Метеостанция любви. Владимир Потапов

МЕТЕОСТАНЦИЯ ЛЮБВИ

Пролог

— Всё, Петрович, пора мне…
Серёжка подтянул лямки рюкзака, примерился, вновь подтянул. Оглянулся на Петровича. Тот сидел за столом и продолжал подписывать конверты.
— Петрович, опоздаю!
— Не опоздаешь. — Тот, покончив с писаниной, запечатывал конверты. — Пять часов ещё до поезда. А тебе топать — от силы часа два-три… Сиди. Чай ещё попьём… — Да некогда мне с тобой чаи распивать! — в сердцах отозвался Сергей, но рюкзак сбросил. — Меня море ждёт, а ты здесь… С письмами со своими… Раньше, что ли, написать не мог? — Серёжка недовольно бурчал, а сам и чайник на плиту поставил, и сухари из стола достал, и сигарету закурил. — Столько времени впереди было — нет! В последний момент всё!..
— Мне одну ложку сахара, — не оборачиваясь, подал голос Петрович.
— Да знаю я, знаю…
Сергею не сиделось. Отпуск, первый в жизни, уже десять часов как наступил, а он всё ещё здесь, на метеостанции! С этим старым ворчуном… И ведь понятно же: так же сидел бы сейчас на вокзале в ожидании поезда, пялился бы в замызганный пол да выходил каждые пять минут курить… Нет! Не терпелось! Пусть — пол, пусть — курево до тошноты!.. Но не здесь, не на метеостанции уже душа, а на югах, в песочке греется.
— Я — всё!.. — Петрович тяжело повернулся вместе с табуретом. — На, держи! — протянул перетянутую резинкой стопку писем. — Серёж, только я тебя опять прошу: отправь из Анапы, не забудь.
— Ну сколько повторять можно?! Сделаю, обещал же… На чай, — протянул он кружку.
Петрович принял её в ладони, погрел пальцы.
— Обещать-то обещал, а там винишка примешь, да девочки в юбчонках… Забудешь обо всём.
Серёжка не ответил. Смолил сердито в сторону.
Скрипнула дверь, и в неё втиснулся станционный пёс Дружок. Уселся рядом с Сергеем, отвернулся безразлично к окну.
— И, Серёж, не забудь про Беляева. Зайди. Вот, я тебе здесь всё записал: адрес, как звать, телефон. Но это уже ближе к отъезду. Познакомишься заодно. Он долго со мной работал, лет пять. Правильный мужик.
Сергей и письма, и записку положил под рюкзачный клапан и опять — молча и сердито — уставился в угол.
Петрович тяжело вздохнул.
— Ладно. Вижу — не терпится… Иди, Серёж… С Богом. Счастливо тебе.
Обнялись, пожали руки.
— Бывай, Петрович, не грусти. Через месяц вино пробовать будем, а не «казёнку» твою. Бывай. Сергей, двадцатитрёхлетний метеоролог, слегка сгорбившись под тяжестью рюкзака, зашагал по тропинке. Рядом, провожая его, семенил Дружок.
Скрылись в ущелье.
Петрович перекрестил напарника вслед и вернулся в избушку. Чай в кружке до сих пор парил. Отхлебнул, ещё разок. Закурил.
Месяц… Взглянул на пыльный, с паутиной по левому краю календарь. Долго как ждать-то… А, может, и оказия какая-нибудь случится, раньше весточка придёт… Ладно, чего гадать… Давай, дизелёк смотри. Со вчерашнего уже барахлит.
Залпом допил чай и вышел наружу. Дружок уже вернулся. Сидел у порога и что-то яростно вычёсывал лапой из шерсти.

Глава 1

— Ну, и как тебе у нас? Понравилось? — Беляев, высоченный дородный бородач лет тридцати пяти, подлил в рюмки, придвинул Сергею блюдо с шашлыками. — Ты ешь, ешь! А может, тебе винишко под мясо, а? Я-то больше водочку уважаю, но — кому как… Винца?
Сергей отрицательно замотал головой. Говорить не мог: рот был полон сочного ароматного мяса. Не то что ответить — прожеваться не мог. С трудом проглотил вкуснятину, поднял рюмку.
— Давай! Будем! За Алексея Петровича давай!
Они выпили, потянулись к зелени.
— Как он там? Жив-здоров?
— Да ну его! — отмахнулся Сергей. — Как нянька, честное слово! Опекает, опекает, как наседка. А так-то — здоров! Закалённый мужик.
— Чего, до сих пор у родника купается?
— А то! — Серёжка снова впился зубами в мясо. — Комиссия по осени приезжала. Лужи замёрзли, а он их в шортиках встречает, представляешь?! Во! А ты говоришь…
— Ну, давай ещё по одной…
Хорошо сиделось им на веранде. Неестественно чёрное небо с мерцающими звёздами. Жёлтый абажур над головой. Тёплый, будто осязаемый воздух, наполненный дурманом чего-то цветущего, незнакомого. Горячий шашлык. Холодная водка. И, главное — разговор о родном и знакомом им обоим. Только одного из них это «родное и знакомое» ожидало через несколько дней. А другого, скорее всего, уже не ожидало. И это вот — невозможность повторить или вернуться в любимое прошлое — это накладывало какую-то грусть и тоску в слова бородача.
— Эх, напрасно ты, Серёга, сразу мне не позвонил! — с сожалением и даже, кажется, лёгкой обидой проговорил Беляев. — Чего жильё снимать? Жил бы да жил у меня. И море рядом… Порассказывал бы, как вы там… Снится часто… Хорошие времена были…
Он вздохнул.
— А вы… а ты чего уехал?
— Да-а… Влюбился… Потом женился… Детишки, тоси-боси…
— Скучно, наверное, было?
— Это человек бывает скучный. А работа скучной не бывает. Где бы ни жил.
Сергей улыбнулся:
— Это я уже слышал. От Петровича.
Беляев тоже улыбнулся.
— А чего ты хочешь?! Через одну бурсу прошли!
— Эт точно! Учитель только у нас, кажись, немного не в себе: бурчит и бурчит. Всё не по нему. И, ведь, хитрован, не напрямую, а как-то так подойдёт… Как оплёванный стоишь, как дурак. И чего, думаешь, прямо не скажет?! Нет, намёками надо…
— Дурак ты, Серега, — устало сказал Александр. Сергей недоумённо уставился на него пьяненькими глазами.
— Чего ты?.. Это почему я дурак?
Беляев покрутил головой, будто давил воротник рубашки, пододвинул тому пепельницу.
— У тебя сейчас пепел упадёт.
Сергей перевёл взгляд на свою руку с сигаретой, стряхнул пепел.
— Чего это я дурак? Объясни! — И он со стулом придвинулся к Беляеву. — Меня дураком ещё никто не называл! — В голосе его проявилась обида и вызов.
Александр невесело усмехнулся.
— Брось. Не заморачивайся. Давай выпьем лучше…
— Нет! Ты сначала мне объясни: на хрена ты меня обозвал? — Сергей всё-таки поднял рюмку и выпил. Скривился, потянулся за зеленью. — Я тебя что, обидел, что ли? А ты — сразу «дурак»! Объясни!
Беляев тяжело вздохнул.
— Серёжа, как тебе мои хоромы?
— Да подожди ты, Саш! Не увиливай! «Хоромы»… Нормальные у тебя хоромы! Шикарные! Ты мне про «дурака» ответь!
— Так это не мои хоромы. Это Петровича дом. — И Саша выпил свою рюмку.
— О, как… — только и произнёс Сергей, откинувшись в изумлении на спинку стула. — О, как… — И уже внимательно огляделся вокруг. И снова сказал: — О, как…
— Чего заокал? — усмехнулся Саня. — Моё это сейчас, моё. Махнулись с Петровичем жильём. Не глядя.
— Да ты что?! А у тебя что, тоже дом был?
— Ага. Пятиэтажный. А на втором этаже — моя клетуха. Двенадцать метров плюс кухня. И все удобства совмещённые. На 58-й параллели.
На веранду выглянула Светлана, жена Беляева.
— Ребята, вам где постелить? На веранде, может?..
— Свет, да я сам постелю. Брось, вон, бельё… Сами постелим.
— Ладно, сейчас…
— Он бы и от моей квартиры отказался, — продолжил Сашка. — Но вдруг, говорит, друзья приедут? Или самому перекантоваться надо будет?.. Человеку без угла нельзя! Даже если его туда не манит.
— Так это он… домище этот — на однокомнатную?.. На твою поменял?.. А зачем? — Сергей ничего не мог понять. Да ещё хмель этот в голове… Во! Закусить надо! Мясом! Как его Саня замечательно приготовил!
Беляев пожал плечами.
— Не знаю. Может, пожалел меня. У меня уже двое ребятишек было…
— Ни хрена себе жалость! Он что, на всю голову больной?! Полжизни безбедно жить можно!
— Да, — согласился Сашка. Встал, начал стелить постели.
— Сань, а у него у самого-то семья была? А то странно: не старый мужик ещё, а какой год бобылём на станции отирается. И даже в отпуск никуда не ездит! — Серёжка с удовольствием наполнил стаканы. — Эх, хорошее винишко у тебя! У нас в маг`азинах бодяга какая-то, а не вино… Я ему говорю: «Чего сиднем сидишь? Съезди куда-нибудь, развейся…» Он же даже в город не спускается! Если что-то надо — или я приношу, или друзья забрасывают. А у него, гляди-ка — домище на море был! Чудеса! — Серёж, а что, бывает кто у вас? — Александр натянул наволочки на подушки, взбил их, бросил на диван. Огляделся. Увидел полную окурков пепельницу, вытряхнул в ведро и вновь уселся за стол.
— Славка приходит. Ребятишек из класса через перевал в каникулы таскает. Ну, попутно и к нам… Раза два в год друзья Петровича прикатывают. Порыбачить, по горам полазить. Саш, а мы же баню закончили! — оживился, вспомнив, Сергей. — Раздевалку вагонкой обшили! И ступени к самой запруде выложили!
— Да ты что! — равнодушно изумился Беляев. — Красота. Сам-то паришься?
— Научился! Никогда баню не любил, а здесь за уши не вытащишь!
— Обустраиваетесь, значит… — Александр бездумно катал по тарелке огурец, но смотрел куда-то в сторону, в окно со звёздной темнотой. — А Петровичу пишет кто-нибудь?
— Не-а, — удручённо протянул Сергей, будто не писали именно ему. — Я, когда в прошлом году устроился на станцию, один лишь раз видел, что ему почта пришла. То-олстая такая пачка! — показал он пальцами. — На год читать хватит! — хихикнул он некстати. Хозяин мельком взглянул на него и вновь уставился в окно. — А тебя он просил письма отправить? — спросил он глухо. — Отсюда, из этого города?..
Сергей перестал жеваться, уставился на Сашку.
— А ты откуда знаешь? Я, как только сюда прикатил, сразу сбросил… А то, думаю, забуду потом. Ты-то откуда знаешь, Саш?
— Ты адреса смотрел на конвертах?
— А как же! — Он смутился. — А что, нельзя было?
— И что, не удивился?
— Как не удивился?! Это ж наш, станционный адрес! А отправления адрес — твой, оказывается! Я ещё подумал: чудит старый! Сам себе пишет! Иль конверты, что ли, со штемпелями коллекционирует? Коллекционирует, да?.. — с какой-то надеждой сунулся он к Александру.
— Коллекционирует… Ты ешь давай, а то запьянеешь раньше времени.
— Да я ем… — отмахнулся тот. Любопытство распирало его. — А зачем, Саш? Я понимаю: марки… А конверты?.. Я тебя ещё, кстати, спросить хотел: ты за домик-то много доплачивал? Не-е, если не хочешь — не говори, — выставил он ладошки перед грудью. — Интересно просто…
— Много, — ответил Александр. — «Ничего» называется. До сих пор расплачиваюсь. Бери стакан.

Окончание ознакомительного фрагмента...