Колокольный звон. Ольга Кондиус

ИСКРА НЕГАСНУЩЕЙ ДУХОВНОСТИ

«Мы ленивы и нелюбопытны», – констатировал в своё время Пуш- кин. Повод был для этого вполне конкретный, однако выражение, поспе- шившее безвозвратно покинуть контекст, стало крылатым и долгожизнен- ным. Обращаются к нему преимущественно, когда берутся порицать ду- ховную инерцию, безразличное отношение к истории и культуре народа. Применимо оно и там, где дело касается отсутствия нашего интереса к прошлому семьи, к её преданиям и родословию. Обязательно, конечно, следует заметить, что крылатое пушкинское выражение имеет смысл только при условии пребывания страны в состоянии более или менее бла- гополучном относительно политических свобод. Ведь бывали у нас вре- мена совершенно иные, какие не могли великому поэту пригрезиться даже в самом страшном сне. А теперь представим себе, что, оказались именно в 30-х годах прошлого столетия. В стране репрессивный режим, и за одно лишь проявление соответствующего любопытства человек легко мог по- пасть в поле зрения «органов» и потом исчезнуть бесследно, то есть нико- му уже никогда не удалось бы узнать, в какой день и куда увели его на расстрел, где приняла его земля. А когда начались известные массовые аресты, тогда стали тысячами, «не оставляя по себе следов», пропадать в лагерях и застенках люди, чудовищно называемые «враги народа». Ко- мандующие строительством новой жизни железно-организованно очища- ли государственное пространство от конкурентов, особенно в борьбе за души человеческие. И вот среди первых, кто стоял чрезвычайно досадной помехой на их пути, оказались служители культа…

«Большевики, пришедшие к власти во главе с Лениным и затем Сталиным, не могли потерпеть, что кто-то имеет власть бо́ льшую, чем они, потому было принято решение уничтожить всё священство и духо-

венство».

Приведённые слова принадлежат автору этой книги Ольге Кон- диус. К размышлениям о жертвах, принесённых Православной Церко- вью, пришла она давно, и объясняется это во многом как раз тем, что история её рода тоже трагически связана с упомянутыми жертвами. Оба деда – как по линии отцовской, так и по материнской – священни- ки. И ещё прадед по отцу был церковнослужителем. Никто из них не умер своей смертью. Все стали помехой быстрому продвижению со- ветской страны к светлому коммунистическому будущему. Как и мно- гие-многие их единоверцы…

Теме этой посвящается в книге документально-биографическая повесть «ИМЕНА И ДАТЫ В КАНВЕ СУДЬБЫ». И начальной главе

её дано название «Расстрел священников». Это глубоко постигнутая история семьи, исполненная не только скорбными преданиями, ок- рашенными кровью, но и содержащая в себе свет Божьей Благодати, приходящий из мира иного от «любимых дедушек». Без сомнения, автор совершенно правомерно допускает сравнение даже простых церковнослужителей, положивших головы и души за Веру, с апосто- лами, «вырвавшимися вперёд в духовном развитии». И находит па- раллели между временами теми и этими. Потому что подвиг во имя Христа был в сущности одинаковым – и апостольский, и тот, что со- вершался нашим духовенством, на которое в первую очередь обру- шились большевистские репрессии. Апостолы «…шли и проповедо- вали. За это их убивали одного за другим». А у нас приговорённых к уничтожению проповедников Слова Божия собирали в одном месте сотнями и в короткое время производили массовые казни. После чего всё покрывалось тайной. Было такое и на Томской земле. О страш- ной Колпашевской истории рассказывает Ольга Кондиус, которая, кстати, и родилась, и выросла в этом городе:

«То была великая жатва: только в городе Колпашево Томской об- ласти осенью 1937 года было расстреляно более 600 человек. Среди них оба моих дедушки. Петру Дмитриевичу Федюшину было 46 лет, а Гав- риилу Ивановичу Перевозникову – 49…».

Закапывали убиенных в больших общих ямах. Маскировали место преступления. Делать это на территории городка НКВД было удобно. Палачи и сами понимали, что будет с теми, кто вздумает проговориться. Словом, спрятаны были, что называется, концы в воду… А вода-то взя- ла, да и вскрыла всю правду… Было весеннее половодье 1979 года. Не раньше и не позже, а именно к празднику 1 мая, стал почти у самого центра города обваливаться непрестанно подмываемый берег Оби. Ут- ром пред глазами колпашевцев предстало жуткое зрелище: вместе с осыпающимся яром на свет показались многочисленные человеческие останки, и сразу стало понятно, что здесь – массовое захоронение. Для горожан это стало полной неожиданностью. Подавляющее большинство ничего подобного даже не подозревало…

«Трупы плыли по реке, и было видно, что многие совершенно из- бежали тления, будто вчера утонули. Когда их вылавливали и сообщали в милицию, что обнаружен утопленник, то только одежда и следы от пулевых ранений говорили о трагедии почти полувековой давности».

Каково же было всё это пережить тем, кто немедленно подумал, что во вскрывшемся захоронении находятся, вполне возможно, их родствен- ники! Со временем никаких сомнений в том же самом не осталось и у

автора книги, внучки священников, казнённых за высоким забором энкэ- вэдэшного городка. Отец её, Сергей Петрович Федюшин, вместе с роди- телями тоже отбывал колпашевскую ссылку. До замужества Ольга Кон- диус носила отцовскую фамилию. И вот в поэтическом её воображении, перенёсшемся из осенней поры 37-го года в год 1979-й, стихами отозва- лась картина тех майских дней:

«Берег много лет спустя размыло, Обнажая страшный смертный грех: Общую, ужасную могилу

Той трагедии, скосившей всех».

Более верного образа, наверное, и не представишь. Вместе с тела- ми расстрелянных «врагов народа» в могиле четыре с лишним десятка лет оставалась похороненной, а вернее – точно так же упрятанной, и сама трагедия, о которой следовало держать язык за зубами. Река вы- звалась помочь людям прервать долгое молчание. И всё же потребова- лось ещё немало времени и мужественных усилий, чтобы об эпохе ан- тинародного террора заговорили в полный голос и у нас.

«Мы ленивы и нелюбопытны…» Разве пришло бы на ум сделать подобное признание людям, для которых были закрыты архивы, пере- полненные папками с засекреченными документами? Но что могли, о чём сохранена была семейными преданиями святая память, узнавали от близких родственников, кто от родителей, кто от тётушек и даже от ба- бушек. Именно они поведали, напрямую и косвенно, своей Ольге о том, какой была дорога на голгофу, пройденная её дедушками- священниками, «испившими свою чашу жертвенной любви к Богу до дна». Внимая дошедшим от бабушки Агриппины Трофимовны расска- зам о подробностях ареста в 1937 году Гавриила Ивановича, она не только всё слышала, но и видела, будто наяву. Навсегда врезалось ей в память и то, что происходило на следующий день после того, как увели арестованного деда. Было это 5-го октября…

«Утром Агриппина Трофимовна пошла с Капочкой в тюрьму. Там как раз выводили арестантов. Она спросила конвоира: ˮПеревозников Гавриил Иванович здесь?ˮ. Конвоир развернулся и прикладом винтовки ударил её в лицо так, что выбил все зубы и челюсть. От удара она отле- тела в кювет. Как ни пытался сопровождающий закрыть своим мощным телом Гавриила Ивановича, проходящего мимо обочины дороги, где над лежащей матерью плакала его семилетняя дочь, он всё-таки увидел и узнал их. Рванулся к ним. Удар прикладом осадил его. Голова, как под-

солнух за солнцем, всё оборачивалась назад… Он всё осенял их крест- ным знамением, несмотря на удары…».

А потом для Ольги Кондиус, долгое время жившей со своей семь- ёй далеко за пределами Томской области, отворились двери нового в Томске музея. Окончательно утверждённое его название – «Следствен- ная тюрьма НКВД».

«И вот я спускаюсь по длинной лестнице бывшей тюрьмы, что на Ново-Соборной площади. Сейчас здесь музей...».

Это была замерцавшая светом надежда – отыскать хоть какие-то вещественно-документальные следы, дополнительно свидетельствую- щие о её потомственном и по сути личном прошлом. Нахлынуло и дру- гое чувство: на глубине полуподвального мрачно-каменного помещения словно в самом деле затаилось время, потребовавшее кровавых жертв не только от «любимых дедушек», но и от всей страны…

«Я не знала, что будет так больно, Посетить этот жуткий музей… Зло, нависшее коршуном, вольно Торжествует над жизнью людей».

К невыразимой радости первых находок тут же примешивается го- речь потерянности, вызванная ничего не обещающей неизвестностью:

«Ищут мне по компьютеру деда, Одного отыскали, другого

Не найдут, не осталось и следа…».

Наконец, появилась главная возможность: допустили к архивам НКВД. Добилась выдачи «Дел». Сфальсифицированные тексты допро- сов, маленькая бумажка со страшным приговором: «Расстрелять», до- кумент-свидетельство о том, что эсеро-монархической партии, послу- жившей основанием для расстрела, в действительности не существова- ло, – всё это было прочитано с тяжёлой болью…

«Когда я вышла на улицу, и свежий ветерок опахнул меня, мне очень живо представилось всё, о чём я прочитала. Было невыразимо плохо. Мне нужна была помощь. В церкви священник посоветовал це- лый месяц не читать этих бумаг и постараться отвлечься…».

А ещё священнослужитель убедительно объяснил, что молиться надо не за дедушек, «а на них молиться нужно, как на святых. Ведь власть прощать людям грехи, данную Богом, безбожники отнять не

смогли, даже выгнав священников из храмов, где они служили, раз- рушив их и надругавшись над иконами, заклеймив врагами народа, даже расстреляв, но то, что дано Богом, и в мире ином осталось при них».

И в молитвах, обращённых к ним, она просит простить ей её ошибки и грехи, властью, данной им Богом. «И прощение приходит. Я узнаю об этом по миру в душе, а ведь это главное богатство. Всякий раз, когда нападают страсти-мордасти, дедушки спасают меня, и в душе опять Бог, опять свет, любовь и добро».

Искру, не позволившую погаснуть духовности, Ольга Кондиус приняла именно от них. «Мы ленивы и нелюбопытны...». Нет, это нико- им образом не про неё! Тем более что она давно посвятила себя не про- сто восстановлению и написанию семейной истории…

«Я по кирпичику воссоздаю в душе разрушенный храм. И, чтобы подняться в небо, мне нужно было опуститься в подвал бывшей тюрь- мы, где на снимке белая рубашка моего отца озарила весь мрак и ужас прошлого вечной радостью и жизнью, где с улыбкой смотрят в вечность мои дед и прадед».

На страницах, которые читателя ждут впереди, увидит он и глаза- ми, и рассмотрит, можно не сомневаться, всем сердцем бесценные эти фотографии.

В юбилей особенно, а он нынче уже 80-летний, нельзя не обра- титься вновь к страшной трагической теме: сталинским репрессиям. Для автора это прямое исполнение духовного долга. И хотя книга, которая задумана как «Литературный калейдоскоп», содержит в себе целый ряд интересных произведений другой тематической направленности, пер- вые две вещи – биографический очерк и документально-биографическая повесть – самые, пожалуй, яркие, чем они и привлекательны в наиболь- шей степени на многоцветном фоне всего «калейдоскопа». Потому и место им определено в начале книги.

А далее следует ещё одна большая и также по-своему интересная работа, посвящённая святому праведному старцу Феодору Томскому. О загадочной фигуре Феодора Козьмича написано за всё время довольно немало. Известно, что самым пристальным образом интересовался им даже Лев Толстой. До сих пор «загадка» не даёт покоя ни учёным- исследователям, ни художественным литераторам. Не так часто, но всё же появляются новые гипотезы.

Однажды поведал историю создания своего романа о праведном старце писатель Сергей Алексеев, наш известный земляк. «Единст- венное окно было на уровне с землёй и выходило на разрушенную

монастырскую стену… Я помнил, что под грудой заросших травой и кустарником кирпичей могила перевоплощённого государя, и это подспудно притягивало воображение… Каждый год я садился пере- писывать этот роман, разламывал общую канву, переставлял главы, менял события, а ничего не выходило. За это время успел выпустить три других, но «Старец…» никак не давался, не хватало каких-то звеньев, очень важных поворотов, красок и, наверное, ума и сил, чтоб взять такой вес. Между тем образ ясновидящего меня преследо- вал, как в гоголевском “Портрете”. В восемьдесят девятом году, осе- нью… Фёдор Кузьмич явился во сне, какой-то величественный и гневный…

– Не распинай меня! – сказал грозно. – А хочешь знать истину, по- ди к духоборам и поклонись!..».

То есть, сведений и материалов, версий и доводов «за» и «против» о святом старце-императоре предостаточно. Прекрасно высказался по этому поводу директор Института российской истории РАН, член Сою- за писателей России Андрей Николаевич Сахаров:

«Разгадывание такого рода тайны и не претендует на быстроту и однозначность ответов, здесь важны каждая мелочь, каждое, пусть и спорное, новое наблюдение».

Ольга Кондиус, не вступая ни в полемику, ни тем более в споры, решала, как это видно из её повести «Избранник Божий», некую иную задачу. Причём задача эта, собственно, сформулирована уже в подзаго- ловке к названию повести: «Путь к Богу Александра Благословенного – Феодора Томского». И здесь же непреложность довода в пользу того, что это одно и то же лицо: «Графологическая экспертиза подтвердила идентичность почерков Императора и старца…».

Подвиг духовного исцеления – весь его многотрудный и жертвен- ный путь, от начала и до конца, – об этом повествует автор в «Избран- нике Божием». И предпринято было в повести отнюдь не переложение своим слогом давно известных материалов о легендарной истории пере- воплощения царя в пророчествующего старца. Сведения эти послужили только канвой, по которой «вышит» ещё один образ Феодора Козьмича, вобравший в себя немало тех самых новых наблюдений, о которых го- ворил А. Н. Сахаров. В свою очередь едва ли не все из них связаны с непрестанным обращением к Евангельским заветам. Ведь путь в Сибирь вчерашний Император задумал как нуждающийся в обретении спаси- тельного сердечного мира. Таково было призвание Бога, блаженное и неотвратимое: «Приидите ко мне все труждающиеся и обременённые, и Я успокою вас» (Мф. 11:28).

В итоге прослежены и вместе с героем пережиты оба пути, в слия- нии своём, ставшие единым подвигом святого праведного старца Фео- дора Томского.

«Его жена Елизавета Алексеевна после страшных событий убийст- ва Павла I писала матери: ˮДуша его останется растерзанной навсегдаˮ. Но непрестанно молясь, старец обрёл покой. Его ˮрастерзаннаяˮ душа стала цельной, исцелённой».

И, конечно же, не случайно оказались у автора рядышком эти два, родные друг другу, слова – цельный и исцелённый. Ибо исцеление – это и есть возвращение, восстановление цельности.

Из вошедших в «калейдоскоп» вещей первостепенной яркости нель- зя также не отметить и ту, которой заканчивается собственно прозаиче- ская часть книги. Это написанное в несколько страниц эссе о Пушкине и Серафиме Саровском. Любое совместное упоминание этих двух имён неизменно влечёт к размышлениям о знаменитой «Болдинской осени». Пора эта известна как небывалый супер-всплеск в творчестве поэта. При- чины его таинственны, отчего по сей день разъясняются гипотетическими предположениями, из которых главное – встреча Пушкина с преподоб- ным Серафимом. Была ли она на самом деле? Крупные пушкинисты- историки по-прежнему сомневаются. Но есть и другие исследователи великой тайны. Это – поэты. Ещё Белинский говорил: учёные знают, по- эты могут. То есть, поэтам, которыми движет вера, дано почувствовать истину без помощи учёных аргументов. Ольга Кондиус из их числа. И она утверждает: «Пушкин встретился с великим чудотворцем, который предсказал ему его судьбу: свадьба состоится, но его ждёт погибель из-за неё. Серафим Саровский молится за душу поэта...».

Именно знанием своего ближайшего будущего и объясняется его могучая плодотворность в Болдинскую осень.

Среди целого ряда других эссе, включённых в книгу, особенно впечатляюще смотрится сердечно-проникновенный взгляд на поэзию Василия Казанцева. Имя этого поэта для томских служителей Парнаса, без преувеличения можно сказать, воистину драгоценно. Совершенно не опасаясь выглядеть не в меру восторженной и необъективной, Ольга Кондиус называет его «великим художником слова». Но ведь подлин- ный поэт просто обязан быть таковым, поскольку это первейшее усло- вие его подлинности. Чрезвычайно приятно читать это эссе, где о Васи- лии Казанцеве пишет давняя беззаветная его поклонница и – благодар- ная с юных лет ученица:

«Перед глазами плывут воспоминания: город Колпашево. 1967

год. Мне шестнадцать. По объявлению я пришла на занятие литератур-

ного объединения при редакции газеты «Советский север». Да как же я могла не прийти, когда такие слова: «Всех, кто любит стихи, чьё сердце открыто для поэзии, приглашаем…». Столько лет прошло, но я это от- чётливо помню. Посещала занятия два года, пока не поступила в Том- ский университет».

Время в свои сроки раскрыло, на чём зиждется эта признатель- ность:

«Поэт неразрывно слит и явственно ощущает слияние с Божест- венным началом, заложенным в природе, какое бы название этому ни давали. Я благодарна за то, что на заре жизни мне был дан такой муд- рый, человечный, жизнелюбивый наставник».

И не в этом ли, помимо всего прочего, верный источник того, что самое заветное в её литературном творчестве, безусловно, поэзия. Вну- шительную поэтому – и завершающую – часть книги составляет раздел избранных стихотворений. В своих поэтических верованиях Ольга Кон- диус следует тому же Божественному началу.

«В жажде творчества, конечно, знаю, Лучше, чем природа, нет творца.

Воскрешу зимой улыбку мая, Аромат черёмух у крыльца».

Среди природной красоты чувствует она себя не только художни- ком-живописцем. Есть ещё и нечто более возвышенное для неё: «Обре- таю здесь зренье духовных очей». Иначе не случалось бы этого чуда, когда безыскусственная, вроде бы, стилистика позволяет вызвать к жиз- ни сказку:

«Уж месяц ёлочной игрушкой

В лесу над маленькой избушкой Горит за елью в синеве,

Как будто детство дарит мне».

И принадлежность к прекрасной половине человечества тоже де- лает своё Божественное дело, как вот в этих стихах, в которых при всей драматичности изображаемого тяжёлого состояния разрешается оно, в конце концов, с трогательным проявлением женственности:

«Мне сердце сковывал мороз Беды и зла, но всё без слёз

Терпела... Искорка добра, И – слёзы, будто из ведра».

Явно преобладают в её творчестве жизнеутверждающие мотивы:

«Благодарю за то, что живы, /За солнце, воздух, лес и нивы, /Что наро- ждающийся день /Ничья не зачеркнула тень». Трепетным огнём горя- щее поэтическое вдохновение, как и вера, может родиться лишь от ис- кры Божьей:

«Озарилось всё вспыхнувшим светом, Ветер счастье и радость принёс.

Знаю, Царствие Божье не где-то, Оно в сердце, когда в нём Христос».

Здесь и хранится изначальная основа её духовно-творческого са- мочувствия, твердь и свет негаснущей веры.

Сергей ЯКОВЛЕВ