Записки путешественника. Ващилин Николай

КУРОРТНИК
После защиты диплома в феврале 1972 года хотелось гуль-
нуть так, чтобы вспоминать об этом всё оставшуюся жизнь. Про-
шли шесть лет мучительного поглощения знаний. Почти всухо-
мятку. Были, конечно, и весёлые каникулы, и яркие встречи.
Но всё равно, хотелось себя чем-то наградить. В голову ничего
сверхъестественного не лезло. Как не встряхивал я свои мозги,
рисунок калейдоскопа был одним и тем же — Сочи, Сочи, Сочи.
Зимой — Сочи, летом — Сочи, граждане, ну голова ж болит.
За границу тогда не ездили, а если ездили, то пробивать это
через партийные комитеты всех рангов нужно было не один
месяц. И не два. И ещё не факт, что какой-нибудь козёл в партко-
миссии не позволит покидать пределы СССР, чтобы своими анти-
советскими взглядами не опозорить моральный облик строите-
ля коммунизма. Отпускали за границу в основном рабочих. И тут
подвернулся мне один умник по имени Миша Губкин из прос-
лойки партийной интеллигенции, который только что вернулся
с Чегета. Он с женой купил путёвку в Турбюро на улице Желябова
на турбазу в Азау за 74 рубля на человека и рассказывал
в компании свои впечатления: лучше гор могут быть только горы!
Он был немногословен. Партийная этика! К тому же он был такой
загорелый, как будто побывал в Африке. Мысль эта упала
в благодатную почву моего сознания, воспитанную хемингуэев-
скими Снегами Килиманджаро и начала быстро вызревать.
Путёвки в турбюро оказались в ассортименте и я взял две. Моя
фантазия быстро создала сногсшибательный план — две недели
на Чегете завершить лыжным спуском к Чёрному морю в родное,
обжитое Сочи. За это время водичка в море прогреется и «поспе-
ют вишни в саду у дяди Вани». С Марком мы сговорились быстро.
Долго уговаривать на вкусное его было не нужно.
Самолёт Ил-18, мерно жужжа своими моторами, принёс нас
к подножию Чегета в Пятигорск и через час виляний по Баксан-
скому ущелью вдоль горной речки, полноводной минералкой
Нарзан, с чувством лёгкого подташнивания мы очутились в раю.
Кругом, заслоняя небо, высились снежные вершины гор, вдоль
реки росли зелёные ели и сосны, из которых выглядывал уютный
домик, маня тёплым жёлтым светом сквозь замороженные окна.
Встречали нас местные абреки, бородатые ангелы гор, жад-
ными глазами оценивающие приехавших девчонок. Мне это как-
то сразу не понравилось. Моя молодая жена должна принадле-
жать только мне. Но кроме меня так больше никто не думал.
В холле гостиницы новобранцев уже поджидала стая московских
самцов с обгоревшими носами, которая набросилась на девушек
с любезными предложениями поднести в номер их вещи. Бело-
курую привлекательную мою жену быстро окружили доброхоты,
рассказывая ей разные небылицы. Она хлопала своими заин-
девевшими ресницами, переводя свои голубенькие глазки то
на одного, то на другого кавалера. Я ринулся к ней, но пробиться
сквозь стаю голодных кобелей оказалось не просто. Схватив
одного из них за воротник, я швырнул его в сторону. Задев
стол, он полетел через расставленные на полу сумки и чемоданы
и угодил головой в торшер с цветами. Вечеринка началась. Горш-
ки, с грохотом разлетевшиеся по полу, засыпали всё землёй.
На меня сыпались упрёки и сверкания глазами. Жена стояла как
оплёванная, не понимая кто посмел испортить ей такой горячий
и заслуженный приём.
— Вася! -разлетелся истошный вопль по ущелью.
— Что с тобой?
— Ты жив?
— Голова, как твоя голова?
— Мы его сейчас.
Я стоял, как одинокий утёс, набычившись и тяжело дыша.
«Ангелы гор» налетели на меня со всех сторон и повисли на моих
руках. Вася поднялся с добродушной улыбкой и, потирая заты-
лок, растерянно произнёс
— Я хотел только…
Дружный смех снял напряжение. Все понимали, чего он хотел
«только» и с ухмылками поглядывали в мою сторону. Я взял свою
сумку и пошёл за семенящей, раскрасневшейся женой в свой
номер. Там перед открывшейся панорамой Баксанского ущелья я
узнал, что опозорил её этой хамской выходкой и что она от меня
уходит. Куда — не сказала. Мне ничего не оставалось, как спу-
ститься в холл.
У барной стойки прилетевшие со всей страны девушки щебе-
тали с обгоревшими на солнце парнями и пили через трубочки
живительную влагу с заграничным названием — коктейль. Я
вышел на улицу. Мороз, горы, звёзды, тишина.
На следующее утро Вася протянул мне руку и сказал, что я
его неправильно понял и что он желает нам счастья и здоровья.
Оказалось он носил широко известную фамилию Аксёнов
и считал, что ему многое позволено. Когда жители гостиницы
потянулись с лыжами к подъёмнику, мы с Васей обнаружили общ-
ность в отсутствии этой страсти и сопровождали постояльцев
на гору до кафе «Ай». Кафе со сногсшибательной панорамой
на вершины гор Кавказского хребта славилось тем, что от рюмки
коньяку на такой высоте можно было балдеть весь день. Встре-
тить здесь можно было всё высшее общество строителей ком-
мунизма. Модное было местечко. Первый раз спускались пеш-
ком, по пояс утопая в снегу. Ехать вниз на подъёмнике на Чегете
считалось дурным тоном. Мимо со свистом пролетали лыжники.
Потом, потеряв всякий стыд, вниз мы ездили на подъёмнике,
наслаждаясь запахом снега, причудливыми изломами гор, звеня-
щей тишиной, время от времени прорезаемой шуршанием снега
из-под пролетающих под нами слаломистов.
Мы с Васей оказались одинаково прохладными любителями
лыжных виражей и ежедневно после проводов обезумевших
и склонных к фанатизму людей в ортопедических ботинках
на гору встречались на террасе гостиницы, устраивались
в шезлонгах и вели непринуждённые беседы, причмокивая
коньяк из карманных никелированных фляжек и посасывая труб-
ки, набитые голландским табаком. Или уж совсем потеряв чув-
ство реального, раскуривали кубинскую сигару, скрученную
вручную на ляжке самой обворожительной жительницей острова
свободы, вдыхали с дымом запах её тела, смешанного с бризом
Карибского моря. В ту пору поголовного иллюзионизма эти сига-
ры продавали даже в баре гостиницы «Иткол», в нагрузку
к порции кубинского рома со льдом. Такое было изобилие рос-
коши в СССР. Слаломист из ГДР, заказав порцию рома и получив
сигару в нагрузку, лишился дара немецкой речи и перешёл
на абхазскую. Такое вот Вавилонское столпотворение происхо-
дило перед коммунизмом в Баксанском ущелье. Я уж не говорю
о других районах нашей бескрайней Родины.
Вася выспрашивал меня о моей жизни. Ему, как писателю,
всё казалось интересным. О себе он рассказывал мало и только
в контексте. Я рассказывал ему о своих планах поехать после
Чегета в Сочи и позагорать там на весеннем мартовском сол-
нышке. Мой приятель Марк Крейчман уже туда прилетел и ждал
меня в «Приморской». Вася слушал мои мечты, развесив уши,
и не верил, что в стране коммунистической диктатуры можно
устраивать себе такие «сафари». Своё детство Вася провёл
в Сталинских лагерях вместе с мамой, Евгенией Гинзбург, и у него
сохранялся животный страх перед властью. Я же с ней играл, как
балованный ребёнок. Дети доверчивы и не чувствуют опасно-
сти. О Красной поляне тогда слышали немногие туристы в Сочи,
но до Агурских водопадов, горы Ахун или озера Рица добирались
все. Подводные ныряния с аквалангами на причале Бзугу в те
времена были такой же экзотикой, как полёт в космос. Вечерние
танцы на одиннадцатом этаже нового корпуса «Интуриста» ещё
не называли дискотекой. А загорать среди цветущей сакуры
сочинского дендрария и лениво подкармливать павлинов просто
никому не приходило в голову. У шахтёров было в почёте сдавать
картишки на гальке у самого синего в мире Чёрного моря. Про
теннисные матчи на Ривьере или футбол с Олегом Блохиным
на школьной спортплощадке у «Приморской», об утреннем кофе
с миндальными пирожными на террасе он слушал вяло и рассе-
янно. А вот когда я рассказывал, как Марик клеил девчонок, Вася
забывал причмокивать коньяком и попыхивать трубкой. Трубка
гасла и он раскуривал её вновь, переворачивая вверх тормашка-
ми. Вася бывал в Сочи, но что там так много интересного, он себе
не представлял.