэтому ещё прибавил шаг.

— Ага! Ну, до четверга, всего вам, ребята, хорошего!

«Откуда он приехал?» Да прямиком из дому, наверное, при- шёл — не на службе в наряде, знать, нынче. «Зачем?» Как добро- порядочный муж — супругу встретить. Ужин, должно быть, зара- нее приготовив — Татьяна говорила, что Серёга здорово готовит, и вообще — очень хозяйственен и домовит. Да оно и видно. «Ску- чали мы, что ли, без него?». Я— нет. «Приглашали мы его, что ли?» Люба, наверное — откуда б иначе Серёга место знал? Но это, кстати, и лучше, нежели он сам решил бы завалиться! Порадуйся искренне за партнёршу: счастливая супружеская чета осенним вечером пройдётся вместе, в бутик какой-нибудь наверняка заглянув,— твоё, Гаврила, какое дело? Какой тебе здесь, сирому, интерес? Ну, «обломали» тебя сегодня— от проводов трепетных отлучили. Кроме тебя самого, в главные нынче радости жизни этот ритуал возведшего, никто не виноват! И всё же, вслед за Булгаковским Коровьевым: «Горько мне! Горько!»…

Теперь Гаврила жизни силы Не в чаче черпал— в ча-ча-ча! Одно лишь и сомненье было:

Не удушил бы муж партнёрши сгоряча.

• Что-то случилось? — Глаза Татьяны расширились трево- гой, едва я вступил на порог комнаты.
• Я же вижу!.. Что-то не так? — Она вздохнула.— Ладно, захочешь — расскажешь. Семёна можешь с художки встретить?
  

Я отрицательно мотнул головой.

* * *

Два раза в неделю Семён посещал художественную школу, что находилась в пятнадцати минутах ходьбы. Путь пролегал, опять же, через живописный мостик в этнографическом центре «Рыб- ная деревня». Кованые его ограждения, правда, регулярно грузи- лись замочками и замками молодожёнов (порой и амбарными), наглухо скреплявшими любовь. По счастью, однажды чья-то рука избавляла изящную ковку от ржавеющих оков любви, и мостик некоторое время дышал свободно.

Способности к рисованию у Семёна были. Да и странно, с дру- гой стороны, было бы иначе— ведь он и на свет появился не без участия великого живописи импрессиониста…

«Не бойтесь совершенства — оно вдали»,— каламбурила надпись на театральном билете. Самом дешёвом, что Татьяна радостно презентовала мне. «Тебе обязательно надо посмотреть! Придёшь — нам всё расскажешь». — Она нежно погладила свой большой живот.

Не сказать, чтоб его, совершенства, очень уж я опасался, про- сто посмотреть спектакль про Сальвадора Дали в областном драматическом хотелось. На столичного режиссёра местная радиостанция без проволочек повесила дежурный ярлык «вели- кий». Получалось, спектакль великого Грымова про художника, надо было понимать, в смысле величия тоже где-то с бока при- пёка располагающегося, в общем — зрелище! Ради которого и хлебом насущным пожертвовать не грех — грех не пожертво- вать. Вот Татьяна и выкроила денег из семейного бюджета на один билет. Сама-то она пойти уже не решилась — вот-вот мы ждали ребёнка.

— Чего-то он разошёлся! Положи вот сюда ладонь— здесь у него сейчас головка… Смотри — затих! Вот жучара! Чует папку! В февральскую пятницу (впрочем, последние зимние деньки уже дышали весною) я сорвался пораньше с работы. Ехал в пере- полненном автобусе из того самого дачного посёлка (камин там выкладывал), да ещё два солидных пассажира бузили спьяну:

«Он — полковник ФСБ, да!»— на что чернявая кондукторша откликнулась — правда, после их уже выхода,— строками попу- лярной песни: «Ну, настоя-ащий полковник!» Приведя себя дома

в надлежащий вид («Надень белую водолазку, под горлышко, а поверх вот этот свитер— он тебе очень идёт»), я с некоторым волнением поспешил в театр.

Но совершенство так и осталось в тот вечер вдали. Недосягае- мой. Потому что пробравшись в свою ложу мимо разношёрстной публики — от девочек-панков с серьгами в носу до вальяжных дам в жемчугах и бритоголовых господ, я обнаружил, что та занята прожекторами дополнительного освещения. Найденный-таки администратор, препроводив меня в другую ложу, милостиво предложил дополнительный стул. На который только с ногами влезть и оставалось — чтобы увидеть хоть кусочек (шестую, при- мерно, часть) сцены.

Уяснив, наконец, что шедевра мне нынче не увидать, я, не впадая в пафосные амбиции прочих недовольных (а их набра- лось с десяток), тихо сдал свой билет.

— Так что же вы хотели?— возмутился тогда администра- тор.— У вас же билет за сто пятьдесят рублей!

Дорогие стоили под тысячу.

Хотелось, конечно, предложить деятелям от культуры про- давать билеты по пятьдесят рублей, да и высаживать зрителей в скверике у памятника Шиллеру — через дорогу от театра. А за пятёрку вполне можно было бы обилечивать проезжающих мимо пассажиров общественного транспорта. Но не стал я в храме искусства, да ещё пред ликом Дали, себя склокой унижать. Взял деньги свои убогие да и пошёл себе с Богом. А на пороге квар- тиры наткнулся на большие Татьянины глаза: «А чего так рано? Что-то случилось?» Пришлось рассказать. И хоть не сгущал совсем я красок, супруга расстроилась несказанно.

А на следующий день, самый счастливый, наверняка, в моей жизни, в половине третьего у нас родился Семён.

И потому этот двухтысячный год был лучшим — сусальная позолота святого не блёкла под пылью никчёмной суеты.

Его картины — на батике! — висели теперь в нашем кори- доре — домашней картинной галерее…

— Привет, папа!..

Когда Семён и я, несущий объёмный портфель его работ, вер- нулись с художественной школы, Татьяна сообщила мне прямо с порога:

• Перезвони Любаше на домашний. Только что, буквально, она звонила: чего-то вы быстро там где-то расстались, на какой-то там лестнице, она даже не успела за что-то поблагода- рить — в общем, я и слушать не стала. Сами разбирайтесь!

И воспарил опять душой Гаврила, Вмиг позабыв щемящую тоску:

«Она! Она сама мне позвонила!»

Да много ли для счастья надо было дураку?!

— …Спасибо! Такой, прямо, джентльмен!

Да, завсегда пожалуйста— за тысячу-то рублей! Пока они ещё есть — хоть стоящее дело меценатствую.