Ничто не случайно. Галина Радионова

ВАСЮТКИН ВИШНЯК

Наша постоянно меняющаяся жизнь всё время меняет и наше сознание, отодвигает от нас всё прошлое, открывая путь будущему. В настоящем прошлое становится историей, которая чаще всего бывает спрятанной в неведомых закоулках памяти. Но без памяти всего происшедшего нельзя оценить настоящее. Именно поэтому в нужный момент приходится рыться в прошлом, возвращаться к истокам прожитого и пережитого, событиям и лицам, оставившим след в душе на всю жизнь.

Вспоминаю родной дом, в котором прошли годы детства и юности, и оживают в сознании самые дорогие мне люди и события, возвращая свои имена и места, где прошли те события. Хочется рассказать о них, чтоб навсегда вернуть к жизни хотя бы словом. И рассказывая, ещё раз могу оценить, что они значили для меня.

Я из возраста послевоенных лет, почти ровесница Победы, поэтому каждый день моего взросления связан с присутствием в жизни людей и историй времён Великой Отечественной войны. Уже много, если не сказать – очень много, написано о войне, её героях, об историях, связанных с теми событиями, а из памяти, как из музейного архива, снова и снова выплывают страницы человеческих судеб, на которых остался отпечаток далёких лет.

Моё детство проходило в рабочем посёлке на окраине уральского Челябинска, куда была эвакуирована наша семья, там после войны и осталась. Кроме родителей и нас, троих детей, в семье постоянно появлялся кто-то из родственников, приезжавших чаще всего из Рязанской области, откуда родом мои родители. Кому-то нужна была помощь в устройстве на работу, кто-то отоваривался продуктами и уезжал, чтобы через какое-то время вернуться опять. И всегда на гостинцы, если это было летом, привозили ведро вишни. Мама, с каким-то особым теплом называла эту вишню «Васюткиной». Но тогда, ещё дошкольницей, я не задавалась вопросом, откуда такое название. «Васюткина» да и «Васюткина»!

Позже, когда стала ходить в школу, часто отправляли родители меня на каникулы в деревню к своим родителям. При этом мама давала наказ, чтобы обязательно привезла домой вишню. Действительно, эта вишня вызывала восхищение: тёмно-бордовая, сочная, сладкая. И потому вопросов, почему её все любят, не возникало.

Деревня, как теперь помню, называлась Лопатинки. А вот точного названия района, где была эта деревня, не помню.

Жизнь у колхозников в послевоенные годы была трудной: вместо денег за трудодни выдавали сельхозпродукты – рожь, овощи, мёд… Денег не получали. Вот и ехали люди в города к своим родственникам, чтобы запастись с их помощью чем-то необходимым, отоваривались и возвращались домой, прощаясь до следующего раза. И, провожая меня в древнюю с кем-то из таких попутчиков, мама отправляла туда вместе с нами пару больших чемоданов, полных продуктами.

Бабушка Таня скрупулёзно рассматривала гостинцы и раскладывала по сундукам, стоящим в избе в ряд в красном углу. Сладости припрятывались так, чтобы мы, дети, их не нашли. А приезжали на каникулы к дедушке и бабушке из разных городов до шести человек.

Несмотря на скудность деревенской жизни, как можно оценить её с позиции настоящего времени, лето пролетало весело и стремительно. Больше всего ждали, когда в саду поспеют вишня и яблоки.

Дедушка Ваня забирал старших детей на колхозное поле трудиться взамен бабушки, которая оставалась с младшими хозяйничать в доме.

Бабушка, управившись по хозяйству, часто звала нас пойти в вишняк, как называли в деревне сад с вишнёвыми деревьями, чтоб посмотреть, не поспели ли ягоды. Так и говорила:

– Пойдём, посмотрим, скоро ли нас Васютка сладкой ягодкой угостит…

Опять же для меня, тогда ученицы начальных классов, названное имя с вишней не ассоциировалось.

Когда была уже в пятом классе, и начали изучать ботанику, на одном из уроков речь зашла о Мичурине и его работах по выведению новых сортов различных садовых растений. Я подняла руку и сообщила, что знаю один из сортов вишни, якобы выведенном Мичуриным, а название этой вишни – «Васюткина». Учительница, посмотрев на меня, сказала, что о таком сорте не слышала и надо бы мне выяснить, откуда у меня такие сведения. Я спасовала.

Вернулась после уроков домой расстроенной и стала расспрашивать маму, откуда название у любимой нами вишни. Тогда-то узнала историю, ставшую одной из страниц жизни нашей семьи.

Было у моего деда Ивана и бабушки Татьяны к началу Великой Отечественной войны семеро детей. Четверо старших к тому времени уже обзавелись семьями и разъехались по разным городам. Дома остались две младшие девочки – двух и семи лет – да один из мальчишек, уже повзрослевший – Василий, или, как его называли дома, Васютка. Было ему шестнадцать лет. Окончил он в школе только семь классов и пошёл трудиться в колхоз, чтобы помогать семье.

В начале войны, когда началась мобилизация мужчин на фронт, деду Ивану было уже больше пятидесяти лет, его в армию не призвали, а так как он был грамотным, назначили вместо уходившего на войну председателем сельсовета.

Васютка просился на фронт, а его по недостатку положенного возраста не призывали. Те места, где они жили, бои обошли стороной. Только в то время военной жизни всем доставалось несладко.

Год ещё трудился Васютка, как взрослый мужик, на колхозных полях и везде старался успеть да дома помочь. Но пришёл срок, и получил Васютка повестку явиться на сборный пункт. Проводили его и стали ждать весточек с фронта. Приходили письма не очень часто, коротенькие и с обещанием скоро вернуться.

В дома односельчан одна за другой приходили похоронки. Всё труднее было ожидание. Год прошёл, и другой… Шли письма до 1944 года. И в госпитале он с ранениями побывал, оттуда – в строй. Военные сводки давали надежду на скорую победу. Однако не суждено ему было вернуться… Ближе к победной весне пришла в дом чёрная весть о его гибели. Чёрствые строки, которые, казалось, уже намозолили глаза всем, увидевшим горе, теперь прочла и мать: «В боях за освобождение… погиб смертью храбрых…»

Держала Татьяна в руках письмо, а рядом две девочки, подросшие, смотрели на мамины слёзы и – тоже в плач. Вытерла мать глаза да пошла в сенцы к жернову намолоть ржи на лепёшки, чтоб накормить семью. Только тогда дала волю слезам: лились они ручьём в муку, только этих слёз никто не видел. Когда к вечеру вернулся Иван домой, без слёз подала она ему листок. Ушёл муж в хлев, долго не возвращался в избу, а вернувшись, сказал:

– Надо жить, мать, и для детей, и за него…

Никому не рассказывали о своей беде, и каждого односельчанина, ждущего кого-то из родных с фронта, успокаивали:

– Ждите, верьте, придёт…

Недалеко от деревни был сад, посаженный ещё помещиками, которым когда-то принадлежала деревня. Называли этот сад в деревне барским. В том саду росло много фруктовых деревьев и экзотических растений, приносящих в прошлом гордость, как хозяину, так и деревенским жителям.

Во время войны, когда уголь не завозился, при наступлении холодов топить в избах печи было нечем, и шли люди вырубать деревья в том саду. Однако правление сельсовета постановило, во что бы то ни стало сохранить сад. Иван, знающий к тому времени все посадки в саду, часто уходил в сад, ссылаясь на необходимость охраны, и чтобы побыть одному.

Пришёл май 1945 года. Люди праздновали Победу. Весна выдалась такой солнечной, нарядной, как будто вся природа ликовала вместе с победителями. Принёс Иван домой саженец вишни из того сада. Сказал:

– Нет у нас ни места, ни могилки, где Васютку помянуть можем, так посадим эту вишенку, пусть нас своими плодами радует. Сорт хороший. Мы с ней, как с живым сыном, разговаривать будем. Посадим в конце огорода, чтобы никому в глаза не бросалась. Пусть Васютке привет от нас передаёт.

Шли годы, и мирная жизнь понемногу брала своё: вернулись с фронта мужики, оставшиеся в живых, возрождалась колхозная жизнь. Саженец, посаженный Иваном, прижился и быстро дал новую поросль. С горечью смотрели родители Василия на подрастающие деревья, а летом, когда созревали ягоды, собирали их в корзинку и шли в церковь соседней деревни, каким-то чудом сохранившуюся, не разгромленную и не разграбленную революционерами-большевиками, чтобы раздать вишню прихожанам, при этом просили помянуть убиенного воина раба Божьего Василия.

За семь-десять лет уже не одно, а несколько деревьев давали урожай вкуснейших ягод. И начали называть тот клочок земли «Васюткиным вишняком», а про вишню стали говорить, что она – Васюткина.

Настоящий вишнёвый сад разросся за огородом деревенской усадьбы моих дедов. Повзрослели их младшие дочки, уехали учиться в город. Остались старики одни, и стали на время каникул встречать внуков.

Повзрослела и я. У дедушки выяснила, что сорт той вишни назывался «владимирский», или в просторечье – «владимирка». Но у нас в доме навсегда осталась в памяти как «Васюткина».

Беда потери сына ни могла не оставить рубцов на сердце матери. Стала моя бабушка Таня часто жаловаться на боли в груди. В деревне не было даже фельдшерского пункта, только фельдшерица принимала больных на дому и давала им направление в районную поликлинику. Ездить в направлении «туда-сюда» в район, чтобы получать необходимое лечение, было проблемно из-за транспорта и большой траты времени. Решила тогда моя мама забрать мать на время к себе, чтобы подлечить её в городских условиях. Остался в доме за хозяина один дед Иван. Трудно было старикам расставаться. К тому же дед был старше бабушки более чем на десяток лет. Были они всегда дружными, любящими, а тут оказались разлученными. Почтальонша, работающая в деревне, часто не могла принести вовремя письма от бабушки деду и не могла вовремя забрать письма от него, а потому письма получали с большим запозданием. Телефонная связь была в деревне часто недоступна. Так и случилось, что письмо уже от соседей, сообщающих о смерти деда Ивана, пришло тоже с большим запозданием. Умер дед скоропостижно от инфаркта, похоронили его дочери, живущие в Рязани. Больше ничего не сообщалось.

Позже выяснилась причина смерти. Выстроил колхоз новые молочно-товарные фермы для коров. Гнали их на водопой мимо дедовой усадьбы. Чтобы сократить путь к реке, решило правление колхоза проложить новый маршрут через дедов огород, ссылаясь на то, что живёт старик один, а дети приезжают только изредка летом. Мол, итак хватит ему земли для огорода. Подогнали трактор к вишняку, и стал тракторист выкорчёвывать деревья. Дед выскочил из дома, бросился навстречу двигающемуся трактору, чтоб защитить посадку. Да не слушал его тракторист, продолжал крушить деревья. Сник дед, поплёлся к дому и упал посреди дороги. Подбежали к нему люди, да было поздно. Не выдержало сердце старика.

Бабушка долго болела. Всё рвалась поехать, хотя бы могилке поклониться. Чтобы убедить её не ехать, принимая во внимание состояние здоровья матери, обратились мои родители к священнику, и объяснил он ей, что главное, это молиться об усопшем, а ехать далеко в её возрасте с плохим здоровьем не стоит. Послушалась и осталась жить в нашей семье. Только постоянно спрашивала, знает ли кто, как дела в деревне, как себя чувствуют вишни в их саду. И все дружно уверяли, что всё в порядке, вишни, по-прежнему, красавицы и радуют всех своими ягодами.

Дом их сначала оформила на себя одна из младших дочерей, а позже продала его колхозу на снос. Людей, живущих в деревне, оставалось всё меньше: молодые уезжали жить в города, а старики потихоньку умирали. Всем оставшимся одиноким старым жителям деревни было предложено переселиться к родственникам в соседние деревни. Так не стало и самой деревни Лопатинки.

Мамины сёстры редко писали письма матери, были спокойны за её старость. К нам уже никто не приезжал. Только часто, собираясь за чаем, мы вспоминали варенье из Васюткиной вишни да истории из деревенской жизни и наших летних каникул.

Рассуждая про себя, где моя малая родина и что меня связывает с ней, я вспомнила не только годы детства и далёкий заводской посёлок на Урале, но и небольшую деревеньку Лопатинки в Рязанской области, откуда начинался наш род.

Живу я полвека в Беларуси. Здесь родились и выросли, стали родителями мои дети. Никогда не было в моей душе разницы в отношении между той моей родиной в России, воспитавшей меня и давшей путёвку в жизнь, и Беларусью, принявшую меня, ставшую моим вторым домом. В России остались могилы самых дорогих для меня людей – родителей, дедов, там живут все мои родные.

В боях за освобождение Беларуси под Витебском отдал жизнь молодой солдат Васютка. В Брест-Литовске в авиаполку служил брат отца Семён, откуда и был отправлен на фронт: погиб. Прошла через всю Беларусь и со вторым Белорусским фронтом дошла до Варшавы двоюродная сестра отца Надежда, участвовала в боях за освобождение Минска.

Как я узнала позже, прожив в Гомеле много лет, и то осталось в моём сердце навсегда, что в боях за освобождение нашего города сражался солдатом мой школьный учитель математики Столпник Борис Павлович. Значит, много и давно уже связывало мою судьбу с Беларусью. А потому нет у меня малой родины, есть одна большая – Родина, где вне зависимости от места рождения есть одно главное – любовь и преданность земле, на которой живёшь.

И есть на этой Родине совсем небольшой, не ухоженный, старый вишнёвый сад рядом с ушедшей в небытие деревней Лопатинки, возродившийся на сильных корнях деревьев из почек обрубленных ветвей. Он по-прежнему зацветает в мае и отдаёт созревшие ягоды земле в память о родительской любви к сыну и сыновней любви к Родине.

Когда бы мне задали вопрос, с чем я могу сравнить жизнь, я бы ответила:

– С паутиной! Паук – это судьба. Она крепко держит нас в своих сетях и вяжет тонкую нить жизни. Провяжет одно кольцо и переходит к вязке другого. Дороги, которые мы выбираем – лучики паутины. Они в переплетении с нитью становятся узлом связи с новым отрезком, держат натяжение, как энергию… К центру, когда они совсем небольшие и довольно частые, судьба ведёт жизнь к концу. И, наконец, взяв у жизни всё, что было предназначено, затягивает последнее. Потом остаётся паутина до поры до времени покрываться пылью, провисать, и, наконец, оторвётся…

– А счастье?

– Над этим вопросом я думала часто и немало. Сказала бы, что это неопределённая и постоянная величина в определённый период. То есть, находясь в какое-то время в эйфории, мы не можем ни определить, ни осознать границ и протяжённости данного состояния. А оно может в любой момент оборваться.

С другой стороны, находясь в какой-то момент в отчаянии, мы определяем тот период, в котором было лучше, чем в настоящем. И тогда понимаем, что счастье уже было – незаметное, спокойное и неузнанное. Но мы его не берегли, стремясь достичь той неопределённой величины, которая грезится…

– Хорошо. А как насчёт «креста», который нам назначен судьбой?

– Да…мы часто говорим о судьбе, как о кресте, назначенном свыше. Только одни не тянут его, несут смиренно. А другие идут на риск, всегда в поисках, целеустремлённые – такие несут, ни с чем не считаясь. Однако часто на их пути встречаются преграды, которые преодолевают не все…

Когда-то, будучи на экскурсии в Свято-Успенской Почаевской лавре, я услышала от старца такую притчу. Сам Господь нёс по жизни свой крест смиренно и с терпением. И в Евангелии мы читаем, как он говорил людям, слушающим его: «Возьмите мой крест – моё иго, ибо оно легко, и спасётесь…» А один человек из слушающих его попросил: «Так раздай нам всем по кресту…»

– Хорошо,– ответил Господь,– берите! И каждому укажу тот путь, по которому он должен пройти до конца. – И стал раздавать кресты.

Кресты были разными: по материалу, по размеру, по качеству. И по тяжести были разными. Разобрали люди кресты и понесли. Один несёт легко и идёт быстро, другой медленнее и тяжело, третий – еле тянет. А один человек несёт и всё думает, как ему крест облегчить. Посмотрел, что можно укоротить, и отпилил по длине кусочек. Стало легче. Пронёс немного ещё, но увидел, что другие успешней, и снова отпилил кусочек.

Дошли до глубокого оврага. Другие свой крест перекинут через бездну, ложатся их кресты устойчиво: перейдут и идут дальше. А человек, что свой крест укорачивал, подошёл к бездне и задумался: «Как перейти?..» Прикинул, что длины его креста должно хватить, кинул. Едва коснулся крест другого берега. Ступил на него человек, пошатнулся крест и обвалился в бездну. И человек упал в неё...

Так и в жизни каждый несёт свой крест. И часто хочет его заменить, или облегчить, но бьётся, а ничего не получается…

– А что ты думаешь о себе? Какая ты?

– Не знаю. Живу, радуясь. Есть ли у меня в жизни проблемы? – Конечно, есть. Как у любого человека в этой жизни. Говорят мудрецы: если хочешь быть лучше, смотри на себя с чужой стороны. Вот люди пусть и говорят, какая я. Я рассказываю истории, которые живут в моей душе, беспокоят меня, несут определённую мудрость или заставят моего читателя взглянуть на некоторые стороны жизни с другой стороны – иной, чем они воспринимали до сего момента. А, может, совсем не по нраву придутся им мои истории. Кто знает…

Жизнь многогранна, многолика и у каждого человека есть своё мнение. И люди все разные: по происхождению, по воспитанию, характерам и способностям, по знаниям… Оттого и разные. Я спокойно и с благодарностью принимаю любое, ведь каждое из них – это оценка моего отношения к жизни.

– А если молчат? Значит ли это, что они читали тебя?

– Если читали и промолчали, то, возможно, мои истории не дотянулись до их сердца, или же, из вежливости, не хотели со мной соглашаться, и промолчали… Всё возможно.

Главное в том, что рассказывая, делюсь своей душой, своей оценкой всего, что прошло через моё сердце. И думаю, повествование таких историй составляет мнение о том времени, в котором мы живём.

Галина Радионова