Закон физики. Марина Ермакова

От автора

О чём я пишу? О жизни. О самой обыденной жизни, которая существует не напоказ. В моих рассказах нет пафоса, известных личностей, знаковых событий… но есть человеческая душа. Простой человек — это звено, из которого и состоит наш народ. Даже самая незаметная жизнь обычного человека в будничной обстановке может стать интересной для читателя, ибо она является кирпичиком в построенном нами обществе. Думаю, что моим современникам многое в этой книге будет знакомо и узнаваемо.

В основе моих рассказов реальные истории, которые я наблюдала сама или были мне поведаны. Есть такие, которые услышаны случайно. Пиши о том, в чём смыслишь, и тебя будут понимать, — от этого я и отталкиваюсь в своём творчестве. Приступая к написанию, я задалась вопросом: что должно быть главным в рассказе? как сделать его интересным?

В малую прозу не впихнёшь большой сюжет, не раскроешь жизнь литературных героев с размахом… Значит, надо увлечь читателя интригующей развязкой или интересной идеей. И всё-таки, самое главное — зацепить читательскую аудиторию убедительной ясностью излагаемого материала. Несомненно, необходимо чёткое построение сюжета и образное описание пейзажа, времени, переживаний и т. д. Для чего я всё это говорю? Я повествую о том, как начинала работать над своими рассказами. Я вселялась в них мысленно, переживала вместе с литературными героями, ощущала душой и кожей то, о чём писала. Темы и сюжеты мне не чужды, а, наоборот, знакомы и даже близки. Это очень помогает в работе над текстом.

И всё-таки главное — это показать душу человека, его внутреннее настроение, влияние того времени, в котором живут персонажи моих произведений. В жизни очень много удивительного, порой такого, что и не придумаешь, фантазируя. А мы проходим мимо потрясающих историй и не замечаем этого. Некогда нам подмечать, что творится вокруг, мы движемся вперёд, открываем для себя новое и забываем старое, не думая о том, что всё новое — это хорошо забытое старое, и что опыт давнего — успех будущего. Рефлексы у человека как закладываются при рождении, так и вырабатываются на протяжении жизни. Они составляют наши инстинкты. Как среагирует тот или иной человек в данной ситуации? Чем он будет руководствоваться в своих поступках? Насколько это оправдывается или осуждается обществом?.. Множество вопросов возникает. Автор наделяет действующее лицо свойственным характером. На деяние может влиять что угодно: и погодные условия, и состояние человека, и веяние времени, и находящиеся рядом люди…

Автору присуще показывать ситуацию со своего взгляда, но при этом надо оставаться наблюдателем, представляя разные стороны обстоятельств. Но всё же акцент на главную мысль выбранной тематики остаётся за создателем произведения. Вспомним классиков: Чехов, Горький, Лесков, Гоголь, Толстой… Стиль и выражение замысла для любого писателя индивидуален и узнаваем.

Вот, кажется, и всё, что я хотела сказать о том, что мне помогало в работе. Читайте и оставляйте свои отзывы, которые меня будут поддерживать в творчестве.

Совиная ночь

Солнце, уходя на закат, село на верхушки берёз лесополосы, прикрыло свои огненные глаза и широко улыбнулось, озаряя виноватой улыбкой край луговины, лаская последними лучами зацветшие июньские травы: полянки красного клевера и донника, семейки тысячелистника, жёлтые кисти сурепки, заколосившийся луговой костёр с вкраплением в него белых ромашек… Тень от деревьев стала вытягиваться, обнимая поле тёмными лапами полумрака наступающего вечера, будто старалась достать до дороги и ухватиться за неё. Жара спа́ла, и весь растительный мир оживился, вдыхая лёгкую свежесть июньских сумерек. Запоздалые пчёлы и дневные бабочки, бесшумно пролетая, заторопились на ночлег. Запели интенсивнее кузнечики, прославляя месяц июнь. Недаром они получили своё название от древнерусского слова «изок», что означает «июнь».

Дачные массивы, перемежёванные лесополосами, занимали несколько полей. Машины по дороге спешили как в одну, так и в противоположную сторону: кто-то уезжал с дачи, кто-то только ехал, чтобы остаться там на ночь. Автобус курсировал по расписанию, привозя и увозя дачников. На участках наблюдалось оживление, слышалось: дребезжание вёдер, разномерные шумы воды, туканье тяпок, разговоры дачников… Все эти звуки говорили о том, что посёлок живёт полной сезонной жизнью.

Владимир Волошин сидел под навесом и пил чай. Надя, его жена, мыла посуду. Восьмилетний сын Андрюшка крался между грядок капусты за бабочкой, которая порхала над завязывающимися кочанчиками.

— Уйди оттуда! В грязь попадёшь — измажешься! — крикнул ему Владимир.

Мальчик вылез из капустного царства и пошёл по дорожке к отцу, и вдруг остановился:

— Па! Тут кто-то шуршит!

— Где?

— Здесь, в кустах, — сын показал в сторону смородинового ряда.

— Ёжик, наверное. Или какой другой зверёк. Не пугай, пусть живёт.

Сумрак сгущался, солнце последним заревым отблеском распласталось на западном небосводе, прячась за горизонт. От политых грядок потянуло влагой, воздух наполнился свежестью. Надя, помыв посуду, села рядом с Владимиром и замерла, наслаждаясь тишиной и покоем. Андрюшка влез между родителями и обнял их, улыбаясь.

— Хорошо, что мы с ночёвкой приехали, — сказала Надя, погладив сына по голове.

— Да… Здесь душа отдыхает, — ответил Владимир.

Он обожал слушать тишину природы, в которой было столько божественных звуков, что душа замирала от благодати. Владимир не любил шумных компаний, не лез к людям в душу и сам не открывался, казалось, даже самому себе. Надя, его жена, никогда не донимала мужа лишними расспросами. За годы, которые они прожили вместе, в семье сложилось полное понимание между супругами.

Вот так они сидели и слушали, как стрекочут сверчки. Где-то играла музыка. А недалеко от них пели песни соседи, собравшись за столом коллективом. Почти совсем стемнело. Вскоре всё кругом стихло. Над участком, крича, разлетались совы.

— Па, это кто кричит?

— Совы. Вон, гляди, одна на забор села.

Мальчик спрыгнул со скамейки и подкрался к забору, чтобы посмотреть на сову. Птица несколько секунд сидела не шевелясь и вдруг поднялась и улетела. Андрюшка разочарованно взмахнул руками.

— Володь, я там постелила, — сказала Надя, — пойдём спать.

— Не, Надюш, я посижу ещё, воздухом подышу.

— Ну ладно. А я пойду, лягу. Что-то притомилась. Андрюш, спать пошли, поздно уже.

— Ну мам!

— Никаких мам. Пошли, комары накусают — хныкать будешь.

Они ушли в дом, а Владимир сидел и смотрел на звёзды. Небо было усыпано мерцающими точками, таинственно плыла полная луна, притягивая к себе его мысли. Деревья в саду стояли не шелохнувшись, будто заснули. На кустах роз во мраке выделялись белые соцветия, создавая сказочную ночную картину. Белый пион, не успевший отцвести, выставил свой пышный цветок на обозрение ночным обитателям, словно включил фонарь. Огородная растительность, изнеможённая дневным зноем, дышала ночной свежестью, и казалось, было слышно, как она растёт. Жужжали комары, но особенно не мучили. Владимир взял сигарету, закурил и вдруг услышал, как скрипнула калитка.

— Здорово, Володь, — услышал он и увидел подходящего к нему Семёна — соседа по даче. — С ночёвкой приехал?

— Здорово. Решили выходные на природе провести. Да и поливать огород надо. Жара-то какая стоит! А ты чего бродишь? Не спится?

— Да я от Нинки шёл, гляжу, огонёк у тебя. Совы-то как нынче раскричались! Токовые полёты совершают, пару себе подыскивают. Вот ты погляди, пируэты какие выделывают, песни брачные распевают!

— Разлетались, вот сижу и наблюдаю. А ты всё бегаешь к Нинке? А чего не женишься? Вон даже совы семьи строят. Всё бы к одному месту. И женщина она хорошая…

— Это так. Баба она тёплая, хозяйственная. Но понимаешь, Володь, придёшь к ней, вроде всё хорошо, а уйдёшь… и как бы забыл про неё. Душа не прирастает. Я вот хожу мимо участка Галины Соковой, гляну на неё — и взглядом оторваться не могу. Она там по своим грядкам ползает, по сторонам не смотрит, а окликнешь её — встанет, глянет… а меня аж пот прошибает. Такая тоска и сила в её взгляде, что никакая стена не устоит перед ней.

— Так чего же? Иди на абордаж. Женщина она свободная, а сын её, думаю, не помеха тебе будет.

— Какое там… Только и скажет: «Чего тебе, окаянный? Перепугал. Некогда мне с тобой болтать. Работать надо, сын с матерью дома ждут».

— Так, может, у неё кто есть?

— Да нет никого. Узнавал я.

— Ну и Бог с ней. Чего она тебе? — Владимиру непонятна была навязчивость соседа к этой женщине. Семён слыл бесшабашным малым, который успел развестись и вёл свободную жизнь холостяка. Летом он жил на даче, а зимой — у женщин приживалой. В который раз обещал жениться, да так и не решался.

Владимир затянулся, задумавшись. Семён тоже закурил и, будто кто услышит, прошептал:

— Знаешь, я чувствую, она такая, что если полюбит, то так сильно, что в бреду будешь её имя повторять. Кровь закипает при виде неё. Такие не растрачивают себя без разбора. В её руках даже тяпка сама тяпает, будто подчиняется ей. А глаза у неё такой глубины, что утонешь и всплывать не захочешь.

Владимир слушал соседа и старался представить Галину такой, какую ему рисовал Семён. «Да, красивая женщина, трудолюбивая, не шумная, серьёзная… — подумал он о Галине. — А так пройдёшь мимо — не заметишь… А нет, зацепила мужика… изошёлся чувствами весь. И всё — «её»… «неё»… словно по имени назвать боится. Крепко приворожила, и будто не хотела этого… Так чего же ей судьбу испытывать, если известен Семён своей вольной жизнью? У неё и так судьба нелёгкая, не до флиртов. Сына надо поднимать».

Совы поутихли, где-то рядом ухнул филин. Семён на секунду замолчал и вновь заговорщически продолжил:

— Ты не думай, Володь, я от души говорю. Не хочу ей сделать больно. Я и жениться готов. Но не камень же она? С ней бы я всю жизнь прожил. Надоело бобылём ходить. А Нинке я только жизнь испорчу. Мне ведь такую надо, чтобы душу мою держала при себе. Покуролесил я в своей жизни, остепениться пора. Перед ней я усмирённый становлюсь. Сердце в груди бьётся так, что стук его слышу. Вот ведь говорят, что в бабах сила колдовская имеется. И если зацепит глубоко, то хана…

Семён так размечтался, говоря о своих чувствах к Галине, что не заметил, как сигарета, догорев, стала жечь ему пальцы.

— Фу ты! Вот-вот, огонь она внутри. И обжечься боишься, и согреться около неё хочется. Напором не взять, жалостью тем более. Волочиться не по мне. Вот хожу мимо, смотрю, а она из меня всю душу выматывает своим безразличием. А я бы прирос к её калитке и всё смотрел бы на неё и смотрел... Я как-то ухватил её руку — аж током прошибло насквозь. А она потихоньку убрала её из моей руки, опустила глаза и пошла молча прочь, будто ничего не случилось. А я и стронуться с места не мог, и слова сказать. Стоял и смотрел ей вслед.

— Ух, как тебя угораздило, Семён! Сто́ит ли так страдать? Женился бы на Нинке и остыл.

— Оттого и жениться не могу, что она есть, Галина. Где бы ни был, о ней постоянно думаю. Боюсь Нинку Галей назвать. Вот сейчас иду мимо её участка, закрыто у неё — не ночует она на даче, а я стою и вглядываюсь в темноту… Ну ладно, поздно уже, пошёл спать. Давай, Володь, — он бросил наземь окурок, затушил его носком ботинка и, не оглядываясь, вышел в полную темноту.

Владимир ещё немного посидел в одиночестве, думая о своей Наде с теплом. Он любил жену за спокойный, уступчивый характер, за душевность и хозяйственность, за её лучистые глаза и красивую грудь… Да нет… всё не так. Просто Надя стала для него родным человеком, без которого он не мыслил жизни. Ещё крепче соединил их Андрюшка. Сын похож на них обоих, он — их продолжение. Мимолётная влюблённость — это одно, а настоящая любовь — другое. Хотя что же всё-таки вкладывается в слово «любовь»? Вот зацепила же Семёна Галина! Чем? Это только Семёну понятно. А Нинка вроде бы и на всё готовая для него, а нет… не присушила мужика. Душа, душа… чего же ты хочешь?..

Владимир по-мужски посочувствовал Семёну, затушил окурок, глянул на звёздное небо, которое притягивало своей таинственностью, будто хотел там увидеть ответ на свой вопрос, помолчал, потом встал и пошёл спать. В ночи ухнул филин, зашуршала мышь под навесом, яркая луна проводила его, как всех полуночников, молчаливым взглядом. А на востоке уже нарождался новый рассвет.

Супердевочка

Двухтысячный год, перешагнув через вековую черту, стал переломным в жизни страны. Новый век, вступая в свои права, не оставил и шанса к возврату к прежним временам, но дал надежду на улучшение положения многим простым россиянам. До стабильности в экономике было далеко, но начали открываться предприятия, появились рабочие места, и люди вздохнули с облегчением.

Ранним утром в тёплый июньский день Настя шла на смену. Завод наконец заработал, на свои места возвращались старые кадры, появились заказы, ожили цеха, открылся технический корпус, который был на целый год законсервирован. Стали давать зарплату почти регулярно. Настя не была сокращена, она всё это время готовила документы в архив. Когда завод простаивал, зарплату не выплачивали месяцами, приходилось работать в долг. Семья жила огородом и временными подработками. Но руководству удалось сохранить завод, народ облегчённо вздохнул, тяжёлое время, казалось, осталось позади. Что ждало впереди — никто не знал, но первый свободный шаг был сделан. Настя шла и радовалась летнему дню, надежде на лучшее время. С утра в городе жизнь начинала кипеть, и это успокаивало. Люди торопились на работу, по своим делам, только пьянчуги толпились у известного шинка, который опостылел горожанам за эти годы. Невыносимо было каждодневно смотреть на сборище опустившихся людей, которые стекались сюда целыми сутками. Эта утренняя картина омрачила Настины мысли. Опухшие, лохматые, грязные, вонючие бродяжки копошились у злополучного двора: кто только плёлся сюда, кто, приняв кустарное спиртное на грудь, сидел здесь же, привалившись к забору, кто бродил, выпрашивая у прохожих подать на жизнь. Эту картину она наблюдала каждый день, идя на остановку, и старалась как можно быстрее миновать злосчастное место. Но вдруг она увидела, как с этого двора вышла высокая пьяная женщина в неряшливом виде и, как зомби, пошла через дорогу, не замечая никого вокруг. В ней Настя с трудом узнала Аллу — дочь Лидии Романовны, женщины, с которой она раньше работала. «Боже мой! Что это сделала с ней жизнь? Глазам не верится», — подумалось ей.

В 1985 году Настя пришла работать на завод после института в технический отдел. Она сразу же попала под покровительство опытного технолога Лидии Романовны Скворцовой. Та с воодушевлением помогала молодой сотруднице влиться в коллектив, получить навыки в работе. Они сдружились, несмотря на разницу в возрасте, и делились друг с другом сокровенным. Шли годы, Настя освоилась в работе, вышла замуж, они с мужем встали на очередь на квартиру, а пока жили с родителями. У Лидии Романовны была трёхкомнатная квартира, дача, машина и дочь, которую они с мужем обожали и баловали. Они делали всё, чтобы их Аллочка ни в чём не нуждалась. Однажды Лидия Романовна даже сказала:

— Скелет свой, что ли, заложить? Хочу Алле платье модное купить.

Настя обомлела от этих слов:

— Как это — заложить?

— Государству. Науке. Пусть после моей смерти что хотят с ним делают.

Девушке эти слова показались ужасными, но любопытство взяло верх, и она спросила:

— И сколько скелет стоит?

— Сто рублей примерно.

«Боже мой! — подумалось Насте. — Всего-то одна получка! И какое-то платье… Это что? Любовь материнская?.. Или…» Но ничего на это сказать своей наставнице она не решилась. Боялась обидеть её материнское чувство, хотя в глубине души Настю раздражало, когда Лидия Романовна называла свою дочку супердевочкой, глядя на свою молодую коллегу с сожалением. Настя с мужем собирали деньги на кооперативную квартиру и отказывали себе во многом, в том числе и в одежде. А Лидия Романовна постоянно хвалилась обновами для дочери, рассказывала, что доченька снова летом поедет отдыхать на юг. Вскоре избалованная супердевочка вышла замуж, и, естественно, требовалось денег больше. Скромная и терпеливая Настя отметила уже тогда черту характера дочери своей наставницы, когда коллега рассказывала ей о том, как отец Аллочки, гордившийся ею, хвалился: «Моя дочка не пропадёт! Мы вот пошли в магазин «Арженка», там кур давали, она зашла и пошла без очереди, объявляя, что беременна. Взяла на всех нас кур и пошла прочь, не обращая внимания на недовольство людей, стоявших в очереди». А Настя, если и пользовалась такой льготой, то с согласия очереди, и то через одного человека, как положено. Неприятно ей было слышать похвальбу наглости молодой особы. Там, вероятно, и пожилые, и с детьми, и даже беременные стояли. А тут целая орава здоровых родственников воспользовалась бесстыдством своей наглой доченьки. Но люди разные, с этим не поспоришь. Только зачем напоказ выставлять этакие «достоинства» переростка-дитяти.

Однажды Лидия Романовна сказала Насте как-то между прочим:

— Тебе хорошо, тебе не надо платить за трёхкомнатную квартиру, за дачу, за машину, за телефон, а я всё оплачиваю.

Терпеливую и больше молчаливую Настю тогда будто кто подстегнул:

— Так у меня этого ничего нет! За что я должна платить? Возьмите и продайте машину, дачу, отключите телефон… Вам будет тоже хорошо!

— Вот тебе! — Лидия Романовна, озлобленная на весь мир, показала фигу девушке и этим отыгралась на Насте. Чрезмерная забота о доченьке взвинтила матери мозги, и она нанесла, не думая, своей молодой коллеге большую душевную обиду. Настя жила скромно, добивалась всё в жизни своим трудом, ничего не требуя от родителей. А самое главное — она не завидовала и никак не мешала жизни этой супердевочки.

Шло время. Доченька Лидии Романовны родила ребёнка, успела развестись и вновь выйти замуж. А Настя с мужем наконец получили квартиру. И вот она снова неожиданно услышала упрёк от своей старшей коллеги:

— Тебе хорошо, ты квартиру получила, а моя Алла нет.

— Так ей сразу хотя бы временное жильё дали со вторым мужем! Не нравится, пусть с вами живёт в трёхкомнатной квартире.

Но до невероятности любящая мать не унималась:

— Тебе хорошо…

— Да чего хорошо-то? Мы столько лет ждали! Я-то тут при чём?

Что тут скажешь? Рядом находящийся человек всегда виноват в том, что имеет. Настя это поняла из жизненного опыта. Завидуют всему, даже твоей беде, главное, как это сформулировать. Нет — завидно, есть — особенно завидно. Так можно сказать: живёшь — повезло, умерла — тоже повезло. Хорошо там, где нас нет. А ведь сам человек и несёт в себе то, чего он заслуживает.

Пришло время перемен, так называемая перестройка. Многим она поломала жизнь, и вся страна тяжело пережила эти годы: закрывались предприятия, не выплачивались зарплаты, общество менялось кардинально. На заводе происходило сокращение штата. И тут Насте стало понятно, что сократят именно её. Хотя Лидия Романовна и подходила к пенсионному возрасту, но дружба с начальством давала ей надежду, что оставят именно старого работника. Мужа Насти сократили, зарплату задерживали… Благо раздали землю под огороды, с коих многие семьи заводчан и кормились. Потекли унылые будни серой и даже гнетущей жизни. А супердевочка, к этому времени сменив несколько работ, уже торговала шмотками на рынке, занималась фарцовкой. Лидия Романовна, которая всё-таки боялась, что оставят работать Настю, а не её, как-то сказала ей:

— Чего сидишь ждёшь? Вон моя Алла деньги на рынке зарабатывает. Ты молодая, пошла бы тоже торговать!

Ничего не ответила ей Настя. Не было у неё в характере заниматься торговлей, не по ней это занятие. Она терпеливо ждала своей участи. Всё произошло само собой: Лидия Романовна внезапно уволилась сама и Настя осталась на заводе. Связь между ними оборвалась, и больше она ничего не слышала о своей наставнице.

Прошли два тяжёлых года, предприятие наконец заработало, появилась надежда на лучшее. И вот Настя увидела Аллу, дочку Лидии Романовны. Что это? Как понять? Всю дорогу до завода она думала об этом. На работе она поделилась с одной коллегой увиденным, а та ей рассказала:

— А ты что, не знала? Её дочь связалась на рынке с какими-то людьми, спилась совсем, детей бросила, дерзила матери, стала жить с каким-то пьяницей… Лидия Романовна лишила её материнства, взяла опекунство над внуками. Поэтому она и уволилась тогда с работы. А недавно у неё умер муж, отец Аллы…

Настя была ошеломлена. «Вот тебе и супердевочка…» Что сломало эту молодую, умеющую приспосабливаться женщину? Излишняя любовь матери, воспитавшей в ней беспредел самодозволенности и крайность самолюбия? Она наверняка не жила за гранью бедности. Чем измеряется жизнь? Приспособляемостью или терпением? У Насти накопилось столько вопросов, что голова пошла кругом. Всё-таки жаль Лидию Романовну.

Настя видела ещё один раз Аллу на паперти у церкви, в которую сама ходила молиться за здоровье своей матери. Та сидела с протянутой рукой в грязной одежде рядом с такими же опустившимися людьми, бессмысленно глядя в одну точку. Сам Бог привёл её покаяться сюда, да только вряд ли она дошла до храма. И эта протянутая дрожащая ладонь собирала гроши на огненное зелье, сжигающее человека изнутри. И сидела она в этой очереди попрошаек, не выскакивая из неё наперёд. Даже убивая себя, человек ждёт своей очереди. Настя не бросила ей монетку, желая не участвовать в приближении конца её жизни. Пока мать жива, кусок хлеба даст своей дочери.

Больше Настя не видела Аллу, да и о Лидии Романовне ничего не слышала. Хотя нет, говорили, что Лидия Романовна больна. Но с ней рядом уже выросшие внуки. Дай Бог ей в них не разочароваться.