В год 1873, когда первый снег припорошил распутицу, маленький волостной городишко потрясло загадочное убийство. Все от мала до велика судачили об этом в каждом переулке. Сколько бы полиция и посадники ни пеклись о тайне следствия, ежедневно всплывали всё новые подробности этого загадочного дела. Неоспоримые факты в устах местной голытьбы перемешивались с выдумками и домыслами, а до базарных пересудов и тихих разговоров в парадной доходили уже в качестве откровенного бреда.
Люди не уставали говорить об этом ни на мгновение. Придя на стрижку в цирюльню, непременно можно было услышать новые леденящие кровь подробности. И со временем в разговорах всё чаще сквозило таинственное и мрачное слово — «колдовство». В умах постепенно вырисовывался ужасающий образ колдуна, способного единым мановением руки поднимать мертвецов из гроба. И чем явственнее и отчётливее становился этот образ, тем вернее тень мрачной необратимости надвигалась на город.
К тому же интерес подогревал тот факт, что со дня на день ожидалось прибытие статского советника Фонвизина из Петербурга, который должен был поставить окончательную точку в этом странном деле. И когда на душном суетном полустанке показалась невысокая фигура в котелке и щегольском сюртуке, поглазеть на неё собралась половина города.
Мужичок казался молчаливым. На круглом бледном лице устало поблёскивали маленькие глазки. Пухлыми ручонками Фонвизин держал небольшой чемоданчик, больше вещей при нём не было. Постепенно до зевак дошло, что прибыл он не один, а в обществе долговязого мрачного типа, который сам довольно сильно напоминал покойника. Под впалыми глазами отчётливо красовались тёмные круги, а высокие острые скулы непостижимым образом переходили в маленькие тонкие уши. Ни дать ни взять упырь.
Не откладывая в долгий ящик, статский советник приступил. Первым делом он посетил местный морг, где его друг совершил осмотр тел убитого князя Бенкендорфа, а также тех, что были найдены вместе с ним. Осмотр длился несколько часов, после чего мрачный тип пригласил Фонвизина в кабинет и накрепко запер дверь.
Статский советник сидел прямо, облокотившись правой рукой о стол. Электрическая лампочка сквозь тонкий абажур бросала на его и без того невыразительное лицо угрюмую тень. Советник нетерпеливо барабанил по столу пальцем и пристально глядел на своего друга — знаменитого патологоанатома Юрского, который вот уже несколько лет преподавал в университете, не переставая при этом практиковать, и не без оснований считал, что знает едва ли не всё в области судебной медицины. До сего дня.
Он, ссутулившись, стоял у окна и сосредоточенно набивал трубку. Потом долго пытался её раскурить. Всё это время Фонвизин терпеливо ждал, не торопя товарища.
В комнате находился третий — местный патологоанатом. Тот самый, который первым производил экспертизу и писал заключение. Тот самый, которому петербуржский следователь не поверил ни на грош. Никто бы не поверил. Он сидел в углу на деревянном колченогом стуле, всем своим видом торжествуя над столичными гостями.
— Я не знаю, — наконец развёл руками Юрский и вновь приложился к трубке. — Действительно, всё… абсолютно всё указывает на то, что покойный был разорван этими людьми, вместе с которыми его обнаружили.
— Ну, если два опытных патологоанатома говорят одно и то же, стало быть… — осторожно начал Фонвизин, но Юрский его перебил:
— А вот хрен! Не стало, ничего не стало. Это всё бред, невозможно! — человек, похожий на упыря, с досадой вытряхнул табак в окно и спрятал трубку за пазуху. Заложив руки за спину, он несколько раз прошёлся взад-вперёд, а потом эмоционально всплеснул кистями и чуть присел, как это обычно бывало, когда Юрский доходил до крайнего изумления. — Я был бы склонен поверить, если бы эти, с позволения сказать, убийцы сами почили хотя бы за сутки до убийства Бенкендорфа. Можно было бы, притянув за уши, списать на какую-нибудь не известную пока болезнь, вроде лепры, заставляющую тело гнить ещё при жизни. Но те процессы разложения, которые мы обнаружили у остальных трупов, бесспорно, говорят о том, что умерли они самое меньшее за два месяца до.
— До смерти Бенкендорфа? — на всякий случай уточнил статский советник.
— Ну, разумеется.
— Интересно, — протянул статский советник.
— Не то слово, — задумчиво произнёс Юрский.
— Выходит, — медленно начал Фонвизин, пристально разглядывая ногти, — что графа разорвали покойники.
Юрский хмыкнул и развёл руками.
— Я надеюсь, мне не стоит напоминать тебе, что это невозможно? — с нажимом произнёс статский советник.
Его спутник ответил угрюмым взглядом. А потом вдруг зашипел и хлопнул себя по шее. Проворчав что-то о несносных комарах, он закрыл окно и нервно дёрнул занавески.
Местный фельдшер, недавно перешедший на ставку патологоанатома, молча наблюдал за происходящим. Усталый взгляд переходил с одного сыщика на другого, а кривая улыбка мертвела с каждой минутой. То и дело он поглядывал на часы и за окно.
Фонвизин видел, что он торопится, но отпускать не собирался.
— Но ведь это не единственная странность, сударь мой Прокофий Алексеевич? — ехидно спросил советник, и фельдшер побагровел.
— Я указал о ней в заключении. И если оно дошло до вас не в полном объёме, тут уж найдите другого крайнего.
— Ну, полноте, Прокофий Алексеевич! — всё с той же ноткой ехидства протянул Фонвизин. — Мы ведь вас ни в чём не обвиняем, просто хотим справиться о вашем мнении на этот счёт.
— Моё мнение таково, что повреждения на конечностях трупов-убийц однозначно свидетельствуют о том, что их сделали умышленно для того, чтобы ввести не7
что в мягкие ткани. Что впоследствии было поспешно извлечено. Это касается и некоторых повреждений вдоль позвоночника.
— Подтверждаю, — хмыкнул у окна Юрский.
— Стало быть, — медленно проговорил Фонвизин, — кроме того, что графа убила кучка полуразложившихся трупов, кто-то ввёл в их тела нечто твёрдое, а после, вероятно, после убийства, быстро и грубо это извлёк?
Юрский развёл руками.
— Чертовщина. А будет ещё хуже, — хмуро предрёк фельдшер.
Как будто услышав его слова, электрическая лампочка, служившая единственным освещением комнаты, часто замерцала, а потом и вовсе погасла. На какое-то время воцарилась полная тишина, потом раздался хлопок и голос Юрского, отборно костерившего местных комаров и электриков.
Статский советник велел всем оставаться на своих местах, а сам покинул смотровую комнату, чтобы разобраться во внезапном отключении света и узнать, долго ли ещё оно может продлиться. Освещая себе путь спичкой, он спустился в узкий, заваленный всяческим хламом подвал. Там у небольшого керосинового генератора шумно возился косматый, похожий на домового мужичонка. Увидев Фонвизина, он очень обрадовался и попросил посветить.
— В чём дело? — поинтересовался статский советник.
— Обмотку в катушке закоротило, разрыв где-то, — старческим голосом посетовал электрик. — Как не вспыхнуло ещё.
Он принялся вертеть перед глазами широкое металлическое кольцо, обмотанное медной проволокой.
Толстые пальцы невероятно ловко бегали по обмотке в надежде отыскать разрыв.
— Как долго это продлится? — вновь спросил статский советник.
— Да шут его знает, — рассеянно отвечал «домовой». — Может, ночь, может, пару суток… А может, раз-два — и готову. Электрика — дело такое: тут никогда заранее не знаешь, сколь провозишься. А вы, ваше благородие, часом, не столичный сыщик, не дале как с утряне прибывший?
— Он самый.
— О, в таком случае благодарю покорно за помощь. Ступайте, у вас, наверное, забот невпроворот…
— Это ты что же, гонишь меня никак? — сказал Фонвизин шутливым тоном.
— Господь с вами! — взмолился мужичок. — А всё же не стойте рядом с генератором…
— Я ему что, не по нраву? — ехидно поинтересовался статский советник.
— Просто, — замялся мужичок, — всем ведь известно, кого вы приехали ловить… Мой генератор в жись ещё не ломался, — как бы оправдываясь, развёл руками электрик.
Фонвизин расхохотался и покинул подвал. Весь путь, пока он возвращался к патологоанатомам, крамольная мысль, что «колдун», за коим он приехал охотиться, мог устроить эту поломку в генераторе, не давала статскому советнику спокойно идти. Он хохотал до того, что на глазах навернулись слёзы, а живот начали схватывать боли.
Юрский и Алёхин молчали. Столичный друг Фонвизина продолжал неравную борьбу с комарами, а фельдшер расставлял по комнате зажжённые свечи.
— Что там? — не оглядываясь, поинтересовался Прокофий Алексеевич.
— Генератор, — хмыкнул Фонвизин. — Местный Кулибин обещал быстро поправить. На чём мы остановились?
— Вы пытались осознать, что для оживления трупов некто ввёл им в конечности и спину вдоль позвонка нечто твёрдое, что было извлечено после того, как усопшие завершили своё дело и перестали быть интересными своему повелителю.
Фонвизин крякнул и сел за стол лицом к фельдшеру. Правой рукой он облокотился о столешницу, а левой принялся вертеть чеканный серебряный портсигар. Дверь тихо скрипнула, и в кабинете появился низкий сутулый сержант. Он оглядел присутствующих щенячьим взглядом и, вытянувшись ремнём, затараторил:
— Господин Фонвизин, приказано доложить, что обнаружены ещё трупы. Тоже, — сержант на миг замялся, — убитые другими трупами.
Фонвизин и Юрский переглянулись. Алёхин торжествовал.
2
Покровск был маленьким городом. Здесь все жили у всех на виду, каждый про каждого знал если не всё, то большую часть. С самого утра у подъездов и парадных собирались бабушки всех мастей и покроев, обсуждали последние новости, давали оценки знакомым барышням и кавалерам, а иной раз любили прихвастнуть амурными похождениями. Особенно недавними. Срамили на все лады нерасторопную прислугу, поминали молодость и со скупой слезой вздыхали: «А вот в наше время…» В их время всё было лучше: привратники не хамили, одевались всегда с иголочки и, разумеется, глупили, встретив ослепительных красавиц, которые сорок лет спустя вспоминали всё это у парадных. А уж молодёжь была куда как учтивее и, не в пример нынешней, чтила старость.
После полудня просыпалась оная молодёжь. Сонно собиралась в стайки после вчерашней попойки, решала, куда отправиться этим вечером, и расходилась по своим делам. Дела были примерно одинаковы: они скучали, от нечего делать волочились за красотками и лезли вон из кожи, чтобы нарваться на дуэль.
Люди среднего возраста смотрели на них благосклонно. Они ещё не успели позабыть собственную молодость и как точно так же умирали от скуки. Да и сейчас мужчины были бы не прочь тряхнуть стариной, но ревностно блюли перед дамами солидность, которая с годами приобретала всё большую цену.
Про слуг и говорить не стоило. Они не скучали, как городские денди, не блюли собственную значимость и даже не поминали упущенные годы. На всё это попросту не оставалось времени, поскольку, пока господа предавались всем этим занятиям, кто-то должен был их кормить, поить и обстирывать. Сами господа, конечно, этого сделать не могли ввиду чрезвычайной занятости и знатного происхождения.
К вечеру город оживал окончательно. По широким мощёным улочкам в свете фонарей неспешно прогуливались парочки и шумные компании. Обычно те и другие друг друга не переносили на дух. Первым требовалась тишина и уединение, в то время как другим, напротив, не хватало шума и веселья. А так как все прекрасные места Покровска подходили как одним, так и другим, парочки частенько сталкивались с гуляками.
Это происходило под озорные мелодии, льющиеся отовсюду: из богатых домов, салонов, трактиров и кабаре. В мелких ресторанчиках под отрытым небом зачастую встречались захмелевшие поэты, вдохновенно читавшие собственные стихи, а чуть дальше, у ночных полустанков, собирались стайки приезжих студентов, по вечерам разгружавших вагоны, чтобы хватило на учёбу и комнату, которую обыкновенно снимали у старой сварливой карги. Несмотря на тяжкий труд, студенты находили время посмеяться, побалагурить да и пошалить временами.
Когда-то с одной из таких стаек перебивался куском хлеба Константин Ерохин, или в ту бытность просто Ероха. Он начал подрабатывать на вокзалах ещё в студенческую пору, задолго до того, как сослали декана Лазарева, а весь курс расформировали. После этого привокзальные заработки стали практически единственным его занятием. За исключением редких кутежей с бывшими сокурсниками в варьете и дешёвых борделях. Когда Ероха узнал о кончине профессора в сибирских рудниках, окончательно поставил крест на своём образовании. Так поступили многие его однокурсники, даже те, кто поначалу пытался поступить в другие учебные заведения, но недобрая слава Ильи Лазарева бросила тень и на всех его учеников без исключения. А потом Константина отыскал граф Белосельский-Меньшиков и уговорил приехать в Покровск.
Пн-Чт: 10:00-18:00
Пт: 10.00-17.00
Сб,Вс - выходные дни
- +7 (913) 429-25-03
- Наш адрес -
- г. Новокузнецк, пр. Строителей, 47/9 -
Пн-Чт: 10:00-18:00
Пт: 10.00-17.00
Сб,Вс - выходные дни