Тайна пуговичной розы. Людмила Чеботарёва

ЧАСТЬ I
МАГИЯ ПУГОВИЦ

Глава 1 

Как же всё было замечательно, пока в школу Дуньку провожала мама!

С мамой удалось договориться, и в школе все думали, что новенькую зовут Евой.

Дуньке завидовали все девчонки в классе. Ещё бы им не завидовать, ведь Евой звали самую первую женщину на земле, и жила она не где-нибудь, а в раю. Когда на уроке истории учительница рассказывала, где, по мнению учёных, находился этот самый рай, она показала картинку, на которой Ева была умопомрачительной золотоволосой красавицей с локонами ниже пояса. У Дуньки, правда, таких шикарных волос отродясь не было, а был обычный тёмно-каштановый хвостик, не очень длинный и совсем не кудрявый. Да и красавицей она себя не считала. Когда по утрам и вечерам ей приходилось умываться и чистить зубы перед зеркалом в ванной, в нём отражалась обычная десятилетняя девочка – худенькая, кареглазая, с остреньким веснушчатым носиком и неровно подстриженной чёлкой, не успевшей ещё отрасти после неудачных Дунькиных экспериментов.

Но само имя «Ева» будоражило воображение одноклассниц и вызывало к Дуньке острый интерес: всё-таки, согласитесь, «Ева» – не самое часто встречающееся имя. Это позволяло ей на первых порах чувствовать себя в новой школе более значимой и менее одинокой.

Постепенно повышенное внимание к новенькой стало угасать, но всё было ещё более или менее терпимо до тех пор, пока физрук, проверяя посещаемость, не прочитал в классном журнале: «Лобачевская Евдокия». И проявил неожиданную эрудицию: «Это кто это у нас такой, с учёной фамилией?»

«Обязательно нужно спросить у папы, почему наша фамилия учёная», – подумала Дунька, поспешно склонилась над кроссовкой, у которой как раз очень кстати развязался шнурок, и попыталась сделать вид, что к ней эти имя и фамилия никакого отношения не имеют.

Выдал её сосед по парте, Степан Разин, которого все одноклассники за неуёмную фантазию, буйный нрав и непокорный рыжий чуб почтительно величали Стенькой.

Стенька в первый же день жирной чертой разделил парту на две половины, причём свою территорию он самым бессовестным образом расширил за счёт Дунькиной.

– Только попробуй переступить черту и залезть на мою половину! – прошипел он угрожающе.

– И что будет, если переступлю? – насмешливо посмотрела на своего грозного соседа Дунька.

Стенька, видимо, не успел ещё придумать наказание в случае ослушания:

– Что будет, то будет… Сама увидишь!

– Подумаешь! – независимо пожала плечами Дунька. – Боялась я всяких! А половины, между прочим, бывают только равные, – и тут же толстым красным фломастером по-новому перекроила раздел парты.

– Евдокия Лобачевская здесь? – настойчиво повторил физрук.

– Чего не отзываешься, Лобачевская? Оглохла, что ли? – на «Евдокию» Стенька, к счастью, отреагировать не успел.

Увиливать было бесполезно: фамилия Дуньки красовалась на портфеле, на учебниках, на тетрадках, даже на кроссовках – правда, в усечённом виде и с жирной точкой, напоминающей пятнышко на крылышках божьей коровки: «ЛОБ.». Это потому, что длинная Дунькина фамилия полностью на них не поместилась.

На маркировке всего школьного имущества настояла баба Дуся, среди домашних просто Бадуся. Собственно, в её честь Дунька и получила своё ненавистное имя.

– Бережёного бог бережёт! – строго заявила Бадуся внушительным, хорошо поставленным актёрским голосом (хотя всем было прекрасно известно, что бабушка всю жизнь служила в театре не актрисой, а костюмершей). – Кто их там знает, в этой новой школе?! Дети бывают разные! Впрочем, как и взрослые, – и Бадуся, маленькая и круглая, будто вылепленная из трёх шаров, как снеговик, погрозила своим коротеньким пухленьким пальчиком кому-то невидимому наверху.

Вчера мама улетела в срочную командировку, и провожать дочь в школу отправился папа. Он звонко чмокнул Дуньку в макушку и ободряюще похлопал по плечу:

– Ничего, Дунька, прорвёмся! Подумаешь, новая школа! Что мы, новых школ не видали, что ли!

– Па-а, тс-с! Вдруг услышит кто?

Папу же Дунькино имя ничуть не смущало. Напротив, он им даже гордился, а потому лишь легонько усмехнулся, торжественно повесил Дуньке на шею заветный ключик на шёлковой синей ленточке, развернул дочь к школе передом, к себе задом и легонько шлёпнул её чуть ниже пояса:

– Беги, скоро звонок. Не забудь, домой ты сегодня идёшь сама, бабушка тебя не сможет встретить, у неё радикулит разыгрался.

И вслед унылой Дунькиной спине зычно крикнул:

– Дунь-ка-а-а! Ключ не потеря-а-ай! Пока-а-а! Целую-у-у-у!

Первому самостоятельному походу домой из новой школы Дунька была очень даже рада, хотя ей и было жаль бедную заболевшую Бадусю. Но тут краем глаза она успела заметить промелькнувшую тень вездесущего Стеньки.

– Опаньки! Приехали! – огорчилась Дунька. – И как же мне теперь жить-поживать да добра наживать?

Глава 2

Класс встретил Дуньку ехидным скандированием. Хором дирижировал Стенька: «Дунь-ка-Кол-дунь-ка, про-тив вет-ра дунь-ка! Дунь-ка-Кол-дунь-ка, про-тив вет-ра плюнь-ка!»

Во всю доску кособочилась огромная надпись:

«КАЛДУНЬКА!»

Сначала Дунька перечеркнула «А» и вывела над ней пузатую «О», а затем грозно надвинулась на Стеньку: «Ща как дуну! Ща как плюну! Ща как в оба уха клюну!» – она схватила своего рослого соседа по парте за грудки и – откуда только силы взялись? – припечатала его к доске. Стенька начал медленно оседать, стирая пиджаком следы своей малограмотности вместе с Дунькиными отличными познаниями в русском языке.

А взбешённая Дунька прошмыгнула под глобусом у входящей в класс ошеломлённой географички и, невзирая на её недоумевающий призыв: «Лобачевская, ты куда?!», вихрем промчалась по коридору и решительно захлопнула за собой дверь школы.

Только пробежав целый квартал, шумно сопя и на бегу размазывая по щекам слёзы, она заметила, что крепко сжимает в потном кулачке блестящую пуговицу с пиджака несчастного Степана Разина.

Остановившись и отдышавшись, Дунька с тщательно скрываемым беспокойством взглянула на чёрную кошку, пытавшуюся пересечь ей дорогу.

– И ничуточки я тебя не боюсь! – крепко зажмурившись, пробормотала себе под нос Дунька. – У меня пуговица есть! Видала?

Баба Дуся, свято верящая во всякие народные приметы, научила внучку, что при встрече с чёрной кошкой достаточно зажмуриться, дотронуться до пуговицы – и можно смело идти вперёд.

– Мр-р-р… Вообще-то я – это он, кот, а никакая не она, кошка. Прошу любить и жаловать: самый умный кот на свете!

– Вот хвастун! – вылетело у Дуньки прежде, чем она успела удивиться кошачьей разговорчивости.

– Простите, мр-р-р, но откуда вам известно моё имя?

– Какое имя? Ничего мне не известно! Что ты ко мне привязался?! – возмутилась Дунька. – И как это ты разговариваешь? – спохватилась она.

– Ну, во-первых, меня и правда зовут Хвостун – видите, какой у меня длинный и пушистый хвост? Я обладатель самого длинного и самого пушистого хвоста в мир-р-ре.

Во-вторых, ничего я к вам не мур-р-вязывался, поскольку у меня нет никакой верёвки.

И наконец, в-третьих, вы, вероятно, у-мур-р-дрились забыть, что сами произнесли заклинание.

– Какое такое заклинание? – недоверчиво повернулась к Хвостуну Дунька.

– Ну как же? А это... «Ща как дуну! Ща как плюну! Ща как в оба уха клюну!»? Поздравляю! Теперь вы можете понимать язык любых животных и всех вещей на свете!

– Ух ты! Правда, что ли? – обрадовалась Дунька.

– Истинная! Клянусь своим хвостом! – подтвердил кот Хвостун. – А знаете ли что, уважаемая Евдокия, я тут подумал и мур-решил…

Кот сделал многозначительную паузу, но, так и не дождавшись от Дуньки проявления естественного ответного любопытства, продолжил:

– Что с вашей стороны было бы очень мур-р-дро разделить со мной пищу, кров и прочие радости жизни!

– Ну и шустрый же ты! – усмехнулась Дунька. – Увы, Хвостун, ничего не выйдет! Положим, маму и папу я ещё как-то уговорить смогла бы, но Бадусю... Она у нас твёрдый орешек! Кремень, а не человек!

– Ничего-ничего! Бадусю я беру на себя. Для начала избавим её от ЗЛОкулита.

– Чего-чего? Что это ещё за злокулит?

– Ваш папа ведь сказал, что ваша бабушка больна.

– Подслушивал, да? – нахмурилась Дунька.

– Совсем немножко, – признался кот. При этом виноватым он вовсе не выглядел. – Должен же я обеспечивать себе достойный образ жизни.

– Не увиливай! – строго сказала Дунька. – Я спросила тебя, что такое злокулит.

Хвостун огрызнулся:

– А с какой это мр-р-радости называть болезнь РАДИкулитом? Болеть плохо! Любая болезнь – это зло! А значит, ЗЛОкулит!

– Логично, – вынуждена была согласиться Дунька. – А избавлять как будешь?

– А вот это уже мои личные трудности, вы лучше попробуйте убедить Бадусю в необходимости делить со мной пищу, кров и прочие мр-р-радости жизни.