Фэн-шуй от бессонницы. Михаил Коршунов

Доскональный подход

Приятно, однако, бывает встретить человека основательного, с крепкой хозяйственной жилкой, твёрдо стоящего на ногах. Поговоришь с таким и сам становишься деловитей, собранней как-то, целеустремлённее.

Но когда жизнь сталкивает меня с Лебядкиным, я всякий раз только поражаюсь легкомысленности этого человека. Необдуманность желаний и его поверхностность приводят меня в состояние ядовитого сарказма и раздражительности.

Вы сами можете судить из приведённого ниже рассказа, как шатки и эфемерны планы этого человека, когда он и сам не знает, чего он хочет и о чём говорит.

Как-то раз упомянул он в разговоре со мной об одном своём желании.

Ему, видите ли, пришло на ум купить себе новые часы, самые обыкновенные, которые на руке носят. Меня эта новость сильно заинтересовала. Сам-то я выбирал себе часы довольно долго, где-то около года. Хотелось выбрать вещь, с одной стороны, практичную, а с другой — оригинальную, чтобы каждому, кто увидит их, сразу было ясно, что имеет дело с человеком деятельным и знающим толк в моде.

Поэтому мне и захотелось узнать доводы Лебядкина на этот счёт, и я решил поспрашивать его поподробней.

— Ну, что же, — говорю, — молодец, давно пора. А что, тебе старые надоели или сломались?

— Да нет, — говорит, — не надоели и не сломались, а просто увидел на витрине, в ларьке, вот и захотелось.

Когда я услышал, что Лебядкина подталкивает не нужда, а просто «захотелось», мне тем более стало интересно, что же там такое привлекло его в этих часах.

Я почти был уверен, зная его вкусы, что это какая-нибудь ерунда, которая вызвала у Лебядкина смутное воспоминание из его детства.

— Так что же в них такого особенного? Расскажи, пожалуй.

Похоже было, что он не ждал от меня такого любопытства, и потому не сразу нашёлся, что ответить.

А скорей всего, такой вопрос пока и вовсе не приходил ему в голову.

— Ну, видишь ли, циферблат там в этих часах большой. Да, точно, большой, на всё запястье, а мне такие нравятся.

— Хорошо, — согласился я, признавая важность этой детали, — большой циферблат, пожалуй что, информативней будет, но наверняка же там есть ещё что-нибудь интересное?

— Да, да есть, — оживился он. — Стрелок там маленьких много. Там, понимаешь, на большом циферблате ещё три маленьких!

— Ну, это хорошо, что много. А ещё лучше бы, если они были настоящие, а не нарисованные, — осторожно заметил я.

— А ты думаешь, в часах теперь стрелки рисуют?

— Запросто. Особенно когда на большом циферблате много маленьких. Ты сам-то вблизи их видел?

— Видел.

— Ну, и что они там показывают, для чего они?

— Для чего? — удивляется Лебядкин, которому были бы только лишние стрелки. — Я думаю, что для календаря... Думаю, что дни недели должны показывать... — и, чувствуя какой-то подвох, с тревогой смотрит на меня.

Теперь мне хочется дать ему урок. Показать, что так дела не делаются. И что о вещи, даже пусть самой недорогой, надо всё узнавать досконально.

— А скажи, пожалуйста, на каком же там языке дни недели написаны: на русском или на английском?

Лебядкин впадает в ступор и пытается вспомнить. Он беспомощно оглядывается по сторонам, высматривает что-то на земле и потом виновато признаётся:

— Ты знаешь, а я и внимания не обратил.

Ага, думаю, вот так вот, шаляй-валяй, ты в своё время и жену выбирал. А теперь по выходным в городскую столовую обедать ходишь.

— Так может там, — намекаю ему, — вовсе не буквами, а цифрами дни-то недели?

Лицо Лебядкина проясняется, и он с признательностью за мою сообразительность выпаливает:

— Точно, ты прав! Я вспомнил, точно, цифрами!

Я, однако, далёк ещё от восторгов, потому как по опыту знаю, что всего скорее мои старания напрасны, и Лебядкин ничему от меня не научится, но скорее даже по инерции всё-таки продолжаю:

— Ну, а часы-то сами механические или кварцевые?

Этот простой и, казалось бы, естественный вопрос, которым в первую очередь задастся любой мало-мальски грамотный человек, покупающий часы, неожиданно ударяет Лебядкина в самое темя, и он начинает гадать:

— Так по цене, должно быть, кварцевые. А может, и механические...

— Ага, это ты молодец, что на цену-то посмотрел.

Это я уже с иронией. Смешно ведь, цену человек посмотрел, а что за неё покупает — не успел.

— Ну, а как же, дорогие и смотреть бы не стал.

Это точно. Лебядкин скуповат, а вдобавок жена забирает у него все деньги, оставляя только на столовую.

— Ну, а может, всё-таки механические? — настаиваю я с упорством врача-реаниматолога, чтобы заставить его наконец очнуться и думать самого.

— Да ты знаешь, я тогда торопился. Да и возле ларька толкали всё время...

Вот-вот, он торопился! Так и жизнь в бегах пройдёт, а он ничего и не заметит.

— Хорошо, — говорю, — пусть торопился. Ну, а стрелки-то в часах как: шли они или стояли?

Я, похоже, снова открываю для Лебядкина Америку, и ему снова приходится смотреть фактам в лицо.

— Ты знаешь, а ведь стояли! Точно, стояли...

— Ну, вот видишь, значит, механические всё-таки. Продавцам механические заводить некогда, а кварцевые — так те сами от батарейки ходят.

Вижу, в Лебядкине что-то шевельнулось и просыпается, если не азарт, то похожее на проблески интеллекта.

— Точно, значит, механические — стрелки-то стояли! А недорогие... Нет, — говорит, — тогда точно надо покупать!

— Ну, вот видишь! Чуть-чуть разберёшься, и уже полегче.

Гляжу, Лебядкин мой повеселел, смотрит уверенно, думает, на том и разойдёмся.

— А может, — говорю, — такое ещё быть, что в них всего лишь батарейка села, и тогда получается, они и вправду кварцевые. Что скажешь-то, не молчи.

Бедняга снова в растерянности, и снова опора уплывает у него из-под ног.

— А может, и села...

— Так что же, — говорю, — в конце-то концов, это я или ты покупать их собрался? Ты бы хоть в руки их взял, повертел что ли, продавца порасспрашивал, а то, понимаешь, всё рядом да около.

Пристыженный вконец Лебядкин пообещал мне в самое ближайшее время во всём разобраться и обо всём узнать самым доскональным, что называется, образом, на том мы и разошлись.

А месяца через два, когда я снова столкнулся с ним возле нашего дома, он непонимающе глянул на меня и переспросил, о каких таких часах я его спрашиваю. Вспомнив, о чём речь, он стал убеждать меня, что то была блажь, и часы у него есть, и неплохие, а вот новую цифровую камеру он бы купил. И что тут совсем рядом, в салоне электроники, он видел очень даже недорогую и подходящую.

Скрепя сердце, я решил промолчать, и это мне удалось. Но когда мы уже с ним попрощались и Лебядкин успел отойти от меня шагов на десять, помимо всей моей воли, невзирая на всё наше прошлое и настоящее, вырвался из груди моей к нему предательский окрик:

— Слушай, а какая у неё разрешающая способность?

Лебядкин притормозил, остановился и, ничего не подозревая, доброжелательно переспросил:

— Это у кого?

Я горько вздохнул, смиряясь с уже случившимся, и отправился ему вдогонку объяснять, как всегда, о принципах досконального подхода к жизни.