Наполняется душа благодатью. Вера Сытник

5.003

Купить Наполняется душа благодатью. Вера Сытник

Книга производится под заказ. Срок изготовления 5 рабочих дней
Цена
1 002
Артикул: 978-5-00143-114-5
Количество
Сообщить о поступлении
Сообщить о поступлении товара
Ваша просьба принята!

Вы получите уведомление о поступлении товара в продажу на указанные Вами контакты
Ваш E-Mail
Актуальность
- обязательно к заполнению
Проверка...
Заказ по телефону
+7 (913) 429-25-03
  • КАЧЕСТВЕННО УПАКУЕМ ЗАКАЗ

    Заказ будет упакован в воздушно-пузырьковую пленку, что гарантирует сохранность товара
  • БЕСПЛАТНАЯ ДОСТАВКА

    Бесплатная доставка по России при заказе от 2000 руб.
  • УДОБНАЯ ОПЛАТА

    Оплатите покупку онлайн любым удобным способом
  • БЕЗОПАСНАЯ ПОКУПКА

    Не устроило качество товара – вернем деньги!

Документальная повесть «Наполняется душа благодатью» посвящена вопросам духовности и рассказывает о непростом жизненном пути, выпавшем на долю героини, которая родилась и воспитывалась в типичной советской семье, атеистической по настроению и убеждениям. Повесть о том, как в душе героини зарождается, развивается и укрепляется вера в Бога. О том, как вера помогает пройти сквозь социальные катаклизмы и не погибнуть, о том, как вера наполняет жизнь героини светом, дарует ей силы и не даёт блуждать в духовной темноте.


Купить в Новокузнецке или онлайн с доставкой по России Документальная повесть "Наполняется душа благодатью. Вера Сытник".

Наполняется душа благодатью. Вера Сытник - Характеристики

Кол-во страниц116
Возрастное ограничение16+
Год издания2019
Вес250 г
ФорматА5
Переплет7БЦ (твердый шитый)
Тип носителяПечать по требованию

Предисловие

Опережает ли душа наше появление на свет или рождается вместе с нами? Почему откликается на радость, несправедливость, красоту? Почему болит, когда переживаем за родных и близких? Как реагирует на крещение, на вошедшего в нас Духа Святого? И куда отлетает, когда мы перестаём быть? Уносит ли с собой накопленный человеком опыт? Если да, то зачем этот опыт, если для души всё начинается заново? Как назвать то, что люди испытывают в самые возвышенные минуты своей жизни, ощущая присутствие чего-то необычного, что порой трудно описать словами и что способно в одну секунду изменить жизнь и перевернуть душу?
С некоторых пор подобные вопросы стали волновать меня, побуждая оглядываться назад и находить в прошлом моменты, которых было немного и которые врезались в память тем, что подвергали переосмыслению все предшествующие события, призывали принимать настоящее и спокойно смотреть в будущее. Они прорастали в душе, укрепляя её, как укрепляют ползущий вниз земляной обрыв корни деревьев, и были похожи на то, о чём можно сказать: «Душа говорила с Богом». Оглядываюсь, желая найти следы таких разговоров, чтобы соединить их в одну событийную нить и напомнить себе: именно эти беседы не давали мне сбиться с дороги и плутать в духовной темноте, именно они составляют самое крепкое, самое верное, что может быть в жизни. Оглядываюсь и вижу, как в трудные минуты цеплялась за узелочки судьбы, кем-то завязанные будто специально для того, чтобы было за что ухватиться. Оглядываюсь и вновь ощущаю чувства опоры и надежды, что были дарованы мне в те счастливые моменты.
От узелочка к узелочку, держась за нить, протянутую Богом, идёт человек по жизни...

Детство

Я выделила себя из окружающего мира в два с половиной года, когда увидела ромашку. Растение очаровало меня. Присев на корточки, растопырив пальцы, словно хотела сорвать и не смела, с восторгом разглядывала цветок: жёлтую выпуклую серединку, где ползала мушка, белые длинные лепестки, набегающие один на другой, зелёные листочки на стебле. Увиденное настолько поразило меня своей внезапностью, своей красотой, что я наклонилась и поцеловала цветок, почувствовав на лице его нежное прикосновение, уловив его тонкий запах. Чихнула раз, два и рассмеялась. Так и слышу тот звонкий смех! Я смеялась от счастья, что вижу нечто красивое, нечто отличное от того, что видела прежде, что заставило забыть о конфете, которую держала в руке и которую выронила... В моём любопытстве заключался вопрос, много вопросов! Зачем этот цветок? Для чего? Для кого? Может быть, для меня, чтобы я удивилась? Чтобы во мне поселилась радость? Чтобы я сделалась счастливой? Цветок тянулся от земли. Тот, кто воткнул его в почву, — откуда он взялся? Кто это — человек или кто-то иной? По малости лет не могла сформулировать вопросы, да что с того! Ведь я уже знала ответы, их подсказывала впервые затрепетавшая душа… С той минуты начала себя помнить, осознавать отдельно от мамы, отца, от других людей! Появилась потребность удивляться природе, тому, как ладно она устроена, грамотно, виртуозно, с шиком и шармом… Родилась я в городе Комсомольск-на-Амуре, но ни города, ни отца не помню. Мама, поняв, как она часто, с обидой, говорила, что ребёнок оказался не нужным отцу, через полтора года после моего рождения уехала к сёстрам в Читинскую область. Будучи по образованию дошкольным работником, пошла работать в детский сад. Ещё через полтора года познакомилась с шахтёром и вышла за него замуж. Отчим заменил мне отца, я и считаю его отцом, хотя мама не позволила ему удочерить меня, посчитав, что алименты от родного отца должны олицетворять справедливость: мол, родил — так и отвечай. Своей принципиальностью она наказала не своего первого мужа, через суды заставив платить алименты, а меня. В подростковом возрасте осознание того, что мой отец вовсе мне не отец, о чём я догадалась на основании наших разных фамилий, принесло немало душевных страданий, которые закончились, когда я поступила в университет и смогла почувствовать заботу отца обо мне, выражавшуюся в ежемесячной денежной помощи, в том внимании, с которым он следил за моей учёбой. Раннее детство прошло в рабочем посёлке Кличка. Забайкальский край, юго-восток Читинской области. Здесь издавна добывали полезную руду, поэтому ещё с царских времён сохранились отработанные карьеры. Кое-где поросшие редким лесом, в основном же — травой, они естественным образом вписались в местный ландшафт и ничем не отличались от природных оврагов, по склонам которых росла черёмуха, и от сопок, нестройною толпой гулявших по степи. В посёлке имелись шахта, где работал отец, и геологоразведочная партия. Вся жизнь крутилась вокруг этих двух предприятий. Конец шестидесятых — начало семидесятых годов прошлого столетия оказались для Клички годами расцвета. Посёлок жил полной жизнью. Для населения в шесть тысяч человек были созданы прекрасные условия: несколько детских садов, начальная и средняя школы, музыкальная школа, поликлиника, больница, Дом культуры, книжный магазин, почта, магазины промышленных и продуктовых товаров, огромный стадион, на котором летом устраивались футбольные матчи, а зимой заливался каток, и мы, дети, наперегонки наматывали круг за кругом на коньках по блестящему льду.
Собственно, населённых пунктов было два: Кличка первая и Кличка вторая, между ними сновал рейсовый автобус с одной передней дверью. Три километра! В детстве это расстояние казалось огромным. Поездка из первой Клички, где мы вначале жили, на вторую воспринималась как настоящее путешествие! Автобус сворачивал от остановки направо и мчался по степи. Справа тянулись постройки шахты — остроконечные терриконы, чёрные угольные горы и административные здания из красного кирпича. А слева виднелась железная дорога.
Всякий раз я с любопытством разглядывала строение, похожее на башню, думая, что за её стенами томится украденная драконом принцесса. Каково же было моё разочарование, когда довелось побывать вместе с отцом в той башне! Обнаружилось, что она является началом спуска под землю. Отец показал кабину, куда заходили шахтёры, все в комбинезонах, в железных касках, все с серьёзными лицами. Я тогда подумала, не желая расставаться с мыслью о принцессе и драконе, что шахтёры идут на бой с подземным чудовищем, чтобы освободить сказочную девицу. Иначе зачем эти большие фонари на касках? Конечно, чтобы искать девушку!
От шахты тянулась железнодорожная колея, по которой чёрный от копоти паровоз увозил куда-то платформы, гружёные углём. Не раз наблюдала, пока автобус стоял на железнодорожном переезде, за товарным составом и мечтала оказаться на месте машиниста, чтобы уехать в чудесные волшебные страны, замечательные тем, что там живут прекрасные принцы и принцессы и что там никогда не бывает зимы. Уж очень не нравились мне зимние стужи, столь характерные для забайкальского климата. От первой Клички я запомнила крохотную комнатку, где жила с родителями, где пряталась под столом, играя с отцом в прятки. Помню его доброе улыбающееся лицо, заглядывающее под кровать, и себя, хохочущую от восторга, что меня так долго не могли найти. Помню большой огород под сопкой, куда бегала рвать укроп к обеду; пыльную дорогу, по которой ездили с отцом на велосипеде; детский сад под домом — там работала мама. Помню, как однажды мне дали немного копеек и послали в магазин за конфетами. Я купила разноцветные крупные драже. Помню, что на обратном пути повстречались мои друзья. С радостью угостила их, а домой принесла пустой, мятый, засахаренный газетный кулёк. Родители посмеялись над моим растерянным видом, отчего мне стало обидно…
Помню, как в семье появилась маленькая, вечно кричащая девочка — моя сестрёнка, — совсем не похожая на меня, хотя все вокруг повторяли, что это копия я. Помню, как пошла в первый класс и в меня влюбился сосед по квартире Серёжа, белобрысый толстощёкий мальчик. Своими разговорами он мешал на уроках, носил мой портфель, а дома караулил, когда я выйду из комнаты, чтобы поиграть со мной в охоту. Возможно, я бы тоже влюбилась в Серёжу — слишком он был добр ко мне, всегда угощал печеньем, — но летом после первого класса мы переехали на вторую Кличку — маме предложили должность заведующей детским садом, к тому же было решено, что меня необходимо обучать музыке. Мы заняли отдельную двухкомнатную квартиру в двухэтажном, в один подъезд, деревянном доме. В кухне стояла железная печка на выгнутых ножках, которую зимой топили углём, на печке готовили еду. Летом пользовались электрической плиткой. Вскоре в большой комнате появилось чёрное пианино, я пошла в музыкальную школу. Как теперь понимаю, наша семья была типичной советской семьёй: проживали в посёлке городского типа, отец — рабочий, мать относилась к прослойке общества, называемой интеллигенцией. Двое детей, которые получили среднее образование, по качеству не уступающее городскому. Характерным было и то, что в семье никогда не говорилось о Боге. Ни о чём подобном! Ни одного словечка! Время было такое — разгар атеизма, апофеоз атеистического воспитания. Поколение наших родителей! Из них даже если кто-то и был окрещён в детстве, то старался не вспоминать об этом, чтобы не втянуться в неприятную историю. Крестиков никто не носил, лоб не крестил, иконок дома не держал — естественно, что я к своим восьми годам, к моменту встречи с новой для меня архитектурой, знать ничего не знала о Боге.
Всё-таки мне довелось насладиться ездой по железной дороге — не машинистом, как мечталось, а в качестве пассажирки. Случилось это летом, в тот год, когда мы переехали на вторую Кличку. После того, как нехитрое благоустройство квартиры было завершено, я и мама отправились в деревню к дедушке. Возможно, мы и раньше ездили, но запомнилось именно это путешествие. Мы долго ехали на автобусе до небольшой железнодорожной станции, похожей на наш посёлок, там пересели на поезд, идущий в Приаргунск, в районный центр. Поезд показался до странности коротеньким после тех товарных составов, которые я разглядывала из окошка автобуса, и состоял из нескольких зелёных вагонов. Внутри были жёлтые, покрытые блестящим лаком деревянные сиденья — по три с каждой стороны прохода. Окна открывались наполовину. Поезд ехал медленно, можно было разглядеть каждый кустик за окном, каждую травинку в степи, казавшейся разноцветным полотном от множества разных цветов. Ярко светило солнце. Часто останавливались на полустанках в два-три домика, я искала глазами детей и, успокоенная, не находила. Казалось невозможным, чтобы дети жили в местах, где нет детского садика и школы. Проезжали мимо ферм, вокруг которых паслись коровы или овцы. С приближением поезда животные останавливались, прекращая жевать траву, и смотрели в нашу сторону, а пастух махал нам рукой. Я смеялась. Мне было весело думать, что из поезда мы пересядем в самолёт и полетим в другое место, откуда будет недалеко до дедушкиной деревни. Так сказала мама, и я с нетерпением ждала момента, когда увижу самолёт. Приаргунск впечатлил своими масштабами: много улиц, магазинов, людей! Пока мы добирались до аэропорта, я успела вновь проголодаться. Съеденный в поезде бутерброд оказался слабым подкреплением, я канючила, просила еды. «Вот приедем в аэропорт, и спокойно поешь», — сказала мама. Пришлось согласиться. Желание увидеть самолёт было бо́льшим, чем желание утолить голод. Правда, воздушный лайнер разочаровал меня. Крохотный «кукурузник», как назвала его мама, не был похож на самолёты, виденные мною в книжках. Однако полёт превзошёл все ожидания! Но — по порядку.
Мы сидели в аэропорту, дожидаясь своего рейса. Мама успела покормить меня картошкой, яйцами и помидорами и подкрепилась сама после того, как купила билеты. Я сонно озиралась вокруг, разглядывая пассажиров и ожидая, что на лётном поле, виднеющемся сквозь окна, появится белоснежный гигант с длинными крыльями. Не хотелось верить, что мы полетим на одном из этих маленьких самолётов — жёлтого цвета, с двухэтажными крыльями, с четырьмя малюсенькими окнами-иллюминаторами на каждом боку и с пропеллером на носу. Но так оно и вышло. Объявили посадку. В числе десяти пассажиров мы поспешили выйти из зала ожидания и направились к самолёту. Странно, но вблизи он показался ещё меньше, чем из окна. По выдвинутой лестнице поднялись в салон, сели на места, и самолёт вдруг весь задрожал, загудел, резво пробежался по полю и внезапно взлетел, слегка накреняясь в правую сторону. У меня дух захватило от раскрывшейся внизу панорамы! Дома, дороги, автобусы, люди делались с каждой минутой всё меньше, вот я совсем перестала что-либо различать. Видны были только движущиеся точки автомашин да крыши домов. Бескрайняя степь и лес вокруг деревушек понравились мне своей яркой картинностью. Устав смотреть в окно, я переключила своё внимание на двух пилотов, затылки и спины которых были хорошо видны в раскрытую дверь кабины. Меня настолько увлекло это зрелище, позволяющее увидеть и панель управления, и голубое небо впереди, что я пожалела, что родилась девочкой. Будь я мальчиком, подумалось мне, можно было бы пойти в лётчики, чтобы вот так же сидеть в носовой кабине самолёта и непринуждённо вертеться из стороны в сторону, в то время когда над тобой проплывают белые облака. Уставшая от множества новых впечатлений, я ненадолго заснула. Проснулась, когда самолёт запрыгал по земле и остановился. Мы были в Газиму́рском заво́де, в районном центре, от которого предстояло идти пешком пять километров до деревни, где жил дедушка.

Деревня

Этот отрезок нашего пути показался самым тяжёлым, а пыльная, узкая, вся в ямах дорога — бесконечной. Солнце клонилось к закату, но продолжало припекать. Было жарко. Слева по сопке тянулся лес. Таинственный, высокий, тёмный, он напугал меня, ни разу не видевшую так много разных деревьев вблизи. А справа было весёлое цветастое поле. От поля к лесу летали пчёлы. Они злобно жужжали, пролетая над нами, и мама всегда останавливалась, приказывая остановиться и мне, чтобы переждать пчелиный рой. Всё вокруг казалось интересным, необычным, полным непонятного мне смысла. Никто не обогнал нас, никто не попался навстречу. Мы прошагали по дороге, и наконец, через пригорок, в свете заходящего солнца нам открылась деревня. Павловск! Одна длинная улица, от которой ответвлялись улочки и переулки, приземистые деревянные дома, крытые остроугольными древесными крышами, зелёные огороды. Кое-где топились бани, дымок поднимался в начавшее темнеть небо. Тявкали собаки, кричали петухи, гоготали гуси. Мычали коровы, возвращаясь под удары пастушеского хлыста домой. Женщины открывали ворота и впускали животных сначала во дворы, а потом уводили в сараи. Пахло тёплым молоком и чем-то земляным, влажным. У меня возникло желание побежать за коровами и посмотреть, как их будут доить. Но мама взяла меня за руку, в другой руке держа дорожную сумку, и повлекла к стоящей под самой сопкой избе, сделанной из круглого коричневого дерева. Мамино лицо, несмотря на усталость, казалось оживлённым. В это время из дома на крыльцо вышла пожилая женщина в ситцевом платье, в белом платочке. Она отворила ворота рыжей корове, загнала её в хлев, вернулась и, увидев нас, бросилась к маме в объятья. «Клара! Здравствуй!» — воскликнула женщина. «Здравствуй, Тося!» — ответила мама, целуясь с женщиной, и я догадалась, что это моя бабушка, мамина мачеха. Мне было известно: дед женился второй раз на вдове с ребёнком после того, как его жена — моя родная бабка, мать восьмерых ребятишек — скончалась, когда ей было едва за сорок. Говорят, дед очень любил свою Катерину, но куда в деревне мужику с шестью ребятишками (два старших сына к тому времени отделились, ушли в самостоятельную жизнь)? Маме тогда было десять лет, а младшей девочке — полтора года. Мы зашли в сени — длинную сделанную из досок комнату, предшествующую входу в избу. Меня так и обдало незнакомыми запахами! Пахло хлебом, мёдом, сухим деревом, кожей, травами и чем-то ещё непонятным, но очень приятным. Справа была стена с дверью, казавшейся тяжёлой на вид, ведущей в дом. Дальше — напротив входа в сени — виднелась другая, тонкая дверь, за которой скрывалась кладовка. Широкие доски пола, щели в полу и низкий потолок. Слева — наружная стена с небольшими окошками, украшенными лёгкими занавесками. Под окнами стоял продолговатый стол, за ним сидел дедушка. Было время ужина.

Товар добавлен в корзину

Закрыть
Закрыть
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика