О высокой любви человека к человеку

6 мая 2019

Помните времена, когда литература была возвышенной и чистой? Не было в ней ни грязи, ни плохих слов, ни жестокости. Зато присутствовал психологизм, герои решали моральные дилеммы, любили всем сердцем, стремились к свету. Не часто сегодня можно найти такие книги... Современный писатель Борис Алексеевич Алексеев является автором, который чтит традиции, завещанные нам классиками, хранит их для потомков в своих произведениях, призывает быть добрее и лучше, на примере своих героев учит, как познать себя, предлагает дельные советы и объясняет, руководствуясь накопленным опытом, какие поступки можно считать правильными, а от каких искушений лучше держаться подальше.

Лучшие рассказы и повести, которые есть в копилке авторов, вошли в сборник "Кожаные ризы". Говоря об этой книге, Борис Алексеев однажды упомянул, что она написана о "высокой любви человека к человеку". Что же это значит? И как через современную литературу в циничных и холодный век технократии привнести в мир что-то по-настоящему прекрасное? Эти вопросы корреспондент пресс-службы издательства "Союз писателей" обсудил с автором.

Екатерина: С произведениями кого из классиков Вы могли бы сравнить свое творчество, чтобы подготовить читателя, который только-только открывает сборник "Кожаные ризы"?

Борис Алексеевич: Вот так запросто «замахиваться» на классиков – дело самонадеянное и рискованное. Классик – он вечно живой, может и ответить!.. Но если серьёзно, то, наверное, Достоевский и Шолохов.
Одни говорят: «Достоевский – великий писатель», другие, как например Набоков, относятся к нему, мягко говоря, сложно. Вот что говорил о Фёдоре Михайловиче этот интеллигентный русский американец:
«"Я испытываю чувство некоторой неловкости, говоря о Достоевском. В своих лекциях я обычно смотрю на литературу под единственным интересным мне углом, то есть как на явление мирового искусства и проявление личного таланта. С этой точки зрения Достоевский писатель не великий, а довольно посредственный, со вспышками непревзойденного юмора, которые, увы, чередуются с длинными пустошами литературных банальностей.... Не скрою, мне страстно хочется Достоевского развенчать».
Я привёл столь крупную цитату, чтобы «оправдаться» перед читателем за смелость суждений о признанных классиках.
Если вернуться к серьёзному анализу литературных пристрастий, то с Достоевским меня роднит прежде всего внимание к внутренним переживаниям героя. При этом сюжетная линия в произведении, как позвоночник в теле человека, конечно, необходим, но я, как и Фёдор Михайлович, приглашаю читателя не в кабинет хирурга, а в кабинет кардиолога. Куда дальше направит врач «пациента», к психотерапевту, невропатологу или всё же к хирургу, зависит, как вы понимаете, от каждого конкретного случая.
Шолохов мне дорог своей невероятной образностью. После Шолохова (рискую навлечь на себя праведный читательский гнев!) мне скучно читать…Льва Толстого. Толстовский язык после шолоховского словесного нектара представляется плоской стенгазетной агиткой. Конечно, я утрирую, но не беспочвенно. Таково моё видение литературного достоинства. Конан Дойль великолепен, я зачитывался им в детстве. Но в том, что я пишу сейчас присутствует то, что именно сейчас я предпочитаю.

Екатерина: А в чем принципиальное отличие Вашего творчества от творчества любого другого писателя-современника?

Борис Алексеевич: Можно ограничиться шуткой: «Прежде всего – фамилией!» и добавить вот что. Каждый человек, будь он писатель или читатель, это прежде всего неповторимая личность, а значит – неповторимое миропонимание.
Когда мы относимся к человеку не с желанием поскорее избавить себя от общения с ним, а с интеллектуальным и сердечным интересом, мы раздвигаем границы самих себя, нас становится больше ещё на одно миропонимание! Поэтому хороша моя литература или нет – она единственная в своём роде. И если есть читательский интерес, значит, она не мертворождённое дитя, но живой добрый советчик.
Почему именно добрый? Я стараюсь донести до человека главную особенность человеческих отношений: добро – это продолжение жизни, в то время как зло – её вынужденное окончание.

Екатерина: Чем Вы руководствовались, отбирая рассказы в книгу?

Борис Алексеевич: Я включил в книгу только те рассказы, которым по моей задумке не повредит время. Согласитесь, есть литература как бы сиюминутного пользования. Такую литературу можно назвать «репортажная». Это не значит, что она второго сорта и вовсе не литература. Просто она рассчитана на сиюминутное пользование. Она актуальна сейчас, а завтра будет уже малопонятна, ведь наши сиюминутные интересы так быстро меняются!
Книга – явление не сиюминутное. Книга – это то, что связывает нас с будущим, а наших потомков – с прошлым. Поэтому тексты книг должны выдерживать испытание временем и не рассыпаться под прессом новых обстоятельств. Примерно такие мысли руководили мной при отборе рассказов для публикации именно в книге.

Екатерина: В одном из своих прошлых интервью, Вы сказали, что Ваша книга о высокой любви человека к человеку. Можете чуть подробнее раскрыть, что, по Вашему мнению, подразумевает громкое понятие "высокой любви" и привести пример из Ваших рассказов?

Борис Алексеевич: Отголоски «высокой любви» я стараюсь расслышать в самых непритязательных житейских ситуациях. Высокой любви не обязательно сопутствуют троянские войны и шекспировские страсти. Высокая любовь – это не столько завоевание или поражение, это … жертва. Жертву, а значит, и высокую любовь можно увидеть в самом простом житейском поступке.
Например, юноша уступил в трамвае место женщине с ребёнком. Его никто не неволил, он мог бы прикрыться гаджетом и не дёргаться – мол, мне по барабану, я крутой! А он встал перед женщиной, перед матерью. Он поставил наперво любовь, он поднял её вместе с собой на высоту, а не оставил внизу, в толчее ног и гаджетов. Высокая любовь – птица, она стремится в небо. Если мы любим по-земному, для себя – мы ошибаемся и принимаем за любовь собственный эгоизм. О высокой любви сказано: «Что отдал – то твоё».

Екатерина: Как Вы считаете, какая история удалась Вам более остальных? Почему?

Борис Алексеевич: Один из моих любимых собственных рассказов это «Роза для Антона». Как-то в интернете я прочитал про пожилую пару, которая умирала на соседних кроватях, сомкнув через проход ладони. Я был не готов к встрече с таким высоким чувством любви и помню шок, который испытал, глядя на последнее прижизненное фото этих людей. Зная, как они будут умирать, я не мог без слёз смотреть на их милые улыбки. Я увидел в этом скромном проявлении взаимного доброжелательства ту высокую и вечную любовь, о которой написаны лучшие в истории литературы.

Екатерина: Можете назвать Вашего любимого персонажа из сборника? Почему именно он?

Борис Алексеевич: Трудно ответить однозначно. Харизма моего любимого героя, скажем так, «размазана» по гармошке рассказов, как мёд по шершавой поверхности грубого ржаного хлеба. На каждой крошке по медку! Но если описать словесно того, о ком вы спросили, я бы сказал так: человек ищущий смысл собственной жизни и внутреннюю красоту мира.
Внешнюю красоту мы видим и так, потому что нам дано зрение. А вот внутреннюю увидеть сложнее. Тут должен присутствовать более тонкий орган. В народе его величают «душа».
Именно герои, наделённые интеллектуальным беспокойством о смысле собственной судьбы и душевной способностью видеть внутреннюю красоту во всём, что их окружает, - мои любимые персонажи и в жизни и в литературе.

Екатерина: Слышали ли Вы отзывы независимых критиков и читателей о Вашем творчестве? Что запомнилось более всего?

Борис Алексеевич: Говорят, у меня неплохой слог. Ещё говорят, что я… - эх, не запомнил!

Екатерина: Как Вы считаете, в рамках "Кожаных риз" Вам удалось сказать все, что хотелось и задумывалось, или какие-то вопросы остались за кадром? Планируете ли Вы раскрыть их в следующих произведениях?

Борис Алексеевич: Пока макетировалась книга, в мире шли процессы. Скинули, к примеру, Порошенко. Всё это так или иначе отражается на нас и запускает, хотим мы того или не хотим, новые процессы в нашем внутреннем мироощущении. И тут два варианта. Если желание жить мы чувствуем сильнее, чем желание остановиться и просто быть, тогда новым внутренним ощущениям есть шанс выбраться наружу и стать доказательством «авторского всемирного существования»! А если нет, то, как говорят: «на нет и суда нет».

Екатерина: Какие выводы, Вы хотели бы, чтобы сделал читатель, когда последняя страница останется позади?

Борис Алексеевич: Пусть по-доброму улыбнётся. Все остальные выводы сделает время.

Екатерина: Спасибо, Борис Алексеевич. Удачи Вам и добрых улыбок Вашим читателям.

Пресс-служба издательства Союз писателей