Блокадные рассказы. Ирина Муллер

Везущие жизнь

Зимние сумерки. Вокруг пронзительная тишина. Бескрайнее пустынное пространство на сколько хватает глаз. Движущиеся тёмные точки вдали. Одна за другой прорезают собой горизонт. Постепенно увеличиваются, приобретают очертания. Машины. Грузовики. Едут неторопливо. Осторожно. У них в багажниках ценный груз. Вдруг вспыхивает яркий свет, освещая темноту, кажется, покрывшую собой весь земной шар — зажигаются глаза-фары.

Колонна машин медленно и уверенно прокладывает себе путь сквозь неподвижность. Неподвижность постоянна и незыблема, а они едут. У них — цель. И эта цель главенствует сейчас надо всем. Иное не имеет значения. Сейчас — только движение. Глобальность формируется из малого. И совокупность малого и есть глобальность.

Под ними — вода. Метры глубокой, коварной воды — скрытые под толщей льда. Бездна. Но грозная стихия поддерживает их. Над ними — небо. Низкое и тёмное. Космос безмолвно и безразлично следит сверху за происходящим.

Машины едут. Скрипит снег под колёсами. В каждой машине — человек — управляет этим движением. Машины едут вперёд. Они везут муку. Везут её в город. Там люди. Из этой муки испекут хлеб. И накормят им людей. Хлеб даст силы. Небольшие, но силы. Они нужны людям. Люди затопят печку-буржуйку — дома станет тепло. Вскипятят воду. Пошатываясь от слабости, выйдут на улицу — на работу, за водой, в бомбоубежище, на дежурство на крыши. Хлеб подарит жизнь.

Машины ждут.

И машины едут. Едут без устали, одна за другой. Времени не существует. Всё замерло, остановилось. Существует лишь это движение — здесь и сейчас.

Вдруг — отдалённый грохот. Он нарастает. Постепенно. Приближается. Становится всё сильнее и сильнее. Громче и громче. В небе летят самолёты. Самолёты со свастикой.

Машины останавливаются. Жерла самолётов неспешно открываются. Из них вываливаются бомбы. Стремительно падают вниз. Ровное белое пространство превращается в месиво. Тут и там вверх взмывают столбы воды. Во льду образуются воронки. Огонь. Зарево. Взрывы.

Вода выходит на поверхность. Медленно одна из машин начинает постепенно оседать вниз, исчезать из виду. Затем ещё одна. К ним кидаются люди. Хватают мешки. В мешках — мука. Мука — это чья-то жизнь. Озеро забирает её себе и смыкает над ней свои воды. И через мгновение оно снова спокойно. Лишь недолго виднеются в тёмной, пугающей глубине светящиеся глаза-фары, а потом и они исчезают.

И как будто ничего не произошло.

Стихия нейтральна. Её потревожили.

Гул опять нарастает. Приближаются ещё самолёты. На них звезды. Они атакуют. Небеса разверзлись. Грохот. Воздушный бой. Кажется, вот-вот наступит Апокалипсис. Наша победа.

Опять тишина. Свет фар.

Колонна машин начинает движение.

Ленинградская девочка

Второклассница Кира вернулась домой из школы слегка озадаченной.

— Как прошли уроки», — спросила её бабушка. — Что было интересного? Сколько пятёрок ты получила?

Кира немного помолчала, а потом сказала:

— Бабушка, сегодня на переменке мальчишки кидались в столовой хлебом. Было весело. И тут пришла наша учительница Мария Петровна. Она очень расстроилась, когда это увидела. Отчитала мальчишек. А потом прозвенел звонок, мы вернулись в класс на урок. И увидели, что Мария Петровна плакала. Она сказала, что нельзя кидаться продуктами, а особенно хлебом. Что к хлебу нужно относиться с большим уважением. Потому что очень давно в нашем городе была блокада. Город был окружён со всех сторон врагом. Людям было совсем нечего кушать. И хлеб был их единственным спасением. Бабушка, а ты знаешь, что такое блокада? Про что нам рассказывала Мария Петровна?

«Да, Кирочка», — ответила бабушка. — «Я знаю, что такое блокада.

В то время я была совсем маленькой девочкой, такой же, как ты сейчас. Я с родителями жила в Ленинграде на улице Чайковского и ходила в школу во второй класс. А летом мои родители, твои прабабушка и прадедушка, снимали дачу недалеко от Ленинграда. Там были лес и речка. И мы там обычно жили с мамой всё лето. А папа приезжал к нам на выходные.

Я помню, как однажды проснулась на даче солнечным воскресным утром. В этот день мы должны были пойти с ребятами купаться на речку, а потом в гости к одной девочке, у неё был день рождения. И у меня был приготовлен для неё подарок — красивая кукла. Но тут к нам в дом пришли соседка тётя Паша и ещё несколько взрослых. Я слышала, как они разговаривают с мамой. И несколько раз услышала незнакомое слово — война. Война — что это такое и почему из-за этого я не могу пойти на день рождения. Днём приехал папа, и мы начали собирать вещи, чтобы уехать обратно в Ленинград.

В Ленинграде всё было по-другому. Лица людей уже не выглядели такими беззаботными и весёлыми, как это бывает в редкие летние солнечные деньки. Люди собирались на улице у репродукторов — они слушали новости. Что происходит на фронте. Я узнала новое слово — фронт. Это место, где идёт бой между нашей армией и врагами. Все думали, что война — это какое-то недоразумение, и она должна вот-вот закончиться. И мы опять заживём нашей прежней жизнью. Ну а мы с мамой вернёмся на дачу.

Через несколько недель папа ушёл с завода. Он сказал, что должен вступить в ополчение и пойти на фронт, чтобы разбить врага и защитить нашу родину. Ему выдали форму, винтовку, и он вместе с другими мужчинами ушёл защищать город. Их отряд прошёл по центральным улицам. Мы с мамой ходили провожать, махали им вслед. Рядом стояло много людей, тоже провожающих. Многие плакали.

Моя мама работала врачом в больнице. Теперь она не приходила подолгу домой, оставалась на работе ночью. В больницу стали привозить первых раненых. Сначала это было очень непривычно — видеть столько покалеченных, окровавленных людей. Раненых привозили с фронта. К ним приходили врачи, медсестры, санитарки и просили рассказать, что там происходит и когда закончится эта война.

От папы несколько раз приходили письма. В них он передавал нам привет, говорил, что скучает по нас и что воюет — защищает нашу родину от врагов.

Очень скоро в магазинах стало меньше продуктов — мама сказала, что надо беречь еду. Потом я узнала новое слово — продовольственные карточки. Нам стали выдавать карточки, я ходила с мамой их отоваривать, мы стояли в большой очереди. Мама давала продавщице карточки, а та взвешивала на весах хлеб, и мы шли домой. Дома мама резала этот хлеб на маленькие кусочки — чтобы разделить его на несколько дней.

А потом наступила зима. Было очень холодно. Так холодно ещё не было никогда. Мороз был минус сорок. Мы надевали на себя всю тёплую одежду, закутывались в тёплые платки, на руки несколько варежек. Но было всё равно холодно. И дома, и на улице. Дома мама соорудила домашнюю печку. Такие печки были теперь во всех квартирах. Они назывались печки-буржуйки. Мы топили их старыми тетрадями, мебелью, вещами. Книги старались беречь. От буржуйки было немного тепла, и ещё мы кипятили на них воду. За водой мы ходили на реку Фонтанку. Потому что наш водопровод разбомбили. Мы с мамой брали мои саночки, ставили на них несколько бидонов и отправлялись в путь. Набирали воду в реке, ставили бидоны на саночки, а потом шли обратно. Шли очень медленно. Потому что сил было мало. В городе начался голод.

А ещё нас бомбили. Я узнала новое слово — бомбоубежище. Так теперь назывался наш подвал. Когда звучал сигнал — воздушная тревога — нужно было быстро собраться, взять с собой сумку с документами и водой и спускаться в подвал. Там уже стояли девушки-дежурные, которые отвечали за противовоздушную оборону — они говорили всем людям поторопиться и идти быстрее. Там, в подвале, мы сидели иногда по несколько часов, а потом нам разрешали вернуться домой. Сначала было страшно и непонятно. А потом все уже перестали бояться. Иногда, когда мы выходили из подвала, мы видели, что рядом разрушен дом. И там уже работают спасательные бригады — расчищают завалы и пытаются найти живых людей.

Дома у нас окна всегда были завешены. А в один мамин выходной я помогала ей оклеивать их ленточками бумаги. Крест-накрест. Это нужно было сделать для того, чтобы стекла не разбились во время обстрела.

Несмотря на голод, холод и бомбёжки наша школа продолжала работать. Хоть и ребят в ней стало намного меньше. Многие уехали, а кто-то умер от голода или во время обстрела.

Скоро я узнала ещё одно новое слово — эвакуация.

Нас с классом посадили на поезд, с нами поехала одна учительница и нас повезли в эвакуацию. Мама осталась в Ленинграде — работать в больнице. По дороге нам несколько раз приходилось выбегать из поезда, ложиться на землю и закрывать голову руками — потому что прилетали фашистские самолёты и бомбили всё вокруг. Но учительница говорила, что скоро враг будет побеждён, и мы сможем вернуться домой. А пока самое лучшее, что мы можем сделать, чтобы помочь взрослым — это хорошо учиться в школе.

Наш класс привезли в маленькую деревню. Сначала нас поселили в школе. И первое что сделали — покормили. Жители деревни принесли варёную картошку, лук, хлеб, кто что мог. Вскипятили большой самовар чая. И можно было есть сколько хочешь. Правда, взрослые не разрешили нам это сделать — чтобы не заболел живот. Мы ведь уже отвыкли нормально питаться. Все дети были очень худые. Люди смотрели, как мы ели, и многие плакали.

Потом нас всех забрали жить в разные семьи. Я писала маме письма. Писала, что у меня всё хорошо, я хорошо учусь, стараюсь помогать по дому тёте Зине (это женщина, которая взяла к себе в дом меня и ещё одну девочку из нашего класса).

Так прошло несколько лет. И вот к нам в школу пришла незнакомая женщина в военной форме и сказала, что блокада Ленинграда полностью снята. Мы теперь можем возвращаться домой.

Нас опять посадили на поезд. Почти все жители деревни пришли нас провожать. За эти несколько лет мы все очень изменились, вытянулись и повзрослели.

И вот — мы в Ленинграде.

На вокзале нас встречают родственники. Встречают не всех. Вдруг на меня кидается со слезами, прижимает меня к себе какая-то незнакомая, очень худая женщина с провалившимися глазами — мама.

Мы едем домой. Едем на трамвае. Ленинградский трамвай. Вокруг очень много разрушенных зданий. Наш дом на улице Чайковского уцелел.

Вот, что я знаю о блокаде, Кира».

Бабушка закончила свой рассказ.