Корзина
0 ₽
пуста
Раечка
Работать вожатой в летних детских лагерях я начала с четырнадцати лет. Родители не препятствовали столь раннему вхождению в суть потомственной профессии, а мне лишь хотелось заработать денег на мягкое кресло для бабушки
Обычно она возлежала на дряхлой софе в своём захламлённом старом доме и читала, читала, читала… Мне же мечталось, как она сядет с книгой в мягкое кресло, и это будет совсем другое дело!
Моё первое рабочее место называлось «Красный строитель». Воспитателями там работали по разнарядке славные труженики соответствующей отрасли. На «моём» отряде воспитателем работала Раиса Васильевна. Вообще-то она была маляр, но неприязни к педагогике не испытывала.
Ей было около тридцати, но мне она казалась старой, старой и уродливой. Это большое, рыхлое тело, эта манера вытягивать трубочкой губы при разговоре, слезящиеся маленькие глазки, – всё вызывало во мне неприятие и раздражение. Жили мы с ней в одной комнате, вокруг сушились выстиранные ею «дамские тряпочки», и не могло быть ничего гаже, как мне казалось.
«Девочка, раз уж ты вожатая, можешь называть меня Раечкой», – так началась наша совместная трудовая деятельность.
Целый день я играла с ребятами отряда в «Стёклышки»: из стекляшек строили пирамидку, разбивали её мячом, и начиналось состязание двух команд. Конечно, и разные мероприятия были, куда ж без них. Раечка обычно сидела на лавочке возле отряда и по возможности «воспитывала»:
– Подойди ко мне, Циркина. Подойди, я сказала. Причешись. Смени носки. Трусы тоже смени.
Циркина, тоненькая, кудлатая, смотрела исподлобья и вновь мчалась за мячом. Тогда начинался скандал.
Кроме столовой Раечка обожала клуб. По вечерам мы водили отряд «на танцы». Раечка стояла на месте, поводила под музыку туловищем и разводила плавно руки. А вечером, когда отряд засыпал, и я припадала к подушке, Раечка начинала говорить о любви. Она рассказывала о Ванечке, который её безумно любит! «Ах, видела бы ты, какие у него губки, какие глазки!», – я злилась, слушая, думала про себя: «Надо же так бездарно врать…»
На «танцах» Циркина стала танцевать всё время с одним и тем же мальчиком из старшего отряда. Они прижимались друг к другу тоненькими телами и качались под музыку. И начался скандал. Раечка визжала, что надо сообщить Циркинской матери, чтоб приехала и забрала свою непутёвую дочь от греха подальше.
А наутро на стене корпуса нашего отряда появилась надпись: «Раиса Васильевна – дура».
Раечка заходилась от злости и обиды, но Циркина таращила недоумённо глаза и молчала.
Надпись я стёрла, попыталась успокоить коллегу, но она появилась снова. И снова. Раечка пыталась не спать и караулить обидчика, но поймать его так и не удалось. Она перестала рассказывать даже про Ванечку, сосредоточившись на этой свежей обиде своей жизни.
Так продолжалось несколько дней, пока я, устав от нервного напряжения, не посоветовала ей тоже написать что-нибудь на стене корпуса. Так наутро появилась надпись: «Женя Циркина – дура». Надпись я смыла, а в отряде воцарилось спокойствие. Но все оставшиеся совместные вечера нашей с Раечкой жизни были посвящены обсуждению этого яркого события её жизни.
Прошло несколько лет. Однажды в трамвае я увидела её, Раечку. Она умильно улыбалась и вытягивала губы трубочкой.
– Как Вы? Что Вы, Раечка?
– Я вышла замуж! – произнесла она важно и протяжно.
– Я рада за Вас! А за кого?
– За Ванечку, конечно! Посмотри на него, он ведёт этот трамвай, а я езжу с ним бесплатно
Я, выйдя из трамвая, поспешила пройти вперёд и рассмотрела усатого толстого мужчину с выпученными глазами. Этого не могло быть, но вот он, Ванечка! Так это были не фантазии? Таких женщин тоже любят? Этого не могло быть, но это было.
Недавно я спросила у старенькой кондукторши, помнит ли она Ванечку и Раису Васильевну? «Как же, помню… Она же с ним целыми днями ездила, не работала, а всё ревновала. А он помер рано от сердца. И она от сердца, месяца после него не прожила…»
Бабушка так и не купила мягкое кресло. Зато в моей взрослой жизни в квартире всегда оно было, мягкое кресло. Только я в него ни разу не присела почему-то. А собаке нравится…
