Маленькое чудо. Алексей Мельников

Предание Серого леса

1. Деревня Серый лес.

Дорога была длинной и трудной, и я был весьма обрадован, когда вдали, среди деревьев, наконец замелькали огни небольшой деревни. К тому же, солнце уже давно село, и мне совершенно не улыбалось ночевать в глухом незнакомом лесу с его неизвестными обитателями, которые, скорее всего, не обрадуются тому, что на их территории обосновался чужак, пусть даже и на одну ночь.

Расположенная среди густого леса, деревня делалась почти незаметной днем – к ней просто вела широкая наезженная тропа. В темное же время суток можно было различить среди деревьев мерцание огней. Путник, не ведающий, что в такой глуши могут жить, и не слышавший о деревне Серый лес, старался как можно скорее уйти из этих мест, принимая увиденные им огни за наваждение нечистых лесных духов, которые, вероятно, во множестве обитали здесь. Он сходил с тропы в чащу, отдаляясь все дальше от деревни, и вскоре действительно попадал в сети к нечисти, которая, сначала вволю наигравшись с уставшим, запуганным и отчаявшимся в спасении путником, затем с успехом умерщвляла его, отдавая на съедение вечно голодным диким зверям.

Деревня была обнесена частоколом, но ворот не было – возле широкого входа в поселение просто стояли двое часовых, вооруженных копьями. Еще двое – лучники – находились на вышках, устроенных также возле входа.

– Добрый вечер, господин, – махнул мне рукой один из часовых и направился мне навстречу. Я заметил, что лучники на вышках взяли луки. Нужно отдать им честь – службу они несут добросовестно. – Как ваше имя?

Я представился. Мужчина, лет тридцати, чуть выше меня, еще какое-то время всматривался мне в лицо, изучая его, и только затем пригласительным жестом указал мне на деревню.

– Неподалеку от главной площади есть постоялый двор, господин, – проговорил он, провожая меня. – И цены там приемлемые.

Я поблагодарил его и пошел в указанном направлении.

Деревня выглядела уютно – возле каждого дома непременно размещался маленький цветник, огражденный аккуратным заборчиком, а благодаря разнообразию цветов в этих цветниках прохладный вечерний воздух был наполнен сказочными благоуханиями, от которых чуть-чуть начинала кружиться голова, воображение рисовало рыжий закат, а мысли невольно уносились куда-то вдаль, и хотелось просто вот так стоять, вдыхая аромат цветов, и никуда не спешить, ни о чем не тревожиться…

Я тряхнул головой, сбрасывая сладостное наваждение, уже начавшее обволакивать меня, и зашагал дальше. Попадавшиеся мне навстречу люди и эльфы приветствовали меня и с интересом разглядывали.

Я достиг постоялого двора и первым делом справился о ночлеге. Хозяйка двора, дородная добродушная дама, хотя и с низким грубоватым голосом, любезно проводила меня на второй этаж дома – на первом располагалась таверна – и, подведя к одной из дверей, дала мне ключи.

Я спустился вниз, как только расставил на маленьком столике возле кровати свои нехитрые пожитки – небольшую толстую свечу и статуэтку покровителя всех путешествующих. Да, признаюсь – я был в какой-то степени религиозным человеком, и чтил богов, отдавая им посильную дань. Мешочек с деньгами я взял с собой, намереваясь поужинать перед сном, а заодно и порасспрашивать местных обитателей о преданиях, сказках, легендах, которые наверняка в изобилии рассказывались здесь, в деревне.

В таверне находилось немного народа – всего три эльфа и четыре человека сидели за одним столом и о чем-то тихо спорили. Я заказал себе миску каши и кружку эля и, усевшись за один из столов, стал прислушиваться к спору.

– А мне кажется, что этот месяц все же будет во славу, – говорил один из эльфов, подперев рукой голову, – вороны не прилетали ни разу, а до конца месяца осталось всего ничего – одна неделя, и можно будет зажечь Священный огонь.

– Не-е-ет, – возразил один из людей, отхлебнув из кружки пенный напиток, – скоро, по-моему, они должны прилететь. Помните старика, который живет на отшибе? Слышали о нем слухи? Лично я склонен в это верить. И потому…

– Считаешь, что вороны прилетят? Ну не знаю. Этот старик не так прост, и ты это знаешь. Скорее умрет кто-нибудь из нас, чем он. А он, – проговорил другой человек, слегка приподняв палец, – он переживет каждого из деревни. И ляжет в могилу только тогда, когда убедится, что последний в этой деревне отошел в мир иной.

Мне принесли кашу и напиток. Я принялся за еду, при этом слушая спор и понимая, что все, о чем они здесь говорят – не что иное, как бытующая в этих краях легенда. И потому, быстро расправившись с едой, встал из-за стола и направился к компании.

– Добрый вечер, – поприветствовал я собравшихся. – Я искренне надеюсь, что не помешаю вам тем, что присоединюсь к вашей компании.

Получив утвердительный ответ, я уселся на предложенное мне место.

– Ты ведь не из деревни, так? – поинтересовался у меня один из эльфов.

– Да, я путешественник, – ответил я. – Хожу по городам, деревням, собираю местные легенды, сказки, басни. Я слышал ваш спор и хотел бы узнать, о чем вы спорите. Вероятно, это какая-то местная легенда – о воронах, Священном огне, старике на отшибе, ведь так?

Еще не договорив, я понял, что сказал что-то не то. Все как-то сразу притихли и начали переглядываться друг с другом, как бы безмолвно вопрошая один другого, кто же объяснит, в чем дело. Наконец, один из эльфов вздохнул и нехотя проговорил, понизив голос и перегнувшись через стол:

– Послушай, – сказал он, – то, что ты назвал легендой, на самом деле не легенда, а быль. Об этом – этой были, этом настоящем – не принято говорить вслух. Откровенно говоря – вообще говорить не принято. Просто зашел разговор о том, удастся ли зажечь в этом месяце Священный огонь, или нет, – он вздохнул еще раз. – Это все, что я могу тебе сказать. Если хочешь, сходи к старику, живущему на краю деревни. Ты без труда найдешь его хижину. Он расскажет больше. А сейчас прощай. Но позволь дать совет: будет лучше, если ты не узнаешь этой истории. Будет намного лучше.

Мои собеседники поднялись, попрощались со мной и вышли один за другим из таверны, продолжая негромко переговариваться. Я же остался сидеть за столом, переваривая все услышанное и чувствуя, как все более нарастающий интерес к этой легенде пробуждает во мне силы, призывает подняться и бегом отправиться к загадочному старику, чтобы как можно скорее выведать у него все подробности предания о воронах. Я знал себя; знал, что, если я испытываю что-то подобное ближе к ночи, то просто не могу уснуть, и трачу бесценное время на хождение из угла в угол и тупое ожидание утра.

Посидев еще немного и подождав чего-то, я встал из-за стола и, сказав хозяйке, что вернусь поздно, вышел из помещения и неспеша пошел по деревне. Время было уже позднее – все жители уже разбрелись по домам – и потому я, решив, что на встречу с кем-нибудь уже не стоит надеяться, направился к копейщикам, сторожившим вход.

– Скажи, – обратился я к одному из них, – где живет старик, о котором в вашей деревне ходят какие-то слухи? Я просто хочу с ним поговорить.

Копейщик как-то странно взглянул на меня, переглянулся с товарищем, и только затем указал направление.

– А что вы слышали об этом старике? – спросил я, прежде чем уйти.

– Ну…– не сразу ответил стражник, – всякие слухи ходят. И если всем им верить… Например, я слышал, будто этот старик умеет разговаривать с лесными духами, и благодаря только ему у нас почти не случается несчастных случаев – не пропадают дети, не гибнет урожай, и тому подобные вещи происходят редко. Некоторые, наоборот, говорят, что он желает жителям деревни зла, и что будет жить до тех пор, пока последний в этой деревне не отдаст Небу душу…

– Или воронам, – вмешался второй стражник.

– Да тише ты! – шикнул на него первый. – Не хватало, чтобы ты еще беду накликал! – он повернулся ко мне и сказал, понизив голос. – Видишь ли, странник, вороны у нас не в почете… Мы считаем их дурными птицами, верными вестниками несчастья.

– А при чем здесь душа и вороны?

– Это уже не к нам. Не суди нас строго, но мы попросту боимся рассказывать больше того, что нам дозволено. Ты и так уже знаешь много для своего… Ты можешь идти к старику, и он тебе расскажет об этом очень много. Но… лучше тебе оставить эту затею. Иначе может быть очень плохо. Для тебя.

Я поблагодарил и, пожелав доброй и спокойной ночи стражникам («Доброй и спокойной ночь теперь вряд ли будет», – краем уха услышал я донесшуюся с вышки реплику), поспешил к старику. В окнах покосившейся от времени избы не горел свет; я подумал было, что старик уже отошел ко сну и, разочарованно вздохнув, хотел уйти, но тут услышал тихое поскрипывание половиц внутри дома, а через мгновение дверь тихонько отворилась, и передо мной предстал хозяин дома. Очевидно, его называли стариком только из-за того, что по слухам, он жил очень долго. Это был жилистый, среднего роста, преклонных лет мужчина с изборожденным морщинами лицом и длинными, доходившими до плеч, убеленными серебряной сединой, волосами. Одет хозяин дома был только в черные шаровары. Видимо, из-за того, что я слышал о нем за этот вечер много странного, мне и показалось, будто волосы едва заметно блестели в темноте… Но стоило мне взглянуть в его глаза, как по телу пробежали мурашки: глаза мужчины словно не имели дна – они были черными, поглощающими, холодными, будто два страшных омута, попав в которые, человек уже больше никогда не возвращался к жизни. А в глубинах этих омутов плескалось нечто…

– Кто ты такой? – тихо спросил старик низким голосом, но мне показалось, будто это говорит не он, но воздух содрогается вокруг меня, рождая звук и волнами обращая ко мне.

– Я путешественник, – проговорил я, с трудом отрывая взгляд от глаз хозяина дома, – я хожу по городам, деревням, собираю местные легенды, предания…

– И ты пришел ко мне в надежде, что я поведаю тебе что-нибудь?

– Ну… Мне просто сказали, что вы можете…

– Могу. Но тебе от этого станет легче? Станет лучше, если ты узнаешь еще одно предание – предание Серого леса?

– Я уже говорю – я только за этим и путешествую…

– И тебе не жалко собственной жизни?

Я на минуту задумался.

– Нет. Не жалко.

– А смысл?

– Я не ищу смысла. Он сам приходит.

– А к тебе пришел?

– Может быть. Не знаю…

– Заходи, – и старик ушел в темноту жилища, пропуская меня. Я зашел в дом, стараясь не оступиться и не споткнуться обо что-нибудь, но хозяин дома на удивление осторожно и мягко взял меня за руку, провел к столу и усадил на скамью перед окном, а сам сел напротив.

Здесь, в доме, что-то было странным – я обычно неплохо вижу в темноте, но тут глаза никак не могли привыкнуть. Будто темнота здесь была другая, имевшая материю… Да и тусклый синий свет, падавший из окна на стол, не рассеивал ее – наоборот, он утопал в ней, словно поглощаемый сгустившимся в доме мраком.

– Я знаю, что ты хочешь от меня услышать, – после долгого молчания произнес хозяин дома, – тебе очень интересно узнать о нашем предании, о той тайне, которую свято хранят люди и эльфы, живущие в этой деревне, и которую так боятся раскрывать кому бы то ни было. Они верят в то, что если кто-то расскажет полностью обо всем, что здесь происходит с незапамятных времен, то этот кто-то потом очень горько пожалеет, что не удержался и пустил в ход свой длинный язык, – он вздохнул. – Да, они правы: только я в силах поведать тебе всю правду полностью. Только мне это доступно. Из-за этого некоторые и считают меня недобрым ведуном, насылающим проклятья на тех, кто неугоден и неприятен мне. Кто я такой на самом деле, я скажу тебе позже. Главное сейчас – это твое терпение. И сейчас, и после.

Он взглянул в окно. Начинающийся прямо за огородиком старика лес, черный в ночных сумерках, стоял безмолвный, угрюмый, будто молча протестовал против того, чтобы старик рассказывал мне местную легенду. Я догадывался, о чем думает хозяин дома – о том, слушают ли нас лесные духи. Я попробовал присмотреться к темноте, и мне показалось, что там, в глубине, среди стволов, что-то шевельнулось. Мурашки пробежали по телу, и я быстро перевел взгляд на хозяина дома. Он, посмотрев в окно еще некоторое время, повернулся ко мне и начал свой рассказ.

2. Рассказ старца.

Я уже говорил тебе, что люди и эльфы, живущие здесь, боятся поведать легенду, которую хранит этот край. И потому-то ты уже неоднократно слышал обо мне – тебя ведь и направляли ко мне затем, чтобы именно я поведал тебе эту темную историю. Почему темную? Хм… думаю, она и вправду темная, если учесть, что имеет множество недомолвок и несет несчастье обладателям болтливых языков. Я не болтлив, и, должно быть, потому-то мне и дозволено рассказывать ее всем желающим. Хотя истинная причина доверия, которое питают ко мне духи этих мест, мне неизвестна.

Временами сюда прилетают вороны – целая стая – и кружатся в небе, каркают. Иногда садятся на ветках деревьев или крышах домов… Ты, верно, слышал уже о Священном огне. Так вот, его зажигают во славу Небу – если месяц выдался удачным. А удачным он считается тогда, когда вороны не прилетели. А за последние несколько лет они прилетают чуть ли не каждый месяц. И потому с алтаря уже долгое время не возносят Небу благодатную жертву.

Вороны прилетают в нашу деревню тогда, когда кто-нибудь при смерти или умирает, и кружатся над его домом, или сидят на крыше… Зачем они прилетают? Они ждут, когда душа лежащего на смертном одре покинет бренное тело, и они смогут поймать ее. Если они сидят, готовые в любой момент сорваться и взлететь, – значит, человек все еще жив. Но когда душа отделится от тела и начнет возноситься к небесам, чтобы найти там вечный покой, они тут же взмывают и, каркая, пытаются преградить душе путь к Небу и поймать ее… Так уж получилось, что Небо наслало на нас проклятье за грех, который совершили предки. Да, это проклятье – стая ворон, похищающая души… Бывает так, что воронам не удается поймать душу, и она находит покой там, на небесах. Тогда тяжелые облака рассеиваются на миг, и сквозь них пробивается золотой искрящийся луч чистого света и освещает тот дом, где некогда жил человек. Но этого удостаиваются единицы. В основном души попадают к воронам, и они уносят ее в глухую чащу. Много дальше от нашей деревни есть место, называемое гнездом. Оттуда-то они и прилетают.

Никто не прогоняет ворон, когда они появляются. Более того, все боятся их, боятся даже приблизиться к тому месту, где они уселись. Находились смельчаки, которые пробовали гнать их отсюда, и даже убивали некоторых из них… Теперь они либо духи, обреченные мучиться, скитаясь среди леса, либо лишились разума и так же бродят где-то в чаще, либо их постигала совсем иная кара: первенец в их семье рождался мертвым. Но не это самое ужасное… Все дело в том, что он оставался живым. Женщины в страшных муках рождали на свет живых мертвецов – зомби. А потом умирали: чаще – от заражения крови, и несколько реже от сильных страданий, при родах. Ребенок-зомби сжигался на костре, прах же хоронили отдельно от деревенского кладбища. На таких могилах не росла нормальная трава, только какие-то странные цветы с очень белыми лепестками и темно-зеленым, почти черным, стеблем. Некоторые говорили, что видели, как вороны прилетают и клюют эти цветы, или уносят их к себе в гнездо…

… Иногда вместе с обычной стаей на ловлю души прилетает главный среди них – белый ворон. Этот ворон крупнее всех остальных. Когда стая прилетает сюда, он садится поодаль и наблюдает за тем, что происходит, красными глазами, похожими на две капли крови. Особенно они страшны, когда спускается ночь или наступают сумерки – они горят. Когда душа покидает тело, этот ворон не рвется, как остальные, стараясь поймать ее – он просто взлетает и поглощает душу. Я однажды видел, как это происходит: в воздухе образуется нечто вроде туманной дымки, которая мчится по направлению к белому ворону. Тот раскрывает клюв и как будто вдыхает душу… Да, мой друг – он питается этими душами, продлевая из года в год, из века в век себе жизнь. Почти все, кто умер в этой деревне с той поры, как вороны начали сюда прилетать, – все эти души находятся в нем, в этом белом вороне… Были попытки освободить эти души… Но ни одна не увенчалась успехом. Все потому, что жители деревни действовали все как один: они стремились убить вожака. А что бывает с теми, кто поднимает руку на ворона, я тебе уже говорил…

…Все это началось давно – я имею ввиду то, что вороны стали прилетать и похищать души. Над нашей деревней довлеет древнее проклятие, которое не в силах снять ни один из самых могущественных служителей Неба. Такова воля Его, но это проклятие способны снять только сами жители этой деревни…

…Когда-то давно жил здесь человек, которого за уродство свое не любили. С детства с ним не хотели играть дети, несмотря на то, что родители говорили им, что нехорошо оставлять своего товарища в беде. Они не слушались и продолжали гнать его и дразнить. Из-за этого он замкнулся в себе, и спустя какое-то время пропал. Один из охотников говорил, что видел его неподалеку от деревни – он уходил на север, в лес. Больше его не видели.

Прошло около двадцати лет, и вот в деревню с северной стороны пришел некто, называющий себя Служителем. Служителем чего он был, до сих пор неизвестно, но тогда жители деревни подумали, что это один из жрецов Неба, посланный им за что-то: на нем была белая роба с капюшоном, скрывавшим лицо, а в руке он держал длинный посох, набалдашник которого имеющий вид вороньей головы, еле заметно светился голубоватым сиянием. Он пожелал остановиться в этой деревне на некоторое время. Естественно, его радушно встретили – впрочем, это в нашей традиции – и приютили. От него будто веяло холодом, но никто не придал этому значение – все были просто уверены в том, что это какой-то праведник, посвятивший себя служению Небу, заключавшемуся в поисках нуждающихся в помощи. Он охотно рассказывал о своих приключениях, делился советами, просто болтал на совершенно мирские темы – в общем, сразу же обрел собеседников, а не только простых слушателей. Кто-то попросил его выступить с проповедью на праздничной площади посреди деревни. Эта мысль тут же была одобрена всеми, и пришелец согласился, назвав день и час, когда жителям стоит собраться на площади.

Наступила пора проповеди.

На площади собралась вся деревня: все ждали с нетерпением, что же скажет посланец великого Неба – а проповедь обещала быть необычной, это чувствовал каждый.

Пришелец вышел к людям в полной тишине – все, затаив дыхание, наблюдали за ним, когда он шел; они ловили каждое его движение, каждое колыхание робы.

Он остановился, обращенный к людям. Посох он держал в левой руке, но не опирался на него.

С первых же слов его проповедь захватила умы и сердца жителей деревни – она была столь пламенна, столь насыщенна, в ней чувствовалось столько силы, что слушатели боялись даже пошевелиться, внимая пришельцу. Он говорил с людьми, обращался к ним… но то, о чем он говорил, было противоположно Небу. Он призывал разрушить тот дом, в котором жил служитель Неба, посланный сюда, чтобы основать здесь небольшую церковь для здешних жителей, а самого служителя убить и принести в жертву с помощью Священного огня.

– Такова воля Неба! – говорил он. – Этот служитель – нечестивый! Я призван для того, чтобы сместить его и наставить вас правильно служить Небу!. .

Нужно ли говорить, что его указание было исполнено. Жители деревни, будто обезумевшие, казалось, сами не понимали того, что делали – но они делали это, поступали так, как говорил пришелец в робе.

Позже он научил жителей деревни приносить в жертву ворон – этих посланников Неба, к которым относились с уважением, с почтением. Птиц ловили, разоряли гнезда, разбивали яйца, предавали огню всех – как взрослых птиц, так и птенцов. И всякий раз, когда чад от алтаря возносился ввысь, пришелец вскидывал руки и дьявольски хохотал.

Никто уже не помнит, сколько это длилось дней. Только однажды, в один из таких жертвоприношений, сильный порыв ветра сорвал с головы пришельца капюшон, и жители увидели страшное, покрытое рубцами и шрамами лицо лжеслужителя. Это был тот самый урод, которого бывшие дети, сами уже ставшие отцами, ненавидели за его увечность, и который ушел из деревни много лет назад.

Над площадью повисла тишина, нарушаемая только колыханием Священного огня в жаровне на алтаре. Все с ужасом глядели на урода. А он стоял и по-звериному скалился, смотря на толпу. Все понимали, что это была его месть за прошлые обиды – заставить всех слушаться его, заставить всех выполнять его волю, заставить всех пойти против Неба, дабы навлечь на себя проклятие Свыше.

Затем он дико захохотал и стал богохульствовать и сквернословить, обращаясь и к жителям, и к Небу. Он проклинал всех и вся за то, что его невзлюбили, за свое уродство, за то, что родился в этом мире.

Внезапный, необыкновенной силы, раскат грома и ослепительная вспышка молнии заставили всех на мгновение зажмуриться, а когда люди и эльфы открыли глаза, урода в робе не было. Вместо него возле жаровни на алтаре лежала кучка праха. Начавшийся затем сильный дождь почти сразу потушил Священный огонь. Люди правильно усмотрели в этом небесный гнев и проклятие, так как в прошлые времена ни один дождь не мог затушить пламя в жаровне.

С тех пор и стали прилетать вороны. А жители так до сих пор и не поняли, что им нужно всего лишь исповедовать и замолить грехи своих прадедов.

…Старик закончил свой рассказ и молча стал смотреть на меня, будто чего-то ждал. Я смотрел на него.

Молчание затягивалось.

– А почему вы не откроете жителям, что нужно сделать? – спросил я наконец.

– Они сами должны к этому прийти. И потом – такова воля Неба, что человек сам приходит к покаянию, а не кто-нибудь подталкивает его к этому, пусть даже это будет Его служитель.

– Так вы – служитель Неба? – удивился я.

– Да. И хранитель сего предания. И я не покину этот мир до тех пор, пока Небо не соблаговолит снять с этой деревни проклятие. Но – опять же, все упирается в хотение и разумение жителей. Видишь ли, если бы я сказал им об их долге, большинство бы просто начали роптать на Небо и проклинать Его за то, что до сих пор не простило того богохульства предков, да еще перенесло проклятие на потомков. И стало бы еще хуже. А так – пока все вроде бы спокойно… Впрочем, есть еще один выход...

– Какой?

– Вороны улетят отсюда, если отправить их прошением у Неба со сторонним человеком – странником, либо же с одним из жителей деревни, таким образом сделав его отшельником навсегда, – старик посмотрел на меня. В его взгляде читался вопрос… и мольба.

Я понимал его. Понимал, что он мучается, не в силах больше оставаться здесь, на земле, что его душа желает покоя, что он очень устал нести бремя служителя Неба, причем бремя именно хранителя жуткого предания, и проводить дни в тщетном ожидании, когда же наконец люди придут к нему просить прощения за падение предков… Но – я не мог жертвовать собой. Если вороны полетят за мной, я больше нигде не смогу остановиться, вынужденный всю оставшуюся жизнь скитаться по миру или жить где-нибудь в глухой чаще, навсегда отказавшись от путешествий…

Я молча встал и, не говоря ни слова, вышел из дома старика, ссутулив плечи, с противным чувством того, что отказываю в помощи тому, кто больше всего нуждается в ней, несмотря на то, что могу помочь.

Была прекрасная звездная ночь; прохладный воздух слегка освежил меня, будто наполнил новыми силами. Я поднял голову и некоторое время смотрел в небеса, откуда звезды мелькали и подмигивали мне.

Теперь я понимал, почему меня предупреждали не пытаться узнать легенду этой деревни: жители не знали всей истории – о грехе предков, – но они все прекрасно знали окончание, этот немой вопрос о помощи и снятии проклятия с деревни. И их души тоже разрывались в отчаянной борьбе, стоит ли жертвовать собой, или нет. Ведь у каждого из жителей была семья, им было, что терять…

Я оглянулся на дом. Дверь после моего ухода осталась слегка приоткрытой. Вспомнил глаза старика – глубокие, печальные, молящие, уставшие...

Мне тоже было, что терять… Ведь сколько еще интересных легенд останется тогда неузнанными, если я соглашусь…

Как порою трудно сделать выбор… Но стоять вот так, возле порога, негоже никому – иначе рискуешь оставаться на месте всю жизнь, и пропасть бесславно, как сотни, а может быть, даже тысячи людей, разбросанных по свету…

Что же делать?. .

Что же делать?. .

... С огромным усилием я повернулся и сделал шаг…

Август, 2010 год.