Становление. Александр Коломийцев

5.002

Купить Становление. Александр Коломийцев

Цена
520
Количество
Сообщить о поступлении
Сообщить о поступлении товара
Ваша просьба принята!

Вы получите уведомление о поступлении товара в продажу на указанные Вами контакты
Ваш E-Mail
Актуальность
- обязательно к заполнению
Проверка...
Заказ по телефону
+7 (913) 429-25-03
  • КАЧЕСТВЕННО УПАКУЕМ ЗАКАЗ

    Заказ будет упакован в воздушно-пузырьковую пленку, что гарантирует сохранность товара
  • БЕСПЛАТНАЯ ДОСТАВКА

    Бесплатная доставка по России при заказе от 2000 руб.
  • УДОБНАЯ ОПЛАТА

    Оплатите покупку онлайн любым удобным способом
  • БЕЗОПАСНАЯ ПОКУПКА

    Не устроило качество товара – вернем деньги!

Эпоха "брежневского застоя". Будущее стремительно наступает, но прошлое не готово сдавать свои позиции. Молодой специалист по имени Алексей Мезенцев приезжает в небольшой таежный поселок, где ему предстоит с головой окунуться в будни геологической экспедиции, занятой добычей полезных ископаемых и драгоценных металлов. Он полон свежих идей, амбиций и больших надежд. Реальность становится неприятным сюрпризом. Закостенелое руководство противится любым новшествам. Процесс бурения нуждается в усовершенствовании, но любая инициатива давится на корню. Алексею необходимо адаптироваться к существующим условиям и найти способ буквально изменить мир, в котором он оказался. Это будет долгий путь, подразумевающий серьезные внешние и внутренние конфликты, необходимые для личностного и профессионального становления.



Купить в Новокузнецке или онлайн с доставкой по России Роман. Лауреат программы "Новые имена современной литературы" "Становление. Александр Коломийцев".

Становление. Александр Коломийцев - Характеристики

Автор книги / СоставительАлександр Коломийцев
Кол-во страниц276
Возрастное ограничение16+
Год издания2016
Вес450 г
ФорматА5, PDF
Переплет7БЦ (твердый шитый)
ИздательствоСоюз писателей

Глава 1

– 1 –

Небо низко нависало над измученной землёй. Грязно-бурые, размокшие тучи бесконечной чередой ползли с юго-запада. Казалось, взберись на лиственницу повыше, протяни руку, и выхватишь из разбухшего небесного брюха разлатую лохматину. Всякая живность затаилась, спряталась от подступающего ненастья, даже работяги дятлы и бестолковые сойки не нарушали мрачную тишину.
По разбитой грунтовке, надсадно подвывая двигателем, из пихтача выкарабкался облепленный грязью грузовик-вездеход под брезентовым тентом. По извилистой колее, пересекавшей пологий спуск, грузовик подобрался к самой воде, и остановился, уставившись в волны пустым взглядом лупоглазых фар, приобретя сходство с принюхивающимся, сторожким зверем. Водитель заглушил двигатель и под тент проник шум неспокойной реки. Молодой пассажир, находившийся в кузове, утомлённый прелестями езды по осеннему таёжному просёлку, поставил на деревянную скамью картонную коробку, которую всё время путешествия держал на коленях, и с надеждой выглянул в узкое удлинённое оконце. Но стекло, не мытое с самого сотворения мира, скорее скрывало наружный вид, чем позволяло взгляду обозреть окрестности.
Мезенцев подошёл к переднему борту, и, отстегнув клапан в брезентовой стенке, выставил голову наружу, предполагая увидеть конечный пункт маршрута. Прямо перед автомашиной метров на семьдесят ширился плёс, правее река суживалась и бурлила на перекате, далее, примерно в полукилометре, берега близко подступали друг к другу, здесь их разделял настоящий горный поток не более трёх десятков метров шириной. Река с разгону ударялась в высоченный утёс, и круто забирала вправо. Склоны утёса покрывал редкий кустарник, непонятным образом удерживавшийся на отвесной стене, у каменной преграды дыбились беспорядочные волны с клочками грязной пены. Шум бьющихся о камень струй наполнял пространство, усиливая тягостное впечатление мрачного осеннего дня. Левее, метрах в ста, на противоположном берегу, в Лосьву, название реки Мезенцев узнал накануне, впадал ручей. Устье притока скрывали заросли тальника и ольшаника. Тёмные ветви, витые стволики тоскливо топорщились над водой. Крутизну противоположного берега обрезала терраса. Над самой водой росли могучие берёзы с искривленными, покрытыми тёмными наростами стволами. За террасой темнел пихтач, разбавленный лиственницами и осинником. С брода на террасу вёл каменистый въезд, прорезавший крутизну наискосок. Речная вода казалась тёмной и густой, но шуга, вызвавшая на базе перед выездом неожиданную перебранку, ещё не появилась, лишь на тихих береговых закраинах поблёскивал робкий, объеденный течением ледок. Всё это Мезенцев рассмотрел в три минуты, буровая скрывалась за деревьями, и, несмотря на все старания, взгляд не смог её отыскать.
Водитель, разбитной татарин Яшка, и технорук, очевидно, совещались, прикидывая глубину напитанной осенними дождями реки. По известным им приметам глубина была определена как безопасная. Заурчал мотор, скрежетнула передача, и, пуская по течению грязные разводы, колёса ГАЗ-66 омочились водой. Вода быстро дошла до ступиц, но держалась примерно на одном уровне, то, пряча их, то, опускаясь ниже. Перед самым берегом дно круто ушло вниз, колёса полностью скрылись, и последний десяток метров автомашина преодолела с натугой, затем сразу, едва не скачком, выбралась на откос. На террасе автомобиль поминутно попадал в рытвины, но не обращая внимания на чувствительные толчки, пассажир не оставлял свой пост, удерживаясь обеими руками за борт и жадно рассматривал открывающиеся взору виды. Река, тайга, даже колдобины и ухабы становились частью его жизни. Очень скоро ему самому придётся решать вопросы о переправах, снабжении буровых через капризную реку, и ему хотелось, желалось поскорей окунуться в эту наполненную волнениями и неожиданностями круговерть, ощутить биение настоящей жизни. Восприятие находилось в активной фазе, всякая мелочь приобретала важный значительный смысл.
- 2 -

В Таёжный посёлок Мезенцев приехал вчера на поезде. Утром прибыл в Северотурьинск, где располагалась база экспедиции, а в обед уже садился на поезд, двигавшийся в обратном направлении. В Северотурьинск поезд приходил в семь утра с минутами, и свою остановку Мезенцев едва не проспал. С вечера не давала заснуть весёлая компания северян, возвращавшаяся из отпуска, а среди ночи у молодой пары, занимавшей нижние полки, расплакался ребёнок. Около шести Мезенцев решил более не маяться, умыться, перекурить, и ждать своей остановки. С мечтами о чашке кофе безотчётно отдался минутному забытью, и очнулся от заполошного крика: «Северотурьинск! Подъезжаем! Кто до Северотурьинска? На выход!» В проходе стояла толстая проводница, щурившаяся в неверном свете ночника, и вглядывалась в пассажиров. В тягучих сновидениях, – Мезенцев сдавал и никак не мог сдать экзамен по «военке» – появился просвет и действительность сфокусировалась. Толстуха говорила нормальным тоном, пронзительно вопил младенец с нижней полки, каким-то неведомым образом их голоса совместились. За окном уже проплывали станционные постройки, и когда Мезенцев спросонья, впопыхах не попадая в рукава, напяливал пальто, поезд утишил бег и жёстко брякал сцепками. Утренний туалет сопрягался с некоторыми трудностями. Из всех удобств на северотурьинском вокзале в квадратном зале ожидания, заставленном диванчиками, покрытых жёлтым лаком с выцарапанными именами амбициозных пассажиров, имелась лишь раковина. На стене над раковиной висела эмалированная табличка, строго настрого запрещавшая умываться и мыть посуду. Первое впечатление надолго оседает в памяти людей, и появляться в первый раз на будущем месте работы заспанным, неумытым вахлаком не хотелось. Зал ожидания пустовал, но не столько из опасения платить десятирублёвый штраф, сколько не желая начинать день с конфликта с младшим обслуживающим персоналом, имеющим привычку появляться совершенно неожиданно и шумливо вставать грудью на защиту правил и инструкций, Мезенцев извлёк из рюкзака кружку, и, наполнив её водой, вышел в пристанционный дворик. Наступал серенький октябрьский день, жёлто-оранжевый свет фонарей растворялся в блеклом рассвете. Мезенцев облюбовал стоявшую у голубой ёлочки зелёную скамейку с налипшими берёзовыми листьями, и приступил к утреннему туалету. По мокрому асфальту прошлёпала кирзовыми сапогами серая тётка в форменной ватной куртке с эмблемой МПС на рукаве. Умывающийся пассажир возбудил у тётки необъяснимое любопытство, и до самого конца аллейки железнодорожница шла, оглядываясь, зародив у пассажира неодолимое желание показать язык. Не удовлетворившись скудным умыванием, пассажир капнул на платок «Шипром» и протёр лицо одеколоном. Станционный буфет открывался в десять часов, и пришлось довольствоваться куском чёрствой булки и чаем из термоса, предусмотрительно заваренным накануне вечером. За ночь чай настоялся и вполне годился для заварки. Холодный воздух, умывание, крепчайший чай разогнали сонную одурь, и, почувствовав себя посвежевшим, Мезенцев приступил к поискам экспедиции.
База экспедиции находилась на окраине городка, образуя автономный посёлок. Довёз к ней новенький «ПАЗ» северного исполнения. Ни кондуктора, ни кассы в автобусе не имелось. На капоте стояла белая картонная коробка с мелочью, рядом лежал билетный рулончик. Пассажиры бросали в коробку деньги, сами отсчитывали сдачу, сами отрывали билеты, последнее делали далеко не все. Расплатившись, большинство приговаривали с усмешкой: «Да на кой он мне, билет этот!»

В экспедиции дело решилось быстро. Кадровичка внимательно прочитала направление, что-то отметила в большой книге, тут же последовал звонок главному инженеру. Через полчаса, дождавшись завершения утренней сутолоки, знаменовавшей начало всякого рабочего дня, как бы скрупулёзно он ни был распланирован накануне, новоприбывший молодой специалист сидел в довольно обширном кабинете со стеклянными книжными шкафами у стен и двумя письменными столами, составленными буквой «Г». Напротив него располагался тщательно выбритый моложавый мужчина с чётким пробором в аккуратно причёсанных тёмно-русых волосах. Фигуру хозяина кабинета облекал коричневый костюм, нейлоновая рубашка цвета недозревших кедровых орехов. Довершал гардероб туго повязанный тёмно красный галстук и массивное золотое кольцо на безымянном пальце правой руки. Обоняние посетителя улавливало запах мужской парфюмерии.
Тепло, наполнявшее здание экспедиции, съело утреннюю свежесть. После дороги – поезда, самолёта, опять поезда, вокзалов, сна урывками голова была пустой, наполненной звоном. Мысли шевелились медленно, сознание словно отделилось от тела и наблюдало происходящее как телехронику, повествующую о посторонних, не касаемых его событиях. Аркадий Леонидович Краснов, несколько рисуясь, должность главного инженера он занял в этом году и ещё не обжил своё новоё положение, вкратце ознакомил со структурой Россыпной экспедиции, и задачами, которые она решает. Из всего ознакомительного рассказа Алексей запомнил несколько моментов. Основное направление работ экспедиции – поиски и разведка месторождений бокситов, есть несколько поисковых проектов и на железные руды. Название осталось от прежних времён, сейчас россыпи отошли на второй план, новых проектов нет, дорабатываются старые. Ещё он запомнил имя самого главного инженера, а также начальника экспедиции – Басаргин Фотий Назарович. Имя было необычным, ассоциировало с могучего телосложения бородачом. Как выяснилось позже, образ, рождённый неуёмным воображением, был близок к действительности. Начальник экспедиции действительно обладал мощным телосложением. Хорошо развитую мускулатуру покрывал налёт жирка, впрочем, возрастные накопления не портили фигуру, а, наоборот, придавали ей значительности. Но, вот, обзавестись экзотической киношной бородой, Фотий Назарович не сподобился.
Вопрос о молодом специалисте был решён год назад, когда подавалась заявка в Территориальное Управление. Направляли Мезенцева в Быстрянскую партию сменным мастером, или по-новому – бурильщиком, с близкой перспективой перевода в буровые мастера. Назначение буровым мастером было делом одного, максимум двух месяцев. Мезенцева потому и направляли в Быстрянскую партию, что в ней из всей экспедиции среди мастеров была самая большая прослойка практиков предпенсионного возраста. Новые обстоятельства, складывающиеся в геологоразведочной отрасли, – возрастающие глубины, повышение производительности бурения, что требовало усложнения технологии бурения, применения оборудования более высокого уровня – устами высшего начальства требовали замены практиков специалистами с образованием. О давно решённом вопросе главный инженер в беседе с молодым специалистом не упоминал, а, преследуя воспитательную цель, упирал на иной аспект.
Молодой же специалист с трудом удерживал нить разговора. Между оконными рамами билась одурелая муха, назойливо завладевшая вниманием, и притягивала к себе взгляд. Усталость от двух полубессонных ночей, нудного ожидания поездов и самолётов, отразились на лице молодого специалиста. Выражение лица собеседника Аркадий Леонидович понял по-своему, и с жаром принялся объяснять назначение на рабочую должность. – Ты пойми, Алексей Константинович, простую истину. Чтобы стать полноценным руководителем, надо пройти школу производства, путь от «а» до «я». Руководитель не выращивается как искусственный кристалл в исследовательской лаборатории, руководителем можно стать только на производстве. Как станешь руководить людьми, если не знаешь их труд изнутри? Пойми, руководителем не становятся по щучьему велению, становление, это труд. Все проходят путь от самых низов, и я тоже начал с того, что на буровой повкалывал несколько месяцев. Одни этот путь проходят медленней, другие быстрей, всё от тебя зависит. Глядишь, десяток лет пройдёт, ты этот кабинет займёшь.
Мезенцев стряхнул оцепенение, оторвался от созерцания мухи, посмотрел на узел галстука с чёткими геометрическими очертаниями, втянул запах «Кармазина», исходивший от шевелюры главного инженера, промямлил:
– Да я ничего. Всё правильно.
Аркадий Леонидович кивнул удовлетворённо, продолжал:
– А с другой стороны. Мужики у нас работают кондовые, верят тому, что собственными руками пощупали. Им надо себя показать, иначе и за начальника признавать не станут. Ты должен быть вот, – Краснов поднял руку, сжав кулак. – Должен показать себя, показать, что настоящий буровик, и бурить умеешь не хуже их. Пока главный инженер проводил с молодым специалистом воспитательную работу, секретарша отпечатала приказ, сносила на подпись, поставила печать, и, когда, напутствуемый добрыми пожеланиями, молодой специалист покинул кабинет, хозяином которого ему предстояло стать через десяток лет, вручила заверенную копию, по-матерински наставляя:
– Смотри, билеты не выбрасывай. Как приедешь, авансовый отчёт составь, подколи все билеты и в бухгалтерию отдай. Тебе сейчас каждый рубль нужен.
Вчера он находился в привычной обстановке, ходил по тёплому зданию, стены которого украшали графики, диаграммы, цифровые показатели. Люди, обитавшие в этом здании, были вежливы, мужчины носили пиджаки, галстуки, от женщин пахло духами. А сейчас он сидел в тряском кузове работяги ГАЗ-66, по соседству со всевозможными ящиками: с коронками, муфтами, замками, короткими трубами диковинных диаметров, на скамейки лежала картонная коробка с лампочками, которые ему велели беречь как зеницу ока. Сам он был одет в ватную куртку, кирзовые сапоги. Контраст был разительным, и в то же время приятным.
Все два часа пути от Северотурьинска до Таёжного он глядел в окно. По непривычно низкому небу встречь поезду мчались клочковатые грязно-бурые тучи. Солнце скрывалось, и тогда необозримый пихтач, раскинувшийся по обе стороны железной дороги, тут же мрачнел, становился угрюмым и неласковым. Туча уносилась, солнце сияло точно летом. Радуя глаз, в его лучах пышными золотыми платьями цвели белоствольные русские красавицы. За два часа пути поезд останавливался трижды. Деревушки выныривали сразу, вдруг, в какой-нибудь полусотне метров от крайних изб лес стоял стеной. Перед Таёжным поезд с километр едва полз на подъём. Но не крутизна замедлила бег состава, рядом с действующим полотном путейцы тянули вторую колею. Не в силах совладать с охватившим его нетерпением, Мезенцев вынес вещи в тамбур, открыл дверь и выглядывал наружу, удерживаясь за поручни. Машинист дал протяжный гудок, тепловоз набрал скорость, в лицо пахнуло ветром. Состав прогрохотал по мосту, переброшенный через скачущий ручей, пихтач сменился редким осинником, взору предстал посёлок. По местным меркам Таёжный являлся довольно крупным населённым пунктом. Дорогу до базы партии объяснил Краснов. Спрямляя путь, Мезенцев оставил в стороне переезд, перебрался через железнодорожные пути, и вышел на каменистый пустырь, словно лесом покрытый сухими бодыльями чертополоха и репейника. Заросли древовидных сорняков пронзали многочисленные тропы, приглашая выбрать любую. Вскоре тропа вывела на довольно широкую улицу, рассекавшую посёлок надвое. Всё привлекало внимание приезжего: крепкие бревенчатые избы с крашеными наличниками, деревянные тротуары, пышные сосны, растущие у заборов и в оградах, поленницы дров, крепостными стенами охватывавших дворы, люди во дворах и на улице, большой гастроном, десяток женщин толпившихся подле, занятых обсуждением своих вековечных проблем, и проводивших незнакомца долгими взглядами. Две молоденькие девушки, шедшие навстречу, которым он вежливо уступил дорогу, вызвали усмешку. Тугощёкие мордашки раскраснелись на ядрёном октябрьском воздухе, живые глаза рассматривали молодого незнакомца без всякого стеснения. Усмешку вызвали не простодушные лица наивных провинциалок, на вид девчонки были хорошенькими и даже привлекательными, Одежда и самоуверенный вид сельских модниц, не подозревающих о нелепости своего наряда, не могли оставить равнодушным взгляд столичного жителя. Красотка, шедшая слева была одета в канареечного цвета куртку, ноги облекали ярко-синие чулки с квадратными клетками, натянутых по слабо винтовой линии. Одежда второй ещё более колола взгляд. Синяя куртка сочеталась с зелёными брюками, заправленными в лакированные ярко-красные сапоги до колен со шнуровкой на боку. Но и его собственная одежда привлекала взгляды сельчан. Купленное весной пальто хранило свой первозданный облик. Пальто было импортным, гэдээровским, и очень нравилось ему, так как, по словам друзей, он походил в нём на иностранца. Ворсистая ткань имела белый цвет с чёрными крапинками, карманы прикрывали клапаны с пуговицами. Главной особенностью был покрой. Обычные лацканы отсутствовали, воротник был как у рубашки, и застёгивалось пальто до самого подбородка. Сейчас верхняя пуговица была расстёгнута, и в пройму выглядывал синий шарф, которым Мезенцев обматывал шею, в морозные дни натягивал на подбородок, и это ему тоже нравилось.
Пройдя всю центральную улицу, таёжный новобранец оказался у реки Быстрянки, свернул налево на улицу Разведчиков, тянувшейся вдоль берега, и имевшую один порядок домов, а ещё метров через двести по автомобильному мосту перешёл на другой берег. Жилых строений здесь не было, и территория базы просматривалась с моста.
«Контора» помещалась в длинном оштукатуренном кирпичном здании, вдоль которого тянулись длинные клумбы, огороженные низким штакетником, у входа росли четыре молоденькие берёзки в человеческий рост. Пройдя вестибюль, Мезенцев наугад свернул влево. Выбранное направление оказалось верным. За бухгалтерией находилась дверь с табличкой: «Начальник партии», а на противоположной двери висела табличка «Технорук». Мезенцев сложил вещи в конце коридора, где у окна на табуретке стоял вазон с фикусом.
Из-за стола навстречу поднялся мужчина среднего роста, крепкого телосложения, одетый в свободный костюм, коричневую полосатую рубашку без галстука, лицо выражало симпатию.
Начальник партии, Николай Павлович Марков, уже знал о приезде молодого специалиста, сообщили по рации из экспедиции, и даже намеревался послать на станцию УАЗик. Но старший механик Невзоров, памятуя, что сегодня начальник путешествовать по участкам не предполагал, укатил на исправной легковушке к коллегам на рудник решать проблемы механической службы. На второй, разъездной, перебирали задний мост, о чём начальник не знал. Мезенцев назвал себя, начальник кивнул лысоватой головой, посмотрел в упор близко посаженными глазами, обменялся рукопожатием, показал на стул.
– Садись. Значит, дела такие. Мы посовещались, решили тебя пока на Глухарный участок направить. На Глухарном дорабатывают проект на россыпное золото. Сейчас подойди к Ивушкину Ивану Даниловичу, это наш технорук, он тебе всё объяснит. Поживёшь пока в общежитии, – Марков глянул на молодого специалиста, поднёс левую руку к лицу, потёр подбородок согнутым указательным пальцем, и спрятал взгляд. – Общежитие наше, конечно, оставляет желать лучшего, но на данный момент ничего иного предложить не могу. Да ты парень холостой, перезимуешь, а к весне мы этот вопрос решим, обещаю. – Николай Павлович улыбнулся по-свойски. – В общем, весной, так или иначе, вопрос с жильём уладим. Все так начинали, я с женой в молодости пять лет в бараке жил. Ну, договорились?
Мезенцев согласно кивнул. Начинать работу со скандала о правах молодого специалиста не хотелось. Ёрничала въедливая мыслишка: «Каким ещё специалистом окажешься, а то не будут знать, как избавиться».
Технорук Ивушкин представлял собой рослого широкоплечего мужчину, едва ли не богатырского телосложения, лет пятидесяти с хвостиком, без лишнего жира, с крупными, несколько грубоватыми чертами лица, от постоянного пребывания на свежем воздухе приобретшего тёмно бронзовый цвет. Густую шевелюру присыпала соль крупного помола, генсековские брови сходились на переносице. Фигуру плотно облекал коричневый пиджак из толстой полушерстяной ткани, нагрудный кармашек украшали расчёска и колпачок дешёвой шариковой ручки. Воротничок мягкой рубашки был расстёгнут, открывая изрезанную крупными складками мощную шею цвета красного кирпича, изрядно выделанного непогодой. Поднявшись, технорук оказался на голову выше посетителя, отнюдь не выглядевшего тщедушным сморчком. Крепко пожав руку, Ивушкин кивнул на стул, сел сам, вытянув из-под стола длинные ноги.
– Вот, значит, нашего полку прибыло. Эт-то хорошо. Ребята с образованием нужны, и даже очень. Ты как предполагаешь, на всю жизнь в геологоразведку, или так, три года отбарабанил, да местечко поуютней искать? – не дожидаясь ответа, продолжал: – Много у нас практиков, а техника меняется, глубины растут, станки поступают скоростные, а старики привыкли дробью бурить – трюх, трюх, трюх, по сто метров в месяц, сейчас же этого мало. Ну, ладно, это так, к слову. У Николая Павловича был? – Мезенцев кивнул утвердительно, и Ивушкин заговорил снова: – Дела обсудим завтра. Сейчас, пока рабочий день не закончился, надо успеть устроиться. Дуй в бухгалтерию, выпишешь там всё что положено, бегом на склад, тушёнку не забудь, и устраивайся в общежитие. Там сейчас один Лёнька Матвеев обитает, ничего, он мужик спокойный, уживётесь. Пойду-ка я с тобой, наша Варвара Никитична как начнёт рассусоливать, до пяти не закончишь.
Ивушкин поднялся, и дальнейший разговор вел на ходу, одеваясь, а потом, вышагивая по территории, на которую вышли через внутренний выход, побывав в бухгалтерии.
– Познакомлю с Раисой, это наша кладовщица, велю, чтоб по росту спецодежду подобрала, а не абы как. У неё же возьмёшь простыни на постель. Если денег на продукты не хватит, бери под запись. Отловлю тебе машинёшку, чтоб не тащиться с барахлом через весь посёлок. – Уже возле склада Иван Данилович сообщил: – Завтра примерно в обед на участок машина пойдёт, увезёт кой-какое оборудование, и я съезжу. Ты как смотришь на такое дело – три дня постажироваться, а потом остаться на пять дней, на заездку?
Мезенцев, обходя лужу, пожал плечами. На данный момент разница между жизнью в глухом таёжном посёлке, где всё ему было незнакомо, отсутствовали привычные атрибуты городской жизни, и жизнью на участке была невелика. На участке даже интересней, быстрей войдёт в курс дела.
– Да я принципе не против. Только как с питанием? Столовой же нет на участке? – Не проблема. Тушёнки сейчас наберёшь, а потом со сменой я тебе картошки и хлеба пришлю.
Кладовщица Рая, женщина лет сорока с круглым свежим лицом, одетая в тёплую геологическую куртку с подвёрнутыми рукавами, была чрезвычайно общительна. Ивушкин громогласно представил своего протеже, так же бодро велел отнестись к нему со всем вниманием и участием, и, не прощаясь, исчез. Рая, пока перебирала спецодежду, отпускала продукты, выспросила про то, что было, про то, что есть, вопросы её не были неприятны и не вызывали раздражения. По благожелательным взглядам, улыбке, не сходившей с лица женщины, Мезенцев догадался о сочувствии, невольно внушённом кладовщице. На обещанную машину он не надеялся, и, выволакивая полученные вещи и продукты на эстакаду, терялся в догадках, что теперь ему со всем этим добром делать. Но напротив склада стоял зелёный УАЗик, пожилой водитель, вальяжно опиравшийся копчиком о капот, спросил с добродушной насмешкой:
– Ты, что ли, инженер? Грузись, отвезу.
Несмотря на насмешливый тон, помог загрузить поклажу на заднее сиденье. На сообщение, что в конторе находятся ещё вещи, хмыкнул, велел вынести багаж на парадное крыльцо.
Своего пассажира Кондратьич, так звали водителя, повёз кружным путём, через весь посёлок, показал клуб, столовую, магазины. В маленьком магазинчике Мезенцев закупил сахар, чай, папиросы, взял пару пакетов молотого перца.
Общежитие находилось на самой окраине, с другой стороны посёлка, и занимало обыкновенную избу на два входа. Двор ограждал полузавалившийся штакетник, одна створка ворот отсутствовала, вторая была распахнута и чудом удерживалась в вертикальном положении. В глубине ограды находился сарай с раскрытой дверью и деревянный туалет. Кондратьич остановился у ближнего от ворот крыльца, сообщил с усмешкой:
– Вот и наша заезжая. Эта половина чёрная, для негров, а та, – он кивнул на второе крыльцо, – для белых людей, которые из экспедиции приезжают. Ключ, – слова общительный водитель сопровождал жестами, – под шиферину прячут.
Мезенцев вылез из машины, взошёл на крыльцо, потрогал замок, и без труда вытащил штырь, на котором крепилась клямка.
– Да тут и ключа никакого не надо, – засмеялся, демонстрируя извлечённый из стены штырь, но всё-таки вытащил из-под стрехи ключ на грязной, цветастой тряпочке.
Кондратьич уже стоял на земле, окутывался табачным дымом. – Да кого запирать-то? У нас такими делами вроде не балуются. Да и прятать кого? Бутылку разве? Так бутылки в заезжке не залёживаются.
Мезенцев топтался на крыльце, не торопясь заходить в избу, крутил ключ, наматывая тряпочку на палец.
– А от той половины у кого ключ?
Ему пришла мысль, что хорошо бы устроиться в чистой половине, а не в грязном обиталище «негров», по выходным, безусловно, превращавшимся в проходной двор. – Где белые люди останавливаются? – переспросил Кондратьич. – Тот ключ у Райки. У ней чего другого выпросить легче, чем ключ, бережёт, как зеницу ока, выдаёт, только по распоряжению самого Николая Павловича. Ты чего ж у начальника не спросил?
– Да я откуда знал? – фыркнул обиженно Мезенцев. – Он мне сказал, пока в общежитии поживёшь, а я откуда знал, что их два? – Н-да. Значится, не захотел Николай Павлович тебя уважить, – бесцеремонно констатировал Кондратьич. – Ну, ничего, обживёшься, стребуешь, что получше. Какие твои годы! Первые десять лет тяжело, а потом привыкнешь.
С помощью Кондратьича Мезенцев перетащил вещи из легковушки на крыльцо, пнул с верхней ступеньки засохший комок грязи, и вошёл в общежитие.
Новое место обитания состояло из трёх частей. В холодных сенцах лежала аккуратная кучка берёзовых поленьев, в углу стояла объёмистая кастрюля. На противоположной стене висел грязный брезентовый плащ и промасленная роба. Собственно общежитие составляли кухня и комната. На удивление пол в кухне был чистым и даже застеленным двумя круглыми тряпичными ковриками. Новый жилец скинул у порога туфли, и прошёл в комнату. В спальном помещении изголовьями к уличной стене стояли четыре металлические кровати, пятая притулилась к тёплой кухонной стене, и была занята. На стене, разделявшей избу на две половины, по засиженному мухами лесу бродили такие же засиженные мишки. Мезенцев облюбовал среднюю кровать, стоявшую у единственного окна. Сбросил на матрац рюкзак, узлы с бельём, спецодеждой, перетащил к изголовью пустую тумбочку, почему-то стоявшую посреди комнаты. Вернувшись на крыльцо, занёс оставшиеся вещи, снял пальто, и вместе с холодом почувствовал голод. За весь день, кроме утреннего чая с кусочком чёрствой булочки, успел перед поездом перехватить пару пирожков с мясом и стакан чая с лимоном. Холод, царивший в помещении и подступивший голод, настоятельно требовали озаботиться о тепле и пище. На жестянке у топки лежали приготовленные заботливой рукой берёзовые поленья, щепа и несколько рулончиков бересты. На плите стоял зелёный эмалированный чайник со щербатой крышкой, наполовину наполненный густым чаем. Через несколько минут поленья запылали, и Мезенцев взялся за приготовление пищи. Сковорода обнаружилась в столе. Обернув обрывком газеты густо смазанную застывшим маслом банку с тушёнкой, криво вскрыл большим кухонным ножом крышку, и вывернул содержимое на раскалившуюся сковороду. Через несколько минут жарево аппетитно зашкворчало. На столе лежали две луковицы, и, придерживаясь основного правила общежития, согласно которому, всё, что лежит на столе, общее, порезал одну в сковороду, и посыпал булькающую жарёху перцем. Пока готовилась незамысловатая еда, оглядел кухню. Тяжеловесный деревянный стол, когда-то выкрашенный синей краской, покрывала клеёнка. Клеёнка хотя и носила на себе следы не затушенных папирос и ножевые ранения, была тщательно вытерта. Несколько вымытых тарелок стояли стопкой у стены. Жилец, обитавший в общежитии, был человеком аккуратным и чистоплотным. Дверки стола запирались ромбической деревянной вертушкой, сгодившейся и для небольшой калитки. Возле посуды стояли два гранённых стакана, один с солью, второй с сахаром, середину столешницы украшала ажурная пепельница, сотворённая неизвестным умельцем из консервной банки. Кроме стола, на кухне находился громоздкий умывальник, тумбочка, со стоявшей на ней электроплиткой, жестяной бак с водой. Под табуретку, которую занимал бак с водой, были задвинуты два ведра, вдвинутые одно в другое. Из стены возле двери торчало несколько толстенных гвоздей для одежды, на одном висел нагольный тулупчик и меховая шапка. Дверка в умывальнике отсутствовала, и в нише виднелось цилиндрическое ведро для обмывков. Остальную мебель составляли три табуретки и стул, на который Мезенцев бросил своё импортное пальто. Убогость обстановки подчёркивала голая лампочка, висевшая на скрученном восьмёркой шнуре. Человека, привыкшего к комфорту, пекущегося об удобствах быта, считающего его одной из главных составляющих существования, убранство жилища повергло бы в уныние, но Мезенцева занимали иные мысли. Пристроив пальто рядом с тулупчиком, новый жилец приступил к трапезе.
Щедро сдобрив тушёнку перцем, нарезал крупными ломтями пухлый ноздреватый хлеб. Вилка в обеденном наборе отсутствовала, это несколько смутило его, но аппетит не испортило. Макая в духовитую жижицу мягкий хлеб, незаметно умял полбуханки. Поленья весело потрескивали, печка распространяла сухое тепло. Затолкав в топку оставшиеся дрова, выпил кружку чая с папиросой. Убрав за собой, застелил постель, надел тренировочный костюм и лёг поверх одеяла. Вытопленная самостоятельно печь сближала с «кондовыми мужиками», обращение по имени-отчеству грело самолюбие. Сон не заставил себя ждать, укутал блаженным забытьём.
Проснулся в темноте от стука входной двери. В кухне зажглась лампочка, на пол, достигнув соседней кровати, лёг прямоугольник света. Пришедший занёс дрова, грохнув ими о пол. Мезенцев не поднимался, цепляясь за остатки сна, расслабленное сознание то проваливалось в тёплый туман, то возвращалось в реальность. Пришедший ещё выходил наружу, вышагивал по кухне, поскрипывая половицами, но теперь ступал мягко, стараясь производить поменьше шума, сдерживал движения. В комнату проник табачный дым, запершило в горле, и Мезенцев окончательно проснулся. Потянувшись, встряхнув плечами, вышел в кухню. За столом сидел невысокий мужичок с белёсыми волосами, одетый в синюю майку и трико, и погнутой алюминиевой ложкой ел со сковороды картошку с тушёнкой. Несмотря на некрупную фигуру, щуплым мужичка назвать было нельзя. Тело было крепко сбитым, на руках бугрились мышцы. Позёвывая, Мезенцев громко произнёс:
– Приятного аппетита, – и, протянув руку, назвал имя и фамилию.
Мужичок отложил ложку, обтёр рукой рот, с готовностью поднялся, ответил рукопожатием. Ладонь на ощупь оказалась жёсткой, с бугорками мозолей.
– А я Матвеев, тоже Алексей, только кличут Лёнькой. Помбурю на седьмой. Бери ложку, садись, покушай.
– Да я уж ел, – Мезенцев попробовал отказаться, сполоснул под умывальником лицо, сходил в комнату за полотенцем. К утирке, наброшенной на умывальник, рука не потянулась. – Это чо ж, я буду есть, а ты смотреть? Садись, давай.
После крепкого, хотя и короткого сна, Мезенцев почувствовал хороший аппетит, не стал ломаться, взял ложку и присоединился к Матвееву. Чавкая набитым ртом, Матвеев попенял:
– Почто картошку не ел? В сенках полнёхонька кастрюля стоит, специально наварил полную, чтоб каждый раз не возиться. Кого ж одну тушёнку есть? Так, парень, тебе никаких денег на прокорм не хватит. – Да как-то неудобно. Только приехал, знать никого не знаю, и полез бы кастрюли проверять.
– Неудобно! Ну дак, ведро бы взял, сходил к соседям через дорогу, у них попросил. Чего ж, не дали б, что ли?
– А сколько у вас ведро картошки стоит?
Сколько стоит картошка, Мезенцев понятия не имел, покупая её лишь в виде пюре. Вопрос нового знакомца показался полной нелепицей. От удивления Матвеев забыл закрыть рот, оглядел чудака, фыркнул. – Да ты чо! Кто ж за ведро картошки деньги берёт? Тем более знают, что приезжий. Ты на этот счёт не сомневайся. Всяк понимат, человек приезжий, ни кола, ни двора, чо не помочь-то?
– Откуда взял, что приезжий? Я, может, из Северотурьинска, – спросил Мезенцев и подумал: «Это он по моей интеллигентской ладони определил».
– Дак откуда? Второй день вся партия обсуждает, что инженера присылают. Сегодня утром в вахтовке гадали, на какую бригаду поставят.
– Да меня пока не на бригаду, – словно оправдываясь, уточнил Мезенцев, и объяснил: – Сменным на Глухарный направили.
– Ф-фи! – Матвеев помотал головой. – Ни фига себе, задвинули! Ты зачем согласился? У меня б диплом был, самое меньшее бригаду бы потребовал.
– Всё ещё будет, всё ещё впереди, – миролюбиво произнёс Мезенцев.
Матвеев был первым «аборигеном», с которым близко свела судьба. Местное население, «аборигены», ныне требовали к себе совершенно иного отношения, чем раньше, на производственных практиках. Тогда он являлся временным работником, входившим в коллектив на два-два с половиной месяца, и вся внутренняя жизнь коллектива проходила мимо, на которую поглядывал с юмором и иронией. Теперь же он становился постоянным участником коллектива, поэтому нужно было вникать во все подробности бытия, становиться сопричастным глубинным явлениям, разделять чаяния и заботы. Неизвестно, как сложится судьба, отработает ли он положенный трёхгодичный срок и двинется искать долю в иных краях, или же Россыпная экспедиция станет для него своей, родной, но жить в сложившемся коллективе на особицу довольно затруднительно, и чем быстрей он сроднится с ним, тем для него же лучше. Но и опрощаться, становиться одним из «аборигенов» Мезенцев категорически не хотел, и, испытывая двойственное чувство, решил через соседа по общежитию, простоватого, по всей видимости, бесхитростного, наивного мужичка вызнать как можно более о жизни в Таёжном посёлке и отношениях в Быстрянской партии. Что новости здесь распространяются со скоростью беспроволочного телеграфа, уже понятно. Не успел он появиться в Геолуправлении, отстоявшего от Таёжного на полтыщи вёрст, а в Быстрянской партии помбуры уже обсуждают, какую должность он займёт. Но поначалу разговор принял совершенно неожиданное направление. Простоватый, малообразованный мужичок имел своё сложившееся мнение о нюансах реального бытия.
Чай заварили свежий, без сожаления выплеснув старый. Заваривал Мезенцев, настояв на внесении своей лепты в устройство ужина. Разрывая упаковку с изображением задорного слона, весело заметил:
– Хорошо живёте. Индийский чай, высший сорт, навалом в магазине лежит.
– А чо, в городах-то нету чаю?
– Да не сказать, что нет, но индийский не залёживается, мигом разбирают.
– Ну, грузинский кто брать станет? Это уж, ежели индийский кончился. Да берут и грузинский, он же на двадцать копеек дешевле. Да кто берёт? Кто чай так, для запивки пьёт. Бабы берут, немцы-старики, ну, те каждую копейку считают. Я вот к чаю привык, мне грузинский и даром не нужен.
– Немцы? – переспросил Мезенцев. – Откуда здесь немцы? Военнопленные с войны, что ли, остались?
Матвеев налил дымящуюся красно-коричневую жидкость, подул в кружку, сморщив нос, отхлебнул, крякнул.
– Ух, горячий! Немцы-то? – удивился вопросу. – Как откудова? С войны, с трудармии остались. Как уезжать разрешили, которые назад, на Волгу вернулись, а которые прижились, здесь остались. Вот у немцев, стариков, снега позапрошлогоднего не выпросишь. Которые молодые, с русскими пообженились, работаешь с которыми, те нормальные парни. А старики… Ох, и злые же есть. Чего злятся, сами не знают. Русские, которые местные, отродясь зла им не делали, я-то знаю. В войну всем не сладко пришлось, и русским, и татарам, и немцам. Чо ж я, не помню? На одной картошке и выжили. Утром в мундирах, в обед – щи «с таком», вечером – толчёнка с солью, а уж с постным маслицем, так, считай, почти что праздник, – Матвеев опять подул в кружку, покачал головой, сделал несколько мелких, осторожных глотков.
Шумно втягивая горячий чай, причмокивая, Лёнька выдул всю кружку, разомлел, рассуждал между глотками.
– Я вот после армии, как пристал к геологоразведке, без малого двадцать лет кочую. И в Средней Азии бурил, и в Казахстане, и в Алатау, и в Кузбассе, теперь назад вернулся. Я ж местный, родная деревня почитай рядом, ста километров от Таёжного не будет. Каких только людей не повидал, с кем только жить не пришлось. Вот, что скажу. Самый покладистый народ – русские, с кем хошь уживутся. Вот, среди русских попадётся, какой иной, не русский короче, так русские о нём как-то озаботятся, жалеют вроде, всё же человек в чужом краю живёт. А вот русскому, среди не русских, ох, и тяжко иной раз приходится. А у вас, в институтах, как, враждовали?
– Да ну! – Мезенцев неподдельно изумился подобному вопросу. Он словно и не ведал, что люди подразделяются по национальному признаку. – Скажешь тоже. У нас и внимания никто на национальность не обращал. Все свои, советские, чего делить? – призадумавшись, добавил: – У нас на курсе, если не весь советский интернационал, так добрая его половина присутствовала. Ни разу не слыхал, чтоб трения какие-то возникли. Нет, и близко ничего подобного не было.
– Потому что русских большинство было, – стоял на своём Матвеев.
Мезенцев усмехнулся.
– Кто только не встречался, а вот еврея ни одного. Нет, вру. Был один. Но не среди студентов, а среди преподавателей. Доцент на кафедре научного коммунизма.
Лёнька отставил кружку, хохотнул.
– Ну ты, Лёха, даёшь! Кого еврей в геологоразведке забыл? Прям, станет тебе еврей сопли на кулак на морозе мотать. Еврей, он не пыльную работёнку ищет, где потеплей, да поприбыльней. – Прижмурившись, оттопырив губы, Лёнька отхлебнул горячий чай. Затронутая самим тема побуждала высказать глубинные мысли, суждения о реалиях бытия, исподволь созревающих у всякого пожившего, повидавшего мир толково мыслящего человека. Допив чай, он продолжил: – Я, конечно, человек малограмотный, всего-навсего семилетка за плечами. Да и то, когда это было? – («Когда я только на свет появился» – подумал Мезенцев). – Да и то, разве тогдашнюю семилетку сравнишь с нынешней восьмилеткой? Политграмоту последний раз в армии втолковывали. Я так вот про себя рассуждаю, русскому человеку никакая политграмота про интернационал да дружбу народов не нужна. Он и без политграмоты ко всем доверчивый и жалостливый. Русский человек никогда не станет обижать другого человека, потому что тот не русский. Ну, разве, урод какой. Так урод он и в Африке урод. Русский человек другого человека не станет обижать, потому как считает его вроде как обиженным, и от этого у русского человека к нему жалость нутряная. С западным ветром, лезшим во все щели, помимо сырости и дождей прилетало поветрие новых, американизированных европейских идей. Сырость разъедала гранит набережных, американизированные европейские идеи – человеческий гранит. В американизированном европеизме не было места русскости, советскости. Для них в новом перерождающемся европеизме были приготовлены лишь язвительность и презрение. О чём толковал самодельный любомудр? Что это, задубелое русопятство? – русский народ есть народ богоносец и призван спасти мир от вселенского зла, своего рода трансформация плесневелой идеи Третьего Рима, или же совершенно наоборот, идеи спасения мира и есть кредо, суть сути?
Таёжный философ не ведал о терзаниях рефлексивной интеллигенции, закурил, с удовольствием затянулся. Мезенцев, имевший по данному вопросу не просто два различных, а два антагонистичных мнения, сменил тему.
– Вот, ты говоришь, почти двадцать лет в геологоразведке. А почему в помбурах, почему на сменного не выучился?
Лёнька посмотрел на собеседника, выпустил струю дыма в потолок.
– А так спокойнее. Живу один. Зарплаты хватает и одеться, и на жратву, и пофестивалить, если охота придёт. Одно знаю – фарштуль, вилки, ключи, штангоразворот, ну, за насосом гляжу. А сменный за всё отвечает, и за бурёжку, и за скважину, и за станок, и за двигатель, и за помбура. Зачем мне это? Не, не надо мне этого. Честолюбивые желания отродясь не водились в матвеевской голове.
Докурив, Лёнька плеснул себе ещё полкружки, но пил молча, лимит на разговоры иссяк. Мезенцеву, желавшему как можно больше узнать о Таёжном, стоило трудов растормошить примолкшего собеседника.
Оказалось, посёлок состоит из трёх концов. Основную часть посёлка заселяли русские, обрусевшие немцы и татары, и все, кто причислял себя к русским. На том берегу, на котором размещалась база партии, но выше по течению Быстрянки, жили немцы. Татары тоже имели свой посёлок, расположенный на этом берегу. С другого края Таёжного, вдоль речки шли две улицы, на которых и жили татары. Татарский конец был отделён от основного посёлка оврагом, и почему-то звался Золотым.
– Почему Золотой? Золотая Орда, что ли?
– Да кто его знает? Золотой, и Золотой. Не-е, татары – смирённый народ. Не допив чай, Матвеев закурил, но курил, словно по принуждению, а не в охотку, изжевал мундштук, перекатывая папиросу во рту, трижды прикуривал, пока, наконец, не ткнул измусоленный окурок в пепельницу, и не объявил:
– Всё, спать пора, завтра вставать рано.
Полторы кружки крепчайшего чая, две папиросы нисколько не повлияли на Лёнькин сон, и через пять минут он уже мирно похрапывал. От Мезенцева же сон ушёл. Достав из чемодана объёмистый «Русский лес» Леонида Леонова, прихваченный из родительского дома, до трёх часов читал на кухне, и отправился спать, когда веки непроизвольно смеживались, и смысл прочитанного ускользал от понимания.

Собираясь на смену, скрипом половиц, бряканьем посуды Матвеев прервал утренний сон соседа, но когда дверь закрылась, тот опять впал в дрёму, и проснулся в девять, когда в комнату вошёл серенький октябрьский день.
Время отъезда технорук указал приблизительное, и Мезенцев не торопился. Тщательно побрился, оберегая рюкзак, отыскал тряпку почище, обтер ею масло с банок с тушёнкой. Но, миновав околицу и ступив на деревянный тротуар, запаниковал. На сегодняшний день он представляет собой невелику шишку, и машина вполне может уйти и без него. То-то позору станет: инженер начал работу, проспав отъезд на участок. Размышляя о предстоящей жизни, наметил себе основное правило, быть точным, ответственным, говорить мало, но весомо, и уж никак не совершать промахов в духе героя Гарина-Михайловского. Не надо обладать богатой фантазией, чтобы представить, какой жалкий вид у него будет, если к его приходу машина уже уйдёт. Посрамление своего, ещё не заработанного авторитета, Мезенцев допустить не мог, и, ругая себя за утреннюю мешкотню, заторопился, не обращая внимания на увесистый груз, оттягивавший плечи. На улице Разведчиков его уже прошибал пот, а в кабинет технорука вошёл запыхавшись.
Кроме Ивушкина в кабинете находился невысокий, полноватый до округлости мужчина, одетый в лоснившуюся на локтях и животе куртку. Мужчина топтался перед столом, за которым сидел технорук, сипло, со свистом дышал. Пыхнув, прилипшей к нижней губе сигаретой, закашлялся до слёз, раздражённо ткнул сигарету в пепельницу. Откашлявшись, утёр выступившие слёзы, выудил из пепельницы окурок, прикурил, но новый приступ кашля вынудил вернуть окурок на место. Ивушкин буркнул:
– Да уж совсем бы курить бросил, чего маешься?
Отдуваясь, мужчина простонал:
– Рад бы, Данилыч, да не могу. Организм никотину требует.
Мезенцев, поздоровавшись, общим приветствием, сел на свободный стул у стены, рюкзак поставил рядом на пол. Колобок оказался мастером второй бригады, и звался Павлом Гавриловичем Поповым. Узнав, что за юноша скромно устроился у стены, Попов сердито проворчал:
– Долго спишь, парень, с утра тебя жду, и уточнил у Ивушкина: – Ну, мы пойдём грузиться?
– Давайте, давайте, – Ивушкин на миг оторвался от бумаг, протянул Попову криво оторванный листок. – Тут всё, что Иванов заказывал. Готовые патрубки в мехцехе. Ищи Яшку, он в курсе. Погрузитесь, и сразу едем. Сунув заказ коллеги в карман, Попов, не глядя на своего нового работника, вышел из кабинета. Очевидно, всё уже было обговорено, и Ивушкин уточнял для сведения Мезенцева. У гаража стоял тягач С-100 со снятой боковиной и обнажёнными металлическими органами и кишочками. Противно визжал пускач, выбрасывая сизые клочки дыма. Тракторист сидевший на корточках на широкой гусенице, прекратил надсадные стенания механического органа, спрыгнул на землю и заговорил со здоровячком в синей куртке и кепке. Мезенцев засмотрелся на трактор и отстал от мастера. Тот поджидал его у трубной эстакады, и, буркнув: «Жди здесь», ушёл в гараж. Минут через пятнадцать Попов вышел из гаража, и заговорил со здоровячком, помогавшим трактористу снимать какой-то узел с двигателя с блестящими медными трубками. Здоровячок отвечал что-то резкое через плечо, и к эстакаде Попов вернулся со зверским лицом, губы беззвучно шевелились.
– У нас всегда так, на охоту ехать – собак кормить, – проговорил со злостью, и, не объясняя суть проблемы, буркнул: – Машина будет через полчаса, давай, пока патрубки из мехцеха вытащим.
В квадратном помещении мастерской главенствовал трубонарезной станок, с ним соседствовал наждачный станок с двумя кругами, у стены с окном стоял сверлильный станок и слесарный верстак, а у правой стены находился небольшой винторез, справа от двери помещалась скамейка, урна для окурков, сваренная из мощной некондиции и тумбочка с электрочайником. На наждаке токарь в синем халате и очках затачивал резцы, у верстака трудился слесарь над зажатой в тисах деталью. Патрубки, числом около десяти, раскатились по бетонному полу, загромождая подход к труборезу. Поразил диаметр полутораметровых коротышей, наименьший соответствовал 146мм, диаметр прочих Мезенцев даже не брался определить, на практике с таким сортаментом встречаться не приходилось, и он спросил в недоумении:
– Это для чего такие?
Попов суетливо прикрикнул:
– Давай, хватайся, глазеть потом будешь, – и, фыркнув, кольнул: – На золото бурим. Эх ты, инженер!
Мезенцев прикусил язык, и подхватил противоположный конец ближайшего патрубка, но от неожиданной резкой боли отдёрнул руку. На рассечённой заусеницей коже выступила кровь.
Токарь оглядел заточенный резец, выключил наждак, и, увидев буровиков, весело воскликнул:
– Забираете! Ну, слава богу. Надоело перешагивать. Заказываете, – давай-давай, а потом под ногами валяется неделю. – Поглядев на Мезенцева, дувшего на окровавленные пальцы, набросился на Попова: – Ты чего парню рукавиц не выдал? Всё экономишь? С работяг технику безопасности спрашиваешь, а сам? Мастер называется! – Досталось и пострадавшему: – А ты что без рукавиц работать стал? Требовать надо! Безъязыкий, что ли? – и миролюбиво добавил: – Сюда иди, хоть старые верхонки дам.
Колобок пыхтел, беззвучно шевелил губами, не находясь с ответом. Мезенцев подошёл к токарю, и, пока тот доставал из железного шкафчика рукавицы, прочитал надпись на металлическом флажке, стоявшим на коробке передач станка. Белая надпись, любовно выполненная по трафарету, гласила: «Общественный инспектор по технике безопасности Веденеев В.М.» Общественный инспектор уже протягивал порядком изодранные, насквозь промасленные верхонки, и советовал:
– Ты их наоборот надень, наружная сторона-то целая.
После патрубков перешли на склад, вытаскивали на эстакаду ящики с твёрдосплавными коронками, муфтами, замками. На складе Попов вспомнил, что Мезенцев направлен в его бригаду, и выдал рукавицы, проворчав: «Потом распишешься». В новой, топорщившейся спецодежде, ещё не обжитой телом, непривычных кирзачах, Мезенцев чувствовал себя неуклюжим, действовал неловко, чем раздражал своего начальника. Погрузились через час, и Мезенцев отправился в контору за рюкзаком, и заодно оповестить Ивушкина о готовности к отъезду. Колобок, топтавшийся возле заднего борта, опять мучился с сигаретой, подошедшему Ивушкину сообщил:
– Ну, всё, загрузились, Данилыч. Так я домой пошёл?
Тот махнул рукой, и колобок покатился к воротам, на полпути остановился и крикнул Мезенцеву: «Коробку с лампочками на колени поставь. Гляди, расколотишь, с тебя спрошу». Дома Попова, очевидно, поджидала спешная, неоконченная работа, чем и объяснялась его раздражительность. Но он единственный, кто отнёсся к новому работнику холодно и даже с непонятной озлобленностью. Все прочие, начиная с Краснова и заканчивая Матвеевым и встретившимся сегодня токарем, выказывали сочувствие и благорасположение. Ивушкин уже раскрыл дверь кабины, поставил ногу на ступицу, Мезенцев закинул в кузов рюкзак, когда к машине подошёл давешний здоровячок, на ходу вытиравший ветошкой руки. На лице его с чёрной двухдневной щетиной лежала печать крайней озабоченности, выразительный взгляд был устремлён на невозмутимого технорука.
– Иван Данилыч, вот тебе сегодня прям край ехать? Вчера не мог съездить? Или уж в пересменку ехал бы, всё равно машину гнать. А если вода поднялась, шуга идёт?
Ивушкин в сердцах сплюнул.
– Ну, опять всё сначала. Что будет, что будет? Развернёмся и назад поедем, Михаил Сергеевич. Ты мне уже надоел, вот, ты у нас один о производстве печёшься, остальным всё трын-трава. У меня что, глаз нет?
Михаил Сергеевич ответом не удовлетворился и окликнул водителя.
– Яшка, если вода поднялась, шуга идёт, ни в коем случае на ту сторону не ездий. Пусть как хотят, так и перебираются, хоть на тракторе, хоть вброд, а то этим буровикам всё по хрен. Если, что, с тебя спрошу первого. Понял? – Понял, понял! – весело отозвался Яшка, блеснул зубами и включил зажигание.
Ивушкин кивнул Алексею, призывая занять своё место, и согнувшись пополам, втиснулся в кабину.
От базы партии участок находился в семидесяти километрах. Первую половину пути промчались с ветерком. Движение на грейдере было оживлённым, в обе стороны с гулом проносились БелАЗы. Затем автомашина свернула в лес, и началась горно-таёжная «магистраль». Кузов подбрасывало, швыряло из стороны в сторону, но Мезенцев, выглядывая в мутное окошко, в открытый проём над дверкой, мало обращал внимания на неудобства.

Продолжение читайте в книге...

Александр Коломийцев - отнюдь не новое имя в современной русской литературе. С 2010 года писатель пробует себя в различных жанрах, его романы, повести, рассказы, миниатюры знакомы читателю. В определенном смысле Коломийцева можно отнести к авторам молодым, для которых писательство стало основным занятием, второй профессией сравнительно недавно.

Новый его роман - "Становление" - из категории "серьезных", тех, что, к сожалению, постепенно уходят с полок книжных магазинов, уступая место всякого рода псевдоисторическим любовным романам, городским детективам, потусторонней фантастике, ужасам, легковесному чтиву, пустоцвету, что гнездятся на прилавках, появляясь там на потребу публике подобно пицце для "перекуса".

... В таежный поселок приезжает молодой специалист, направленный туда по распределению. Ему не терпится окунуться в "настоящую жизнь" экспедиции, занимающейся бурением скважин на предмет поиска в сибирской глухомани полезных ископаемых, золота, бокситов, железной руды. "Перестройка" в геологоразведочной отрасли складывается непросто, нужны специалисты с новыми знаниями, нужны новые технологии бурения, нужны руководители нового типа, призванные заменить практиков предпенсионного возраста, нужны люди с образованием.
Вот этот путь по воле автора и предстоит пройти Алексею Мезенцеву:
- Ты пойми, Алексей Константинович, простую истину. Чтобы стать полноценным руководителем, надо пройти школу производства, путь от «а» до «я». Руководитель не выращивается как искусственный кристалл в исследовательской лаборатории, руководителем можно стать только на производстве. Как станешь руководить людьми, если не знаешь их труд изнутри? Пойми, руководителем не становятся по щучьему велению, становление, это труд.

Пересказывать сюжет романа, очевидно, нет необходимости, его действие происходит в 70-е годы прошлого века, годы т.н. "брежневского застоя", и название достаточно точно отражает содержание. Не боясь ошибиться, можно предположить, что автор однажды оказался в примерно такой же ситуации, что и герой повествования.
Зарисовки повседневных трудовых будней и быта затерянного в глуши поселка Таежный, Глухарного участка, открывающиеся перед нами на страницах романа, - реалистичны и правдивы. Если говорить о "рабочем процессе", тонкостях технологии бурения, - на что автор обращает большое внимание, - можно только поражаться точности используемой терминологии, профессионального жаргона. Иной раз кажется, что детали, подробности излишни... работа есть работа... Ан нет, все к месту, пригнано тютелька в тютельку и не вызывает отторжения, наоборот, придает достоверность происходящему.

Читается роман с неослабевающим интересом. Написан он как бы от "третьего лица", однако всю картину мы видим глазами главного героя. Как гадкий утенок трансформируется в белого лебедя, тот вырастает из пеленок стажера, становится руководителем пока что низового уровня, но, несомненно, все у него впереди.
Кое-кто по-прежнему по простоте душевной видит в пришлом человеке диковинного зверя, образованного чужака, но Мезенцев верит в хороших людей, которые его окружают:
... Он ощущал себя частицей дела. Дела, к которому готовился последние пять лет, Дела с большой буквы. Все его помыслы были направлены на обеспечение успеха дела... Никакие спекулятивные замыслы, себялюбивые, эгоцентричные идеи даже не заглядывали в его голову. И отношение к себе лично, воспринимал как отношение к Делу... Сопричастность великому Делу наполняло душу восторгом и гордостью, что ты родился русским, советским. Рядом с восторгом души и парением духа бытовые неурядицы представлялись чепуховиной, досадным недоразумением.

Известно, что Александр Коломийцев закончил Геологоразведочный факультет Ленинградского Горного института с дипломом горного инженера. Не понаслышке он знает, что в геологические партии идут работать люди увлеченные, особенного склада. Те, кому нравится вольная жизнь, преодоление трудностей, романтика неизведанных дорог, песни-посиделки у костров в лесу.
Здесь у нас туманы и дожди
Здесь у нас холодные рассветы...
Не потому ли язык диалогов, - колоритный, сочный, что называется, народный, не сбиваясь на просторечие, - максимально приближен к людям, увиденным и услышанным в том далеком от цивилизации краю.
- Да ты чо! Кто ж за ведро картошки деньги берёт? Тем более знают, что приезжий. Ты на этот счёт не сомневайся. Всяк понимат, человек приезжий, ни кола, ни двора, чо не помочь-то?

Оттуда же, из прежней жизни, которую невозможно заимствовать у кого-то, скопировать "под себя", и присущий автору стиль при описании:
- местной природы,
... Белёсый небосвод обмелел, пологие скаты его застила дымка, на которой проступало бесформенное льдистое пятно, испускавшее безжизненные блёклый свет. Лес замер в мёртвой тишине, но смерти не было, лес жил. Под толстым покровом в нём хранились ростки и искорки жизни. Пихты оделись в добротные тулупы, полнотелые лиственницы закутались в опушенные снегом хламиды из осыпавшейся хвои, космами висевшей на ветвях. Лишь легкомысленные осинки выставляли напоказ стройные ножки, и теперь обиженно вскрикивали, когда мороз, посмеиваясь, ласкался, касаясь колючей щетиной. Седоглавые матроны осуждающе качали головой, и, роняя комки снега, судачили меж собой: «Зимой без ш-ш-шубы. А летом дрож-жат! Щеголихи!»
- городка по имени "Таежный",
... Всё привлекало внимание приезжего: крепкие бревенчатые избы с крашеными наличниками, деревянные тротуары, пышные сосны, растущие у заборов и в оградах, поленницы дров, крепостными стенами охватывавших дворы, люди во дворах и на улице, большой гастроном, десяток женщин толпившихся подле, занятых обсуждением своих вековечных проблем, и проводивших незнакомца долгими взглядами.
- общежития бурильщиков,
... Общежитие находилось на самой окраине, с другой стороны посёлка, и занимало обыкновенную избу на два входа. Двор ограждал полузавалившийся штакетник, одна створка ворот отсутствовала, вторая была распахнута и чудом удерживалась в вертикальном положении. В глубине ограды находился сарай с раскрытой дверью и деревянный туалет.
... Кроме стола, на кухне находился громоздкий умывальник, тумбочка, со стоявшей на ней электроплиткой, жестяной бак с водой. Под табуретку, которую занимал бак с водой, были задвинуты два ведра, вдвинутые одно в другое. Из стены возле двери торчало несколько толстенных гвоздей для одежды...
- времени года,
Странное время весна. Тревожащее, манящее, радостное. Словно, вот, завтра начнётся небывалое счастье. Всё вокруг то же, но и совсем другое, тёплое, доброе.
- обычного трудового дня,
... Станок выл и дёргался, но Мезенцев до побеления пальцев сжимал колёсико дросселя, и лишь, загнав полный шток, оторвал снаряд от забоя. Изнасилованная коронка посинела, и была запечатана твёрдой пробкой из перетёртого керна, но колонковая была полнёхонька. Из-за пустых рейсов керн пришлось растягивать, но к концу смены выход керна соответствовал уходке.
- Так кого со скважиной-то делать?
- споров на партхозактиве,
- Ты, Надежда Павловна, говори, да не заговаривайся. Когда это было, чтобы Советская власть кого-то на улицу выбрасывала?
- А вы себя к Советской власти не приравнивайте. Вы начальники, а не Советская власть. Надо будем, и до Советской власти дойдём, - запальчиво воскликнула Надежда Павловна. – А то ишь, как начальник, так Советской властью себя считает.
- характеров героев,
Прохор Кузьмич относился к тому довольно распространённому типу завхозов, управделами, которые подозревают весь работающий люд, пользующийся малоценным инвентарём в скрытом желании бить окна, ломать столы, стулья, портить счётные приборы и совершать прочие хулиганские поступки. Будь их воля, весь инвентарь, находящийся у них под отчётом, они бы запирали для сохранности в кладовые, склады, и выдавали для пользования по истечению сроков износа.
- разговоров "за жизнь".
- Гм. Видишь ли. Нам уже не хочется быть героями, нам хочется «простого человеческого счастья». Обязательный заздравный тост – «сибирское здоровье, кавказское долголетие и простое человеческое счастье». Что это такое, собственно говоря, «простое человеческое счастье»? Сытенькая жизнь в тёплой норке?
- Так что же ты хочешь? Накормить всех голодных на планете Земля? Построить коммунизм? Полететь к звёздам? В нашей жизни ни то, ни другое, ни третье не осуществимо. Когда-нибудь будет, но уже без нас.

Книга заканчивается, как часто бывает, на самом интересном месте, - в момент карьерного взлета и будущих пертурбаций в судьбе главного героя. Это интригует, заставляет читателя вспомнить свои студенческие годы, первые опыты самостоятельной жизни вдали от родительского дома. Годы становления.
Прошёл почти год его самостоятельной трудовой деятельности. Он не просто работал, он руководил. Пусть подначальный коллектив был небольшим, всего восемь человек, но жизнь этих восьмерых не в малой степени зависела от его способностей, трудолюбия, и, не в последнюю очередь, от склада его души. Какой он, злой ли, сострадающий чужим проблемам, отзывчивый или чёрствый, признающий только собственное мнение, все его качества имели влияние на судьбы подчинённых ему людей. Посещавшая его порой мальчишеская горделивость, ликование даже, тем обстоятельством, что ему подчиняются люди вдвое старше его, сменилась пониманием тяжести бремени руководителя.

Найдет ли своего читателя эта книга, посвященная человеку труда, рабочему человеку, когда на дворе 21 век, и молодежь грезит о профессии менеджера, банкира, финансиста, на худой конец, чиновника неважно какого ранга, лишь бы быть столоначальником, - судить не беремся. Но очень на это надеемся.
В заключение скажем, что "Становление" Александра Коломийцева в полной мере можно соотнести и с его собственным становлением, появлением на литературном поприще талантливого и самобытного русского писателя.

Валерий Рубин

Рекомендуем посмотреть

New!
Пособие для практикующего мошенника и другие Похождения с Лёкой | Елена Доценко
экономия 45%
Пособие для практикующего мошенника и другие Похождения с Лёкой | Елена Доценко
839
1 538
экономия 45%
В наличии

Авантюрно-сатирический роман и рассказы

839
1 538
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Баллада об Особенном Оборотне | Lisicz~A
экономия 45%
Баллада об Особенном Оборотне | Lisicz~A
867
1 589
экономия 45%
В наличии

Фэнтези

867
1 589
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Предание о временах Великой скорби | Max Postman
экономия 45%
Предание о временах Великой скорби | Max Postman
330
605
экономия 45%
В наличии

Фантастическая повесть

330
605
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Моя любимая игрушка. Часть вторая | Татьяна Калашникова
экономия 45%
Моя любимая игрушка. Часть вторая | Татьяна Калашникова
148
271
экономия 45%
В наличии

Книжка-раскраска

148
271
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Жёлтое окно | Михаил Третьяков
экономия 45%
Жёлтое окно | Михаил Третьяков
1 919
3 518
экономия 45%
В наличии

Научно-фантастическая повесть

1 919
3 518
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Хамелеон | Доминика Патрина
экономия 45%
Хамелеон | Доминика Патрина
675
1 237
экономия 45%
В наличии

Фэнтези

675
1 237
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Предзаказ
New!
Настоящий волшебник | Александр Алфёров
экономия 49%
Настоящий волшебник | Александр Алфёров
234
465
экономия 49%
В наличии

Сказка

234
465
экономия 49%
В наличии
Количество
Кол-во
New!
Тайна Деда Мороза | Владимир Белых и Дмитрий Киторага
экономия 45%
Тайна Деда Мороза | Владимир Белых и Дмитрий Киторага
196
359
экономия 45%
В наличии

Пьеса-сказка для детей

196
359
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Про100 котики. №2
экономия 15%
Про100 котики. №2
380
450
экономия 15%
В наличии

Сборник стихотворений и рассказов о пушистиках

380
450
экономия 15%
В наличии
Количество
Кол-во
Предзаказ
Золотой корень | Вера Никитина
экономия 45%
Золотой корень | Вера Никитина
197
359
экономия 45%
В наличии

Сказка в стихах

197
359
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
Предзаказ
Поэзия моей души. Лариса Сенадская
экономия 45%
Поэзия моей души. Лариса Сенадская
579
1 061
экономия 45%
В наличии

Сборник стихов

579
1 061
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во
388
711
экономия 45%
В наличии
Количество
Кол-во

Товар добавлен в корзину

Закрыть
Закрыть
Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика