Улыбка на краю суеты. Виктор Сумин

Жгучий вопрос

Однажды Гавриковы, лёжа в постели, смотрели­ захватывающий фильм. Про любовь. Героиня фильма, как львица, металась между любовником с чемоданом денег и раненым мужем в горящем доме. Не понимая, кому отдать предпочтение.
— А представь себя на её месте. Если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла? — спросил Гавриков супругу в духе момента. Вынося за скобки возможного любовника.
— Мешок денег, — ответила та, не задумываясь.
— Почему? — опешил Гавриков.
— Если б я взяла деньги, ты бы сам за мною побежал. Быстрей соседского Тузика… Ну, давай, шо ты, дура, стоишь! Мужика спасать надо! — крикнула жена героине фильма. Героиня, словно услышав подсказку, схватила мужа и вытянула на улицу. Крыша рухнула у неё за спиной.
Жена с облегчением вытерла вспотевший лоб.
А Гавриков крепко надулся. «Ишь, Жучка какая, — подумал он о жене. — Чужого мужика, выходит, спасать надо. Даже под угрозой жизни. А меня и в хорошую погоду лень с дороги поднять!».
Гавриков почувствовал, что его семейное ­счастье осело, как дом после землетрясения. — И зря. Не стоит мешать искусство с жизнью.­ Это разные жанры. И у них разные ­законы, — сказал Гаврикову на приёме психотерапевт Буб­ликов. Тот самый Бубликов, который, придя после ­работы домой, неожиданно спросил жену:
— Дорогая, а если бы на дороге лежали мешок денег и я, шо б ты взяла, а?

Шляпа

Всем хорошим интеллигент обязан шляпе. Именно благодаря шляпе его считают самым умным и самым воспитанным. Эта мудрость мне была давно известна. Тем не менее, отношение к своей шляпе моего приятеля и сослуживца Петра Ивановича Морзикова меня просто поражало. Он холил и лелеял её как высшую ценность.
Иногда даже говорил с ней. В конце рабочего дня он, как правило, подходил к вешалке и, обращаясь к шляпе, спрашивал:
— Ну что, пойдём домой?
Шляпа, естественно, молчала.
— Молчание — знак согласия, — удовлетворённо говорил Морзиков и, бережно посадив шляпу на голову, шёл домой.
Если Морзикову случалось посетить какое-либо учреждение (библиотеку, скажем, или больницу), то в гардеробе он сдавал лишь свой плащ, а старенькую чёрную шляпу брал с собой.
— Чтоб не спёрли, — ласково пояснял Пётр Иванович, любовно оглаживая свою бесценную шляпу. И шляпа лоснилась от удовольствия, как сытая, довольная кошка.
Однажды Морзиков попал в автомобильную аварию. Придя в себя на носилках скорой помощи, он первым делом спросил:
— А где моя шляпа?
Как будто речь шла о кошельке с миллионом долларов. И лишь когда медработники положили шляпу Петру Ивановичу на грудь, он счёл возможным опять потерять сознание. Всё время пребывания в больнице шляпа гордо возвышалась на прикроватной тумбочке Петра Ивановича.
— Почему ты так дорожишь своей шляпой? — спрашивали у него соседи по палате. Пётр Иванович от таких дурацких вопросов лишь отмахивался.
К счастью, ничего серьёзнее ушибов у Петра Ивановича не обнаружили, и через пару дней он вышел из больницы, блестя из-под шляпы весёлыми глазами.
Но то было в прошлом году. А пару месяцев назад Петра Ивановича сократили, и наши дороги разошлись. Но, как говорится, пути Господни ­неисповедимы.
Вчера утром я столкнулся со своим бывшим сослуживцем нос к носу. Он странным образом походил на бомжа. Хотя и в шляпе.
— Ну что? Как? Рассказывай! — кинулся я к нему.
— А что рассказывать? — пожал он плечами. — Хотел открыть своё дело. Наделал долгов и прогорел. Чтобы рассчитаться, пришлось продать дом, гараж и машину. И теперь я — гражданин мира, — неожиданным образом закончил он свою тираду.
— И куда ж ты идёшь? — спросил я.
— Так я уже пришёл, — ответил он и остановился на углу с протянутой шляпой. Прохожие стали небрежно бросать в неё мелочь.
Я обалдело уставился на бывшего учёного ­Петра Ивановича Морзикова.
— Шляпа в протянутой руке — самый надёжный источник инвестиций! Особенно в эпоху ­икого рынка. Пока есть шляпа, не всё потеряно, мой друг! — подмигнул он мне.
И тут до меня дошло, почему Пётр Иванович так бережно относился к своей шляпе. Грубо ­говоря, просить милостыню можно и с протянутой рукой. Но ведь шляпа посолиднее и в неё больше влезает!
Вот что значит голова! Как точно всё рассчитал! Одно слово — кандидат наук. Не зря, выходит, диссертацию защитил.

Деньги

— Говорят, считать деньги в чужом кармане ­нехорошо. Но это как посмотреть. Сейчас свобода: хочу — считаю, хочу — нет. Давай вот, Михалыч, вместе посчитаем! — сказал мой друг Иван Петрович. — Сколько весит одна стодолларовая купюра? Ноль целых одну десятую грамма. А ­десять? Один грамм. То есть тысяча долларов в стодолларовых купюрах весят один грамм. Правильно? Правильно!
Идём дальше. А сколько тогда будет весить миллион? Один грамм умножаем на тысячу. ­Получается килограмм! ­
А миллиард? Умножаем опять на тысячу. ­Получается тонна! А если в рублях, то тридцать тонн. А кто наво…, тьфу, заработал два миллиарда, у того две тонны денег! А если в рублях, то шестьдесят тонн! А если четыре, то четыре тонны! В рублях — сто двадцать тонн! Сдуреть можно!
Это ж какие надо вилы, чтобы ими ворочать! Или грабли, чтоб грести! Адская работа! Такая и неграм на плантациях не снилась! Фуфайка не только изнутри, но и снаружи пóтом пропитается. Упаси бог так вкалывать! — подытожил мой друг, и я полностью с ним согласился.
Достав из своих карманов по лёгкой сторуб­лёвке, мы пошли в магазин. Купили две бутылки пива да солёных орешков. Потом вернулись на лавочку и продолжили свои рассуждения о смысле жизни. Тёплый осенний вечер старательно внимал ­нашим словам. И ничто нам не мешало. Ничто нас не отвлекало. Красота, да и только.
А тоннами денег пусть другие ворочают. Кто подурнее нас будет!

Коррупландия

Коррупционеры у нас есть. И немало. А вот своей страны у коррупционеров нет. Как нет ни герба, ни флага, ни гимна. Чтобы устранить эту вопиющую несправедливость, предлагаю создать специально для коррупционеров страну Корруп­ландию. Предлагаю также и проект государственных символов.
Гербом коррупционеров должна стать мощная мохнатая лапа с пачкой долларов. Победно вздёрнутая вверх. Дают-то всегда «на лапу»!
Флаг должен быть коричневым. Не подумайте чего дурного. Коричневый цвет красноречиво ­говорит о том, что всё у них в шоколаде.
По нижнему краю флага — широкая белая полоса. Символ безупречного официального имиджа. И по ней коричневыми буквами должно быть написано кредо коррупционеров:

«Без приличной взятки
Мы лишь играем в прятки!».

Как говорится, «ку-ку» непонятливым.
Гимном Коррупландии должен быть записанный на диск шелест купюр.
«А какие слова у этого гимна?» — спросите вы.
А никакие! Когда шелестят купюры, слова не нужны. И даже опасны. Как и всякая страна, Коррупландия должна иметь и свои границы. По периметру и на вышках нужно поставить часовых. Чтоб никто не нарушил суверенитет этой страны. Чтоб никто не мешал этим сильным и гордым людям. И чтоб они тоже никому не мешали. А главное, чтоб сбежать не могли.

Удивительное изобретение

Коллектив — это живой организм, у которого есть и своя голова, и своя задница. Чундиков, по единодушному мнению коллег, считался головой. Но слишком строптивой. Поэтому задница его и уволила. Ну, это если образно.
А если серьёзно, то рассуждать на данную тему Чундикову не хотелось. Тем более что через месяц­ после увольнения их научный центр по­просту ра­зо­­гнали. Как скопище заигравшихся детей.­ ­­И при­­чина оказалась более чем весомой: учёные мешали серьёзным дядям делать деньги.
В здании научного центра открыли развлекательный комплекс «Обновление». Его владельцем стала та самая задница, которая уволила Чундикова. Задница, правда, носила мужское имя, хотя и довольно странное — Безбулдыкин Адам Ильич. Бывший горе-учёный, переродившийся с помощью­ своего тестя — чиновника — в крутого предпринимателя.
Чундиков оказался в патовом положении: он не знал, куда идти и что делать. Положение усугуб­лялось тем, что сократили и жену Чундикова, ­Капитолину Марковну, кандидата филологичес­ких наук местного университета. — Ну и куда мы с тобой теперь поплывём на утлом челне порядочности? — неожиданно ­витиевато спросила она Чундикова и, упав ему на грудь, разрыдалась.
«Мы» означало не только Чундикова и его жену, но и двух прелестных девочек Дусю и Тусю. Осознав это, Чундиков впал в ступор. С упёртым­ в потолок взглядом он пролежал на диване три дня и три ночи. Но жизнь не сказка. В богатыря Чундиков не переродился, лежание облегчения не принесло.
Пришлось вставать и в кипе свежих газет, которые купила Капитолина, искать работу. Увы, учёные никому не требовались. Головы превратились в головёшки. Отходы от костра реформ. От бессилья Чундиков заплакал. На следующий день он вместе с женой встал на учёт на бирже труда. Чундиков оказался в низине жизни, покрытой густым туманом.

* * *
Впрочем, чем отличаются учёные от обыкновенных людей? Тем, что они не от мира сего.
Поэтому, немного успокоившись, ум Чундикова вернулся на свою привычную орбиту — на ­орбиту творческой мысли.
Дело в том, что уже около пяти лет Чундиков работал над созданием удивительного прибора — Определителя Реально Заработанного, сокращённо­ ОРЗ. Или реально сделанного (ОРС). Но это, ­согласитесь, звучит несколько хуже. ­Поэтому Чундиков твёрдо решил называть прибор ОРЗ и никак иначе.
Толчком к изобретению такого прибора послужило то, что учёным постоянно меняли принципы и системы оплаты труда. То по одной схеме начисляли, то по другой. Вот Чундиков и решил создать такой прибор, который бы идеально точно определял реально ­заработанную бюджетником сумму и не зависел бы от ухищрений чиновников.
Самое волнительное заключалось в том, что прибор был почти готов. Требовалось решение лишь одной проблемки. Но это решение в голову Чундикову никак не приходило. Уже два года его старания были тщетны. Но, тем не менее, Чундиков не сдавался. Он думал, думал и думал. И вот — свершилось! Решение проблемки явилось Чундикову во сне в виде его школьного учителя физики Самуила Яковлевича Гошкенберга, которого за глаза все ученики называли весьма символично — Herr Pojmjosch. Потому что Самуил Яковлевич был буквально ­помешан на своём предмете и всегда старался рассказать обо всём сразу. От этого его объяснения были довольно путанными и часто малопонятными.
Так вот, Самуил Яковлевич пришёл к Чундикову во сне и дал какую-то бумажку.
— Тебе передали, Гриш! — сказал он и исчез.
Чундиков хотел спросить, кто, но не успел. Он развернул бумажку. Там было решение проблемки. От неожиданности Чундиков проснулся. Но формулу запомнил. Он тут же записал её дрожащей рукой в блокнот, который всегда лежал на прикроватной тумбочке.
Через неделю прибор был готов. Он представлял собой подобие градусника со шкалой до ста пятидесяти единиц. По идее включённый прибор нужно было поднести к работнику, и индикатор тут же должен высветить процент выработки и сумму заработанного. Чундиков поднёс прибор к себе и включил его. Индикатор зашкалил за сто пятьдесят единиц. Это означало, что он, Григорий Петрович Чундиков, создал гениальное изобретение. То есть произвёл нечеловеческую работу.
Тут же высветился денежный эквивалент — миллион долларов. Размер Нобелевской премии.
Дальнейшие действия Чундикова походили на действия ребёнка, в руки которому попала интересная игрушка. Он начал измерять сумму реально заработанного у всех домочадцев.
У кота Гергуши заработок равнялся нулю. И это неудивительно: целыми днями он лежал в кресле без движения, как огромная чёрная шапка.
У жены, которая из пары пустяков готовила обед, сумма заработанного составила девятьсот пять рублей шестьдесят копеек.
У пришедших со школы Дуси и Туси — два и три рубля соответственно. Как только прибор это показал, девочки в один голос заревели: они ­получили двойки за сочинение.
Чундиков был в восторге. Прибор работал как часы.

***
Чтобы дать своему детищу ход, Чундиков стал обивать пороги различных учреждений. И всюду­ его встречали хорошие, открытые для взяток люди. То бишь чиновники. Но, увы, дать им было нечего. Кроме кукиша, естественно. Поэтому и футболили они его от всей души. Развлекались как хотели.
И всё-таки до министра Чундиков дошёл. Им оказался моложавый мужчина с внимательными глазками и интересной фамилией — Нетудысуйко Филипп Петрович.
— Слышал, слышал, про Ваш чудо-прибор! — бодро начал министр, едва Чундиков зашёл в кабинет. — И что же Вы хотите?
— Поставить прибор на службу государству, — произнёс Чундиков заранее заготовленную фразу. — Похвально, похвально, — пробарабанил министр пальцами по столу.— А не могли бы Вы показать действие Вашего прибора на сотрудниках нашего министерства?
— Мог бы, — растерянно сказал Чундиков. Честно­ говоря, он не ожидал такого поворота ­событий.
— Вот и ладненько. Пойдёмте, протестируем весь отдел, — министр поднялся из-за стола, и они пошли по кабинетам.
Казалось, Жар-птица успеха была уже у Чундикова в руках. Но тут случился элементарный облом: прибор забарахлил. Он всем показывал одну и ту же сумму заработанного — сто рублей.
Чундиков краснел, бледнел, бормотал извинения и порывался уйти. Но министр настоял на полном проведении замеров. Более того, после тести­рования сотрудников он пригласил Чундикова в свой кабинет.
На ватных ногах Чундиков пошёл. Он чувствовал себя шарлатаном.
В кабинете министра Чундиков стал истово ­извиняться:
— Вы простите, но я это… того…
— Да бросьте Вы, — отмахнулся министр от назойливых оправданий. — Ваш прибор исправен. Просто сегодня сотрудники неважно сработали. А изобретение Ваше мне понравилось. Оно идеально вписывается в нашу концепцию нанотехнологий. Мы его сразу же запустим в серийное производство. Но при одном условии.
— Каком? — напрягся Чундиков.
— Если объём реально заработанного чиновниками прибор будет в двадцать раз увеличивать, а объём реально заработанного бюджетниками — в двадцать раз уменьшать.
— Почему именно в двадцать? — опешил Чундиков.
— Для соблюдения принципа амбивалент­нос­ти, — туманно пояснил министр. — Поверьте мне на слово, у чиновников хлопот хватает и без этого чудо-изобретения, — добавил он.
— Извините, а как же один и тот же прибор может показывать по-разному?
— А Вы предоставьте два. ОРЗ-1 будет учитывать якобы реальный заработок чиновников, а ОРЗ-2 — бюджетников. — Но ведь это обман, — не сдержался Чундиков.
— Зачем же так резко? — приподнял министр левую бровь. — Просто дифференцированный подход, не более того. Впрочем, если Вы не согласны, то я Вас не держу.
— А можно я подумаю? — робко спросил Чундиков.
— Конечно, — сухо ответил министр и нажал кнопку на столе.
В кабинет, блистая длинными ногами, вошла молоденькая секретарша. — Оксана Марковна, дайте Григорию Ивановичу наш телефон. Он завтра в первой половине дня Вам позвонит. А Вы мне потом сразу же доложите.
— Хорошо, Филипп Петрович, — с готовностью проговорила секретарша.
— До свидания, — попрощался Чундиков с министром и последовал вслед за Оксаной.

* * *
Ночью Чундиков почти не спал. Он лишь время от времени проваливался в какое-то вязкое забытьё. Терзался, принимая решение. Другими словами, занимался с совестью перетягиванием одеяла. Когда он натягивал одеяло на себя, на маленькую беззащитную совесть было больно смотреть: она становилась какой-то жалкой и забитой.
Если одеяло перетягивала совесть, Чундиков оставался голым. В буквальном смысле этого слова. А какая у голого жизнь? Ничтожная. Весь смысл такой жизни — прикрывать двумя руками срам и мечтать провалиться сквозь землю.
Короче, когда к утру Чундиков очнулся то ли от яви, то ли от сна, решение у него вызрело. Он позвонил в министерство и сказал:
— Я согласен.
В тот же день Чундикова назначили руководителем Нанотехнологического центра «Аут».

* * *
Пару месяцев спустя во всех бюджетных организациях страны были поставлены стационарные приборы ОРЗ. После рабочего дня каждый работник проходил через прибор, как через металло­искатель в аэропорту. Индикатор чётко указывал объём выполненной работы и сумму реально ­заработанного.
Всё было точно, как в аптеке, поэтому спраши­вать­­ с власти повышения зарплаты бюджетники пре­­­кра­­тили. Им было нестерпимо стыдно за свою не­уме­лость в жёстком формате рыночных отношений.
А если всё же кто-то заикался о достойной зарплате, то ему резонно отвечали:
— Как работаете, так и живёте!
И оспорить это было фактически невозможно. С наукой не поспоришь.
— Вот когда результативность труда бюд­жетников­ сравнится с результативностью ра­бо­ты­ чиновников, тогда и можно будет говорить о возрождении страны и хорошей жизни ­для ­всех, — ска­зал­ по телевидению в своём выступле­нии­ ­министр на­нотехнологий Филипп Петрович Нетуды­суйко. — В про­тивном случае разговоры на эту тему являются обыкновенной демагогией и ничем не обоснованным популизмом.
Возразить министру было нечем.
Что касается Чундикова, то он зажил на широкую ногу. У него даже служебный автомобиль с личным шофёром появился.
Единственное неудобство — совесть иногда донимала. Ну да тут главное перед ней не заискивать. И всё будет нормально.
И ещё: в последнее время Чундикову стало казаться, что и не голова он вовсе в новом коллективе, а нечто другое. Но это уже совсем чепуха, ­­о которой и говорить не стоит.