Омут. Валентина Панина

Большое озеро протянулось далеко вдоль рощи. Яркая полная луна освещала окрестности вокруг. Деревья, качая своими пышными ветвями, создавали странные шевелящиеся тени, как будто между ними бегали и перешёптывались маленькие безобразные существа, а в темноте притаились страшные чудища. Вода в озере была чёрной, и это жуткое зрелище нарушал лёгкий ветерок, который волновал поверхность воды, и появляющаяся рябь поблёскивала при лунном свете волшебно и завораживающе. Рогоз, растущий по краям омута, таинственно шелестел своими длинными листьями. Озеро притягивало к себе как магнитом и заманивало войти в его тёмные воды, обещая покой и решение всех проблем. В деревне его называли Чёртово озеро, говорили, что стоит подойти к нему поближе и посмотреть на воду, как озеро напускает чары и человек уже не может оттуда уйти, его как будто неведомая сила затягивает туда. Деревня стояла на высоком берегу широкой реки, на которой деревенские мужики рыбачили круглый год. Рыбы здесь было много и даже водился хариус, уж на что рыба привередливая, и водичку ей надо прохладненькую, и чтобы чистенькая была, без всяких химических примесей, а иначе извините… Но здесь условия для неё были идеальные: вода чистая, проточная, и поэтому хариуса всегда было много. Летом ребятня, да и многие взрослые ходили на речку купаться и рыбачить. Берег там песчаный, правда, спуск к берегу крутой, но вытоптанные годами тропинки не зарастали травой, вились они через заросли тальника и черёмухи.

На краю деревни стоял крепкий бревенчатый дом с надворными постройками, а за домом был большой огород, соток двадцать, и всё это хозяйство было огорожено по периметру жердями, а двор обнесён двухметровыми досками, из-за которых двор был не виден. Хозяин дома, Скоробогатов Фёдор Михайлович, был здоровым мужиком лет тридцати, косая сажень в плечах, с бородой и пышной шевелюрой. Вид у него с некоторых пор был постоянно суровый, как будто весь мир ему задолжал. Федька Скоробогатов женился пять лет назад, построил себе дом и отделился от родителей. Жена Александра, городская жительница, небольшого роста, стройная, ярко-рыжие волосы пышной волной спускались ниже талии, она укладывала их на голове в незамысловатую причёску, закалывая большими заколками. Несколько лет они жили дружно, любили друг друга с первой встречи. Во время строительства дома Александра во всём помогала мужу. Ей нравился их большой дом, который они строили. Она в мечтах представляла, каким будет их уютное семейное гнёздышко.
Они поженились, когда ему было двадцать пять, а Александре двадцать. Познакомились случайно, Фёдор предложил девушке помочь донести тяжёлый пакет до дома, а вскоре они поженились. Фёдор сразу забрал Александру из города, и какое-то время они жили у его родителей, пока он построил свой дом. Когда закончилось строительство, отделка, благоустройство, они от родителей перебрались в свой дом, завели корову и бычка, с десяток овец, пару поросят и кур. Для такого большого хозяйства нужно было заготавливать много сена, и Фёдор купил коня. Он сказал, что всегда мечтал, чтобы у него было большое хозяйство. Александре было тяжело без привычки управляться с таким хозяйством, но она старалась везде успеть. Вдруг стала замечать, как мрачно Фёдор смотрит на неё. Она не могла понять, что происходит, и решила выяснить причину его неудовольствия:
— Фёдор! Я не пойму, что я не так делаю? Ты иногда так сурово смотришь на меня.
— А как я должен смотреть? Пять лет живём, а детей до сих пор нет! Ты больна? Тогда надо было сразу сказать.
— Да здорова я! С чего ты решил, что я больна?
— Тогда почему детей у нас до сих пор нет? Сходи к врачу.
Фёдор настоял, чтобы Александра легла в больницу на обследование. Он переживал за жену и очень много времени проводил у больницы, ему казалось, пока он рядом с ней, всё будет хорошо, она вылечится, и у них появятся дети. Он каждый день приезжал к Александре и сидел под её окнами. Как-то в больничном парке появились две старушки и подсели к Фёдору. Он сам не понял, как поделился с ними своей проблемой. Старушки, сопереживая и успокаивая его своими ласковыми тихими голосами, буквально ходили за ним по пятам и убеждали его, что ради здоровья жены и появления будущих наследников он просто обязан вступить в секту и молиться о них.
Его уговорили прийти на собрание и просто послушать. В один из дней Фёдора привели на собрание, которое состояло практически из одних женщин разных возрастов, не считая нескольких стариков; обещали золотые горы. Александра, узнав, что муж стал посещать какую-то секту, возмутилась:
— Фёдор?! Ты же взрослый человек, зачем тебе это надо? Бросай эту хрень, пока не поздно!
Фёдор посмотрел на Александру тяжёлым взглядом и сказал:
— Я там молюсь о твоём здоровье, чтобы Бог послал нам детей, говорят, помогает. А будешь всякие непотребные слова говорить — накажу.
— Но врачи сказали, что у меня всё в порядке, Фёдор, пожалуйста, не ходи больше на эти собрания.
— Ты лучше ребёнка роди, чем мне указывать!
Александру выписали из больницы, сказав, что беспокоиться не о чем, здоровье у неё в порядке, а то, что детей пока нет, ничего страшного — будут, просто её организм ещё не готов к этому. Фёдор продолжал ездить в город на свои собрания. Через некоторое время она поняла, что беременна, сообщила свою радостную весть мужу. Фёдор на радостях поделился этой новостью со старушками. Бабульки сектантки радостно закивали головами:
— Видишь, Фёдор, это всё благодаря тому, что ты нас послушал и вымолил у Заступника здоровье жены и себе наследников. После этого Фёдор не только не бросил поездки в город на моления, а ещё неистовее стал молиться.
У них родилась дочь Верочка, они были счастливы. Когда дочь подросла, они все вместе ездили в город, ходили в парк, в кафе, ели мороженое, часто навещали бабушек и дедушек. Шло время, теперь они всё реже выезжали куда-нибудь, а потом и вовсе прекратились всякие развлекательные поездки. Фёдор построил у себя во дворе домик для молений, чтобы не ездить в город, и теперь все старушки стекались по выходным к нему. Там, в этом домике, они молились неистово и подолгу. Фёдор стал настаивать, чтобы Александра тоже начала читать Библию и специальные книжки, которые адепты секты распространяли везде. Она сначала возмущалась, отказывалась, а когда заявила, что возьмёт дочь и уедет в город, Фёдор взялся за вожжи. От неожиданности Александра, совершенно не понимая, что происходит, села на крыльцо и удивлённо смотрела на все приготовления Фёдора. Он сложил вожжи в несколько раз, зачем-то намочил в воде и, подойдя к ней, хлестнул неожиданно со всей дури. Она от боли сложилась пополам, а потом он хлестал её всё сильнее и сильнее, пока женщина не потеряла сознание. Очнулась Александра на кровати ночью. В доме была тишина, Фёдора рядом не было. Потом оказалось, что спал он в дочкиной комнате. Дóктора муж вызывать не стал, она отлежалась, а когда стала вставать, заставил читать Библию и молиться. Когда подросла Вера, Фёдор стал учить и её молиться. Девочка росла послушной и делала всё, что велел отец, а Александре всё это не нравилось, но она молчала и думала, как же изменить эту жизнь.
Вера подросла и стала ходить в школу, Александра её провожала и, пока они шли до школы, рассказывала ей много интересного о том времени, когда она ещё не была замужем, о своих подругах, о фильмах, театре. — Верочка, — говорила Александра, — ты не верь тому, что говорит отец про конец света, это всё неправда. Никакой конец света не наступит, и те, кто ходит на эти собрания, совсем даже не избранные, а обманщики, но читать молитвы мы должны, чтобы отец не рассердился. Он не должен знать, что я тебе про них так говорю, иначе он забьёт меня до смерти.
Вера матери верила, потому что помнила времена, когда они вместе ездили в парк и часто бывали у бабушек. Папа тогда приходил с работы весёлый, шумный, приносил гостинцы Верочке, мама радовалась его приходу, и глаза её блестели. Он работал механизатором, целыми днями в полях, загорелый, сильный, красивый.
Вера росла тихой, спокойной девочкой. У неё были большие серые глаза, вопросительно смотрящие на мир, только вид был какой-то запуганный. Рослая, в отца, а волосы достались от матери, огненно-рыжая копна опускалась, как и у матери, ниже пояса. Вера заплетала их в тугую толстую косу. В школе друзей и подруг у Веры не было, потому что отец ей не разрешал ни с кем общаться и строго следил за этим, говоря:
— Верка, не наводи на грех, узнаю, что водишь дружбу с неверующими, пожалеешь, что на свет родилась.
Вера в школе была середнячком, звёзд с неба не хватала, но и отстающей не была. Подруг у неё не было, единственная девочка, которая с ней общалась, — соседка по парте Галина Непийвода. Её одноклассники всегда смеялись над ней из-за фамилии, и поэтому у неё тоже не было подруг, она общалась только с теми, кто её никогда не дразнил. Там, на Украине, откуда она приехала с родителями и бабушкой, эта фамилия распространённая, а здесь была в диковинку, и народ первое время веселился, но чисто по-соседски, беззлобно. Все одноклассники знали, что у Веры семья сектантская. У Веры в классе был мальчик, Тимофей Соколов, рослый, общительный и всегда весёлый, он каждое утро с пятого класса подходил к Вере и вместо приветствия спрашивал:
— Молилась ли ты на ночь, Дездемона?
Вера сначала обиженно отворачивалась и уходила от него, а когда стала постарше, начала отвечать, чтобы он отстал.
— Молилась, придурок, — надув губы и опустив голову, говорила Вера. Он, весело заржав, говорил:
— Верующим ругаться запрещено, грех большой.
— Отмолю… — обещала Вера.
Он уходил и больше не подходил к ней до следующего утра, но, когда она заболевала и не приходила в школу, обеспокоенно спрашивал у Галины:
— Галка, почему Веры нет в школе?
— А я ей нянька?
— А по-человечески поинтересоваться не пробовала?
— Не пробовала!
— Так попробуй. Сходи после школы и узнай, что случилось.
— Ладно, схожу, Отелло.
— Я не Отелло.
— А она тебе не Дездемона и не доставай её своими дурацкими вопросами.
— Да я же шучу, Галка.
— Она и так переживает, что её заставляют молиться, а ещё ты тут. А вообще, ты знаешь, вряд ли я смогу узнать, почему её не было в школе.
— Почему? Вы же подруги?
— Они к себе никого не пускают и ни с кем не разговаривают.
— Так придумай что-нибудь. Скажи, классная попросила узнать, почему Вера не пришла в школу.
— Ладно, я попробую...
Однажды Вера пришла из школы на пятнадцать минут позднее, чем обычно, и отец взялся за вожжи. Это было жутко больно и обидно, но Вера, стиснув зубы, не издала ни единого звука, от этого отец ещё больше озверел и перестал соображать, что делает. Александра, боясь, что он забьёт дочь до смерти, кинулась её спасать, но он отшвырнул её рукой. Она отлетела и ударилась головой о перила крыльца. Прижав руку к ушибу, увидела на ладони кровь и, схватив попавшее под руку полено, огрела мужа сзади по голове. Фёдор бросил вожжи и обхватил голову руками, зашатался и сел на лавочку. Удар по голове его отрезвил, и он, посмотрев на дочь, увидел, что на ней порвана одежда, но жалости в его глазах не наблюдалось. С ним вообще в последнее время что-то творилось неладное. Он быстро раздражался, ему хотелось всё крушить. Жена и дочь его раздражали, он всё больше времени проводил в своей молельне. Посидев немного на лавочке, встал и пошёл в дом. Поднявшись на крыльцо, повернулся к Вере и сказал:
— Иди, возьми Библию и читай, — отвернулся и ушёл в дом.
Александра подошла к дочери, помогла ей подняться и, отряхнув одежду, повела в дом. На следующий день Вера сидела в своей комнате и читала Библию. Отец не пустил её в школу, потому что во время молитвы она задумалась и про молитву забыла. Отец по ней видел, что она думает о чём-то мирском, потому что на лице блуждала улыбка, а глаза были мечтательные. Он вспомнил, когда они с Александрой были молодые и собирались пожениться, у неё такие же глаза были.

***
Галина после школы подошла к дому, где жила Вера, постучала в ворота и стала ждать. Не дождавшись никого, постучала ещё раз посильнее, услышала тяжёлые шаги. Вдруг ворота резко распахнулись, и в проёме возник здоровый заросший мужик.
— Чё надо?
— Я хотела узнать, что с Верой, она в школу не пришла сегодня.
— Ну не пришла и чё?
— Может, ей домашнее задание записать, чтобы она не отстала.
— Не отстанет, иди, заботливая.
— А завтра Вера придёт в школу?
— Посмотрим! Иди, — и закрыл ворота.
Вера постояла, посмотрела на закрытые ворота и сама себе сказала: — Вот и поговорили. Она повернулась и пошла домой. Осень в этом году оказалась затянувшейся и сухой, в огородах всё давно было убрано, заготовки сделаны, сено в стогах, а бабы на лавочках семечки лузгают да косточки соседям перемывают. Увидев Галину, возвращавшуюся от Вериного двора, их соседка Настасья Васюткина, смахнув с губ кожуру от семечек, ехидно спросила Галину:
— Ну, что, Галька, пустили тебя к подружке?
— Не пустили, тётка Настасья, — тяжело вздохнув, ответила Галина.
— И не пустят. Этим сектантам не положено общаться с мирскими, грех большой.
— Я думаю, они сами не хотят ни с кем общаться. А как же тогда они разрешают Вере в школу ходить?
— А попробовали бы запретить, их осиное гнездо тогда быстро бы разогнали. Вот подишь ты, была семья как семья и чё с ними сделалось, в одночасье вдруг раз и стали сектантами.
— Смотри, тётка Настасья, чтобы тебя туда не затянули, а то грехов-то, поди, за свою жизнь поднакопила, что не отмолишь, так лучше и не начинать.
— Да больших грехов за мной нет, а мелкие Бог мне и так простит, искуплю добрыми делами.
— Это какими, например? — поинтересовалась Галина.
— Да мало ли, вон Петровна, моя соседка через дорогу, с палочкой ходит, вдруг оступится, а я рядом буду и поддержу её, чтобы не упала, вот и доброе дело.
— Ну, тогда, конечно, искупите. Ладно, тётка Настасья, пойду я, тоже добрые дела делать.
— Иди-иди, начинай, — ехидно сузив глаза, сказала Настасья и вновь принялась лузгать семечки, глядя по сторонам.
На следующее утро перед уроками Тимофей подошёл к Галине:
— У Веры была?
— Была. Только меня даже во двор не пустили. Открыл ворота её отец, но так ничего и не сказал, почему Веры не было в школе и придёт ли сегодня. Слушай, Тимка, этот дядька такой здоровый, обросший и хмурый, если бы я его не знала, то перепугалась бы точно. Верка, наверное, его боится, хоть он и отец, вид у него жуткий.
— Да Вере-то чего бояться, он же ей отец. Короче, Веры сегодня опять не будет в школе, плохо.
— А ты-то, Тимка, что так переживаешь?
— Так уроки же пропускает, — Тимофей, махнув рукой, пошёл в класс.

Вера второй день сидела и читала заданный отцом урок по Библии. Отец опять не пустил её в школу, а мать потихоньку шептала ей на ушко:
— Читай, доченька, а то опять не сможешь отцу пересказать прочитанное, и он снова тебя не пустит в школу.
— Мама, я не хочу это читать, мне неинтересно, я хочу в школу.
— А что делать? Мне это тоже неинтересно, но я его боюсь, поэтому мы должны делать, что отец велит.
— А давай мы сбежим от него к бабушке, — горячо зашептала Вера матери.
— Он приедет за нами и вернёт назад, да ещё вожжами отходит.
— Мы так и будем всю жизнь вместе с ним молиться?
— Я что-нибудь придумаю, потом, а пока давай не будем его злить. Читай, я пойду по хозяйству управлюсь, а потом обед готовить буду. Александра вышла во двор, понесла зерно курицам, Фёдор чистил коня; увидев Александру, посмотрел хмуро исподлобья:
— Почему Верка не помогает?
— Вере некогда. Библию учить надо да уроки.
— Всё успеет, если меньше мечтать будет!
— Ой, Фёдор! Смотрю я на тебя и вспоминаю, каким ты был добрым, весёлым, а теперь прямо жуть берёт. Тебе самому-то с таким настроением не тяжело жить?
— Нормальное у меня настроение! А ты сейчас договоришься!

*** Тимка сидел на уроке и думал о Вере. Преподавательница, оглядев класс, спросила:
— А где Вера Скоробогатова? Её второй день нет в школе.
— Заболела, — сообщил Тимофей и опять стал думать о Вере.
Тимофей давно был влюблён в Веру, но всё их общение сводилось к утреннему приветствию «Молилась ли ты на ночь Дездемона?», на которое Вера вначале обижалась, а потом сама стала ждать, когда Тимофей подойдёт к ней и спросит. Он ей тоже давно нравился, и она шла в школу в предвкушении счастливого момента, когда Тимка подойдёт и задаст свой дурацкий вопрос. Мама предупреждала её, что может случиться так, что ей вдруг понравится какой-нибудь мальчик, и чтобы она вела себя разумно, никаких гуляний и свиданий, а то отец узнает — забьёт вожжами.
Долго длилась зима, но вот наконец-то наступил март и солнышко стало пригревать. Снег заискрился в лучах весеннего солнца, покрылся тонкой ажурной корочкой льда, засверкали сосульки, застучали капельки. На открытых местах под солнцем, появились проталины. Возвращались птицы, улетевшие на зимовку в тёплые края. Лес заполнялся весёлым птичьим гомоном. Совсем скоро снег растает, и от зимы останутся только тёмные лужи и разбегающиеся весёлые ручейки. Уроки тянулись для Тимофея сегодня медленно, и он с нетерпением ждал, когда они закончатся. Веры опять не было в школе. Когда в конце концов закончился последний урок и прозвенел звонок, парень быстро собрал учебники, положил их в рюкзак и вышел на улицу. Постоял на крыльце задумавшись, посмотрел на школьный двор, засыпанный осевшим и слегка почерневшим под мартовским солнцем снегом, медленно сошёл с крыльца и направился домой. Он думал о Вере, ему хотелось её увидеть, узнать, почему не ходит в школу, а как это сделать, непонятно. Тут он услышал быстрые шаги сзади, оглянулся, его догоняла Галка. Подошла, дёрнула за куртку: — Мечтаешь?
— Не мечтаю, а думаю, — Тимка повернулся и посмотрел на неё.
— О чём? О Вере?
— О Вере, — сознался Тимофей.
— Думаешь, как узнать, почему в школу не ходит?
— Думаю, что могло случиться с ней.
— Может, и не с ней, может, мать заболела, а она сидит около неё. Ты же знаешь, что они к врачам никогда не обращаются, лечатся своими средствами.
— Как бы мне её увидеть? Хоть на минутку.
— А никак! Там всё огорожено двухметровыми досками и даже щёлочки нигде нет.
— Идея! — воскликнул Тимофей. — Я вечером схожу, вдруг найду где-нибудь неплотно прибитые доски и посмотрю, может, увижу Веру.
— Я с тобой, и даже не спорь! — Галина решительно рубанула рукой воздух. — Ладно, я за тобой зайду, когда стемнеет.
— Нет, Тимка, давай лучше я за тобой зайду, а то меня родители к тебе не отпустят.
— Галка, ты что, с какого перепугу? Мы же соседи!
— И что? Ты себя в зеркале видел? Здоровый мужик, даже не скажешь, что ты ещё в школе учишься. Всё, это не обсуждается. Пока, до вечера. Они как раз дошли до Галкиного двора, и она, толкнув калитку, быстро юркнула во двор и понеслась к дому. Тимофей посмотрел ей вслед. — Про тебя тоже не подумаешь, что ты ещё в школе учишься. Аппетитная, как сдобная булочка, а грудь… м-м-м, з-з-зараза.
Он повернулся и пошёл к своему двору, на ходу снимая рюкзак с плеча.

***
Вера вздохнула и потёрла рукой лоб, думая о том, что на всякую ерунду тратит столько времени и пропускает школу. Отец опять не пустил её на занятия и заставил учить Библию. «На кой мне сдалась эта Библия? Мне уроки надо учить, а я сижу, читаю их сектантский бред. Я Тимку хочу увидеть, он такими глазами на меня смотрит, прям до мурашек пробирает от его взгляда. Мы с ним вместе уже одиннадцатый год, с первого класса вместе учимся. А ещё он меня называет Дездемона… Мне так хочется взять его за руку… почувствовать, какая она у него… а ещё у него глаза особенные, как будто, в них огоньки загораются, когда он смотрит на меня…» Она так размечталась, что не услышала, как дверь открылась и зашла мать. Александра посмотрела на дочь и покачала укоризненно головой. — Вера, а если сейчас отец зашёл бы? У тебя же всё на лице написано, что ты не о Библии думаешь, а витаешь в облаках.
— Мама, я не хочу больше сидеть дома, я хочу в школу, хочу уроки учить, с Галкой поболтать.
— На Тимку посмотреть, — шёпотом продолжила мама.
— Откуда знаешь? — испуганно спросила Вера.
— Доченька, у тебя всё на лице написано. Только будь осторожна, чтобы папа ничего не узнал.
Вечером отец стал проверять, как Вера выучила заданный урок. Она не ожидала этого и разволновалась, даже руки вспотели. Вера боялась, что вдруг ошибётся и отец опять не пустит её в школу. Но, к счастью, всё рассказала приближённо к тексту, и отец остался доволен. — Завтра можешь идти в школу, а послезавтра расскажешь мне следующие четыре страницы.
Когда он вышел из её комнаты, пришла мать и поинтересовалась: — Ну как, Вера, всё нормально? Что отец сказал?
— Разрешил завтра в школу идти, — так же, шёпотом, ответила Вера, добавив: — Мама, не нравится мне всё это, я не хочу читать Библию, мне бы уроки учить, а я читаю не знамо что.
— Как это не знамо? Ты читаешь Библию, а это полезно знать, хотя бы для общего развития. — Пойду, посижу немного на крылечке, погода хорошая.
— Холодно там, теплее оденься.
Вера надела тёплую куртку, вышла на крыльцо и села на ступеньку. Небо было тёмное, кое-где в разрывы туч виднелись яркие звёзды, время от времени появлялась луна, освещая всё вокруг таинственным светом. Вера думала о Тимке, и радостное тепло разливалось внутри. Завтра она его увидит, его глаза, его губы с насмешливой улыбкой, и услышит его дурацкий вопрос. Её мечты прервал какой-то шёпот. Она не сразу поняла, откуда он раздаётся. Прислушалась. — Вера! Иди сюда! К забору, налево от крыльца.
Она повернула голову, но через доски не видно, кто там её зовёт, и тут услышала:
— Дездемона! Оглохла! Иди сюда, быстро!
Вера полезла по сугробу к забору и жарко зашептала:
— Тимка, Тимочка, ты пришёл!
— Вера, ты когда в школу придёшь?
— Завтра. Завтра приду, Тимка!
— Давай уже приходи, хватит отдыхать. Ты что, заболела?
— Почти.
— Что значит «почти»?
— Меня папа не пускал в школу, а теперь разрешил.
— Что, молиться, что-ли, заставлял?
— Хуже. Библию учить, чуть ли не наизусть.
— Во даёт, предок, совсем с катушек съехал?
— Тимка прекрати, а то я с тобой разговаривать не буду, он мне всё-таки отец.
— Ну, отец, а чё он дурью-то мается?
— Тимка, как там Галка?
— Да не там Галка, а здесь, рядом со мной стоит.
— Вера, — зашептала Галка, — приходи скорее в школу.
— Прямо щас, ночью?
— Зачем щас? Утром приходи, мы уже заждались тебя.
— Приду. Всё, уходите, а то папа выйдет, услышит и опять не пустит меня в школу. Пока.
— Пока, Вера. — Тимофей потянул Галину от забора на тропинку.
Вера, закидав снегом следы в сугробе у забора, пошла в дом. Наутро Вера встала рано, ей не спалось, ведь отец разрешил сегодня пойти в школу, а там она увидит Тимку… Тимофея Соколова… придурка, который называет её Дездемоной… Боже, как он ей нравится, он такой большой и красивый…
Она услышала шаги и быстро начала собирать рюкзак, складывая туда школьные принадлежности. Вошла мама: — Ты чего так рано встала? В школу торопишься?
— Да, мам, в школу, там интересно.
— Я знаю. Там интересно, потому что там Тимка.
— Да, мама, там Тимка.
— Доченька, только не дай Бог об этом узнает отец.
Вера перевела взгляд на дверь и ахнула, в проёме стоял отец и слышал их разговор. Александра, взглянув на дочь, поняла весь ужас положения, в которое они по неосмотрительности попали. Теперь жди беды! Фёдор стоял и хмуро смотрел, переводя взгляд с одной на другую. Потом подошёл к Александре, больно схватил её за запястье и вышвырнул за дверь, а дверь закрыл на шпингалет. Он бесшумно, как рысь, подошёл и уставился на дочь тяжёлым порочным взглядом, дыхание стало прерывистым, лицо красным, глаза потемнели, волосы на лбу стали мокрыми, он схватил её за руку. — Сейчас я из тебя буду выгонять бесов, распутница. Он дёрнул её на себя, схватил поперёк, бросил на кровать и быстро навалился сверху. Вера стала кричать, отбиваться, извиваясь под ним, пыталась вырваться из его сильных цепких рук, умоляя:
— Папочка, не надо, пожалуйста, я ничего плохого не делала! Папочка, пусти меня, папочка, не надо! А-а-а-а-а! — закричала ещё громче Вера, почувствовав боль и где-то, как сквозь вату, голос отца:
— Кричи-кричи… давай… ещё кричи… сильнее… это из тебя бесы лезут… сейчас-сейчас… ещё… ещё чуть-чуть… и я их выгоню из тебя… всех… — говорил Фёдор, тяжело дыша, с помутившимся разумом и безумно выпученными глазами, неотрывно глядя на Веру. Александра билась в дверь, пытаясь сорвать с неё шпингалет, разбила руки до крови, содрала на локтях кожу, кричала, что было мочи:
— Фёдор?! Не бери грех на душу, Фёдор, она же твоя дочь!!! Как ты можешь?!! Очнись! Опомнись! Фёдор, умоляю, отпусти дочь!!!
Но он уже вошёл в раж и не слышал умоляющих криков Александры из-за двери, ему было всё равно, кто под ним, ему сейчас было легче умереть, чем остановиться. Александра, давно стучавшая в дверь, поняла, что случилось непоправимое, выскочила на улицу, схватила топор и, забежав в коридор, стала рубить дверь. После нескольких взмахов, когда одна доска стала поддаваться, дверь резко распахнулась, Александра по инерции пролетела вперёд, и топор пришёлся как раз в грудь Фёдору, он охнул и попятился, потом, схватившись за грудь, стал медленно оседать на пол, глядя безумными глазами. Александра развернула топор другой стороной и обухом ещё два раза для верности ударила со всей силы его по голове, череп треснул. Его широко открытые глаза уставились в потолок. Вера лежала на кровати со сбившимся одеялом и подушкой где-то в углу, натягивая на себя угол одеяла, свисающего с кровати до самого пола. Она испуганно смотрела на мать. Александра стояла над Фёдором и не сводила замороженных глаз с его головы, из-под которой медленно растекалась красная лужа. Александра очнулась, когда услышала стук упавшего около её ног топора, и перевела взгляд на Веру, сказав вдруг охрипшим голосом:
— Прости, доченька, не успела я! Ни во взгляде Александры, ни в голосе не было сожаления о содеянном. Только горечь, что не успела прийти на помощь к дочери.
Александра опустилась на пол и, схватившись за голову, стала раскачиваться из стороны в сторону. Вера стала подниматься с кровати и, увидев на простыне кровь, заплакала, причитая:
— За что он со мной так?! Что я плохого сделала… Как я теперь буду жить?… Я не хочу… не хочу жить после этого… мама!
Александра медленно поднялась с пола, подошла к Вере, села рядом, обняла её и, погладив по голове, прошептала:
— Доченька, не говори так, это грех.
— Мама, грех — это то, что он со мной сделал, я ведь его дочь! Куда его Бог смотрел? Почему Он допустил такое? Зачем мы столько лет молились о спасении?! Почему Бог не спас меня от него, почему Он не вразумил его? Когда я успела столько нагрешить, что Бог не захотел его остановить, а решил меня наказать?! За что меня?!
— Доченька, Бог его наказал моими руками. Он вложил в мои руки топор. А ты не плачь, родная, время пройдёт, и ты успокоишься, останутся только горькие воспоминания, но и они со временем потускнеют и уйдут в далёкое прошлое.
— Тимка теперь на мне никогда не женится, — горько плакала Вера.
— А он собирался?
— Я не знаю. Мы же ещё в школе учимся, а потом он в армию пойдёт. Мамочка, что же теперь будет с нами? — шёпотом спросила она.
— Не знаю, дочка, пусть пока лежит здесь, мне надо подумать. Ты переоденься и уходи отсюда, комнату закроем.
— Мама, я сегодня не могу идти в школу, мне кажется, как меня увидят, так сразу поймут, что со мной произошло, я этого не переживу.
— Оставайся дома, может, мне понадобится твоя помощь.
Слёзы опять неожиданно хлынули из глаз Веры, и, захлёбываясь рыданиями, она закричала, срывая голос:
— Я не хочу жить!!!
— Верочка, не говори так, прошу тебя, обо мне подумай, как же я без тебя буду...
— Мама, я помню, папа был добрым и весёлым, почему он стал таким злым? — Когда я выходила за него замуж, он был ласковым и внимательным, это его секта таким сделала.
Вера смотрела на убитого отца с ужасом, забыв о своём горе, которое он только что ей причинил. Она не только физическую травму получила, но ещё большую душевную и психологическую. Ей как-то придётся это пережить. Вере казалось, что после всего, что с ней сделал отец, она грязная, порочная и как только выйдет из дома, все сразу увидят, что с ней произошло, и будут над ней смеяться и показывать на неё пальцем. Она неотрывно смотрела на отца, распластанного на полу, и не могла в полной мере осознать, что он мёртвый и никогда больше не встанет... Фёдор с некоторых пор стал готовиться к собраниям заранее, собирал какие-то травы, делал настои, а потом всем собравшимся давал пригубить это зелье. Через некоторое время начиналось всеобщее безумие: кто-то неистово молился, кто-то бил поклоны так, что разбивал лоб в кровь, кто-то начинал срывать с себя одежды, а Фёдор, воодушевлённый всеобщим безумием, сидел и наблюдал за женщинами, срывающими с себя одежды и ждущими, когда он усмирит их внутренний огонь желания. Они окружали его и всячески пытались привлечь его внимание к себе. Александра всё это увидела, когда решила посмотреть, что же там происходит, за закрытыми дверями. Она, подкравшись и слегка приоткрыв дверь, увидела безумствующую толпу. Фёдор сидел и наблюдал за молоденькой прихожанкой, которая, стоя напротив него, срывала с себя одежды и очень откровенно с горящими страстным огнём глазами призывала его воспользоваться её прелестями. Остальные бились в конвульсиях лбами о пол. Александра поняла, почему он по ночам, когда возвращался с молений, набрасывался на неё с необузданной страстью. В тот момент она чувствовала себя не женой его, а существом, которое утолит его животные желания. Ему было всё равно, как она при этом себя чувствует, он в своём безумстве о ней не думал. Теперь Александра поняла, почему Фёдор к молениям начинал готовиться заранее. Он готовил какую-то настойку на травах, видимо, ему скучно стало со старухами поклоны отбивать, и он придумал, как оживить их собрания. Он стал поить их зельем. Фёдор был неистов с ней в постели, а после их собраний особенно, как будто в него вселялся бес, он становился грубым и беспощадным. Александра сидела в другой комнате, обхватив голову руками, и вспоминала всё это, думая о дочери. «Как он мог так поступить с дочкой, ведь у него ничего святого не осталось? Я всё правильно сделала, — успокаивала она себя, — такой урод не должен ходить по земле. Он и зелье придумал давать старухам, чтобы развратом заниматься! Была же у нас нормальная семья, и он был нормальным человеком, пока не попал в эту секту, этим старухам молодой мужик понадобился, а он и повёлся на ласковые слова. Герой, проповедник хренов! Надо под деревом, там, в углу двора, выкопать яму и зарыть его. Хорошо, что мы ни с кем не общаемся и двор у нас закрыт досками».