Баллада о непобеждённом. Виктор Королев

Первый бой дивизия приняла у Брестской крепости. Ровно в четыре утра. И до полудня 23-го июня не давала немцам окружить цитадель. В этой страшной неразберихе и непрекращающейся стрельбе со всех сторон 6-я стрелковая потеряла почти половину личного состава. Многих красноармейцев укрыли крепостные казематы, и они навсегда остались там — убитые, но непобеждённые. 

По белорусской земле 6-я Краснознамённая дивизия шла тяжело. Несколько раз её пытались взять в клещи быстрые танки Гудериана, но остаткам полков чудом удавалось выскочить из окружения. Сданы Бобруйск, Рогачёв, Пинск… Красная армия отступала на восток. Это нельзя назвать бегством: ожесточённые бои не прекращались ни на час. Арьергардные заслоны дивизии стояли насмерть, давая возможность разрозненным подразделениям оторваться от наседавшей немецкой армады. Но силы были слишком не равны. 

К пятому июля в составе головного отряда оставалось неполных четыре сотни человек — меньше батальона. Наступил день, когда 6-я Краснознамённая стрелковая дивизия, рождённая ещё в 1918 году и чуть позже получившая имя «Орловская», могла просто исчезнуть вместе со штабом и знаменем, вся до последнего солдата погибнув в яростной схватке с врагом. 

Наверное, так и случилось бы. В июле 41-го без вести пропадали не только тысячи людей — бесследно исчезали полки, дивизии и даже армии. Помогла орловцам передышка у небольшого белорусского городка Чериков, что в тридцати километрах от железнодорожного узла Кричев. Здесь штаб догнал отряд под командованием заместителя командира дивизии Осташенко. Местные добровольцы пополнили стрелковые роты. А в городке обнаружился брошенный склад боеприпасов, ездовые обновили лошадей, и пушкари стали глядеть веселее. Наладили связь. Красноармейцы начали копать окопы, готовясь к обороне. Полковник лично ходил, проверял: 

— Глубже! В рост копайте! Когда танки пойдут, только полный профиль спасёт! Даже если он прошуршит гусеницами над тобой, встал — и кидай гранату ему в зад! 

Бойцы улыбались. С шутками легче жить и воевать. А тут и кухня подоспела. Но горячий кулеш пришлось доедать на ходу: из штаба фронта был получен приказ оседлать Варшавское шоссе и там задержать танки противника. До особого распоряжения. Любой ценой. 

Понятно, что любой: отсюда до Москвы меньше пятисот километров, один день пути для среднего танка. Это если без остановок. Потому и такой приказ — остановить во что бы то ни стало. 

Шли всю ночь. Как рассвело, увидели, что лучшего места не найти. Сзади осталась небольшая речушка с хорошим названием Добрость и болотистыми берегами, справа — холм с наполовину зажелтевшей пшеницей, слева и впереди — небольшие деревушки. Дорога идёт по мосту через тихую ту речку, потом вверх на холм и дальше прямиком на столицу, золотую нашу Москву. Её-то и приказано оборонять. 

* * *

Командир противотанковой батареи собрал всех пушкарей в палисаднике крайней избы. Кратко изложил ситуацию: 

— На орудийный расчёт осталось по три человека. Придётся работать за двоих. На каждую 76-миллиметровую полковую пушку — по тридцать два выстрела, итого снарядов — девятнадцать ящиков. Плюс десять винтовок по три обоймы на каждую. Четыре лошади. Кухня одна на полк. Боевой приказ — остановить немцев на шоссе, задержать до особого распоряжения. Вопросы есть? 

Потом они выбирали позиции для каждого расчёта. Старшему сержанту Николаю Сиротинину досталось место на середине холма, в ста метрах ниже крайней избы. Собственно, он не был командиром расчёта. Он был наводчиком. Но командира убило ещё под Бобруйском, а тех двоих, что числились сейчас при родной «полковушке», он практически не знал. Оба не орловские, новенькие. Люди быстро появляются и быстро исчезают, независимо от того, в наступлении полк или в обороне. Война — это сплошной отдел кадров с бесконечной убылью личного состава. 

— Николай! — командир батареи позвал старшего сержанта. Он вообще выделял Сиротинина особо, хотя тот был щуплым, невысоким, скромным, немногословным. Наверное, уважал как хорошего наводчика, одного из лучших в полку. 

— Николай! Давай-ка переговори с местными крестьянками. Пусть покажут, какой сарай можно разобрать. Надо бы блиндаж соорудить да хотя бы в один накат брёвнами накрыть. Немцы начнут обстреливать из танков — там можно будет от осколков укрыться. 

Николай пошёл в ближнюю деревню Сокольничи. На холме оглянулся разок: хороша позиция! Мост как на ладони, а орудие укрыто деревцами и кустиками, в десяти метрах ничего не видно. 

В крайний дом не стал заходить. Постучал в следующий. 

— Каго там бог нясе? 

Ответил по-белорусски: 

— Свае, маци, свае! 

— Так заходзь, раз свае, не зачынено! 

Прошёл в хату. Земляной пол, печь справа. Напротив — небольшое окно. Посредине стол, скамья. Хозяйка стоит у стола, скрестив руки на груди. Немолодая, пёстрый передник, синей косынкой голова покрыта. 

Дальше порога не пошёл. Ещё раз поздоровался. Знать, именно этого и ждала хозяйка, повела рукой: 

— Сядай, салдацик! 

Сел за стол. Начал рассказывать свою просьбу. Хозяйка слушала молча, потом поставила перед ним крынку молока: 

— Зараз пакажу хлеу, а ты пакуль малака папи, салдацик! 

Потом села напротив. 

— И мой сынок на фронце ваюе. Цябе як зваць-та? Назвался: 

— Николай Сиротинин. 

— Сирата? Без бацьки и без маци?
— Родители есть, это просто фамилия такая. Мы из Орла. Мне уже двадцать лет исполнилось… 

Она помолчала, вздохнула тяжело: 

— Усё отступаете. А хто ж перамагаць будзе?

Николаю стало почему-то неуютно в этом доме. Как-то стыдно, что ли. Ответил как можно твёрже: 

— А мы и будем побеждать. Потому что мы сильнее! Нас не победить!