Сказы Матушки Оки. Владимир Голубев

Лель и Лада

(сказ о рождении Любви)

Там, где была она, был рай.
Марк Твен

Это седое предание сохранилось с тех времён, когда наши пращуры, как и дикие животные, ещё рыскали по лесам и степям в поисках пищи, ночуя прямо под звёздным небом. Подобная жизнь таила опасности: повсюду их подстерегали клыки и когти хищников. С Северного полюса надвигались на земли безжалостные ледники, сковывая без разбора равнины и кряжи, окутывая хладным сном целые страны. Прошли долгие тысячелетия, пока наконец-то льды, тая, излились миллионами рек и ручьёв, оставив после себя миллиарды озёр и новоиспечённые равнины. На юге знойное буйство засухи срывало с целых континентов растительность, как кожу, оставляя после себя лишь поющие пески и камни. Но сушь сменяли дождевые потопы, надвигались болота, и так происходило в течение многих веков.
Встарь неотступно за древним человеком следовали Голод, Болезни и Смерть, нещадно забирая хворых, детей и стариков. Оттого нечасто среди людей гостили Радость и Веселье. Но самое ужасное — первые народы не ведали Любви и Дружбы. Седой обычай гласил: богатые семейства роднятся с могущественными родами, а слабые — лишь со слабыми. Такое мироустройство до поры до времени всех устраивало, ибо люди не задумывались о том, чтобы жить иной жизнью…

Как-то раз в весенний день на берегу реки во время разлива среди пены и мусора, принесённого половодьем, женщины приметили младенца. Они спасли малыша и отнесли его в селение. Родители ребёнка не отыскались. Младые девушки нянчились с ласковым крохой, вскоре подыскали ему и кормилицу. Старики разрешили приютить сиротку, тем более привычный до икоты для людей голод в ту весну миновал здешний народ. Так среди охотников и рыбаков, населявших лесистые берега полноводной реки, прижился мальчуган, наречённый Лелем.
Община содержала парнишку, передавая из семьи в семью. Но худо жить на земле без родни: некому вступится за парня, порой даже слова доброго никто не обронит. Случалось, украдкой Лель растирал своим кулачком по щекам солёную водицу, но не таил обиды на людей, по-прежнему всем улыбался.
Шло время, голодную зиму сменяло сытное лето. Много раз зацветала черёмуха в томном ожидании терпких ягод. А с подсолнечной стороны на северную не раз и не два тянулись стаи пернатых обитателей воды и суши, чтобы проголосить на родине скорые свадьбы и новоселье, но уже с первыми заморозками, собрав крикливые ватаги, в тоске воротиться с приплодом на чужбину, в далёкие тёплые страны.
Неприметно и сирота вымахал в ладного парня — кровь с молоком да кудри по ветру ровно из чистого золота. Хорош да пригож, разумен да ловок. Среди одногодков — первый добытчик, не сыщешь такого второго охотника и рыболова. Только одно туманило ясные очи Леля, что он безродный сирота. Кто ведает, какого он роду-племени да чья кровь клокочет в нём?
В тот памятный для Леля год, когда настало его совершеннолетие, по весне сразу после разлива, когда луга запестрели разнотравьем, пришлось юноше вместе с одногодками пуститься на поиски суженой. Надев белые одежды и сплетя венки из первых полевых цветов, с замиранием сердца ватага друзей пустилась в дальний путь.
По дороге от селения к селению Лелю улыбалось немало девиц. Они желали лишь с ним пустить свой веночек по речным волнам, а следом, взявшись с суженым за руки, обойти посолонь вокруг кудрявой берёзы. Но противились отцы невест, токмо прознав, что парень — круглый сирота, без роду и племени, и гнали жениха со двора. Ни богатые, ни сильные и ни даже негожие семейства не хотели видеть Леля среди своей родни. Никому в целом мире он оказался не надобен.
Долго маялся Лель со своей несчастной долей, не одну пару лаптей износил, да, видно, такова его судьба — оттого навечно оставил поиски невесты. В одиночестве он воротился на брег, где его когда-то нашли среди речного сора. Впереди его поджидала лютая зима, и вместо сватовства ему следовало засучив рукава строить жилище и готовить припасы.
На берегу родной реки, в прибрежной круче, среди стрижиных нор, златовласый сирота выкопал себе пещерку, где прятался от проливных дождей, а в холода согревался около огня. Дабы не умереть с голоду, Лель занялся исконным мужским промыслом — рыбалкой и охотой. Не сторонился и наёмной работы, ходил в селения и гнул спину за еду и одежду.
Парень пережил первую зиму, кое-как дотянул до весеннего тепла и ледохода. Спасла речная снедь: окуни и ерши, плотва и раки. Миновал год, следом за ним на можжевеловый крючок зацепился следующий — сырой и неприветливый. Ничего не менялось: река по-прежнему, как и в незапамятные времена, несла вдаль свои тусклые воды, а люди берегли оставленные предками традиции.
Народ сторонился обители молодого отшельника. Уханье филина и шелест волн стали для Леля привычнее человеческой речи. В подземелье долетали то порывы ветра, то шум игрищ русалок и водяных. Порой по ночам на берегу из поднявшихся словно из ниоткуда белокурых волн, с шумом и в пене, являлись стада чёрных, как ночное небо, коров и табуны подобных снегу лошадей самого Водяного царя. Они паслись в подлунном мире, в разлитом на лугу молочном тумане, и на всю округу разносились свирепые удары пятернёй по камням, загодя предупреждая путника о подстерегающей на берегу смертельной опасности.

Снова весна. В овражке от тающего снега ручей разлился и подтопил луга. Начинался нерест. Поставил Лель среди камыша и рогоза сеть. Поутру проверил — попалась зубастая щука. Обрадовался сирота неверной рыбацкой удаче и уже рассчитывал наварить сытной ухи, но тут нежданно-негаданно говорит рыба человечьим голосом:
— Лель! Отпусти меня домой, в родную реку! А то без меня краснопёрые окуни проглотят моих мальков!
Пожалел парень речную жительницу и отпустил с миром в серые воды.
Чёрным стрижом над сушей мелькнуло несколько погожих деньков. Вот уже по небу потянулись шумные косяки птиц назад, в северные земли. Неистовое торжество весны продолжалось, невзирая на оставшиеся кое-где под ногами рыхлые снега и утренние заморозки.
На рассвете в тумане среди камышей в обрывке рыболовного невода запутался белокрылый лебедь. В кровь изранил лапки и громко затрубил, зовя на помощь свою суженую и всю стаю: «ганг-го, ганг-го, ганг-го». От зычных звуков проснулся рыбак и, приметив за излучиной реки пригожего сидельца, порадовался сытному обеду. Вскоре он подобрался к кликуну и уже было протянул к нему руки, но расслышал в шёпоте птицы:
— Лель, ты же наш! Отпусти меня на волю, в родную стаю! — умолял пленник. — Ждёт меня в поднебесье моя суженая, а если я не вернусь, она погибнет от тоски и печали, разбившись о камни!
Пожалел юноша прекрасного лебедя и отпустил с миром.
Ласточкой поднебесной пролетело половодье. Вот уже и в дальнем овраге отцвела черёмуха. В полночь на лесной тропке, под старым вязом, угодил в охотничью петлю олень. Метался и бился лесной исполин, норовясь высвободиться из ловушки, но тщетно: только сильнее верёвку утягивал. В отчаянье заревел изюбрь на весь лес.
На рассвете сирота отправился собирать дикий чеснок и услышал лесного трубача.
— Эге-гей! Теперь-то непременно разбогатею! — увидев исполина с влажными глазами, закричал во всё горло сирота.
— Лель! Отпусти меня на свободу, в лес! — неожиданно запричитал олень. — Без моих крепких копыт и острых рогов пропадёт все моё семейство! Голодные волки следуют за нами!
Пожалел парень отважного рогача и отпустил с миром в густую чащу, к ожидающим его оленям.

Откуда взяться радости или веселью, когда живёшь один как перст и у тебя нет друзей? Сверстники давно обзавелись семьями и детьми. Гляди, Лель, так и завоешь на луну. Вот так в ту весну, чтобы не одичать да и не позабыть человеческую речь, Лель на закате принялся, как водяной, разговаривать сам с собой.
День за днём обыденные слова, как кирпичики, укладывались в предложения, и незаметно народилась незатейливая песенка о рыбаке и рыбке. Забавно напевать её, когда чинишь сеть или варишь похлёбку из пескарей. И вот так, среди сырых туманов и рыбьей чешуи, робко явились на белый свет стихи, пролившись благодатным грибным дождём на иссохшую целину.
С тех пор на закате, глядя на окунающееся в дремучие леса солнце, Лель напевал сочинённые песни. По ночам при свете дальних зарниц он придумывал мелодии или сызнова пристраивал слово к подходящему словечку, будто нанизывая на шнурок пёстрые камни для отпугивания злых духов.
Легко и быстротечно под шёпот новорождённой поэзии промелькнули на золотых колесницах ликующая весна и благодатное лето, а осенние дожди и ветры нагнали привычные холода. Мир готовился к зиме — всё как всегда. Вот и первый снежок, а по утрам юный морозец скрипит под ногами.
Когда несмелый ледок сковал реку, Лель расчистил полынью, в которой всплыла знакомая щука и, передавая в руки парню камышинку, промолвила:
— Лель! Подуй в неё, и птицы умолкнут, очарованные волшебными звуками! Ты сможешь беседовать с небесами.
— Спасибо, щука, за подарок!
Ничего не ответила щука, только на прощанье мелькнули два жёлтых глаза в серебристой воде, да вскоре лёд подёрнул промоину.
Долгим зимним вечером, сидя у тлеющего очага, вертел парень в руках рыбий гостинец, рассматривал. Когда поднёс к губам полую камышинку и дунул, произошло чудо: дыхание и ловкие пальцы извлекли волшебные звуки, один пригоже другого.

Вскоре диковинный дар щуки запел на все голоса! Ожили сочинённые Лелем мелодии, настало невиданное блаженство для одинокого сердца. Из тёмной пещеры на обледенелом речном берегу в мир, расправив крылья, отправилась поющая душа, обратившись в чарующие звуки ещё никем неслыханной в здешних краях музыки.
За зиму весть о рыбаке-отшельнике, играющем неведомые звуки и складно пропевающем обыкновенные слова, облетела всю округу. По вечерам в любую погоду около жилища сироты собирались люди и, затаив дыхание, слушали, как плачет или веселится волшебная дудка. Весной ватаги птиц, оставив недостроенные гнезда, слетались в ракитник внимать сладостным мелодиям. Свирепый тур, застыв, как утёс из песчаника, высился среди серебристой листвы, пряча в тумане острые рога. Сомы, покинув тёмные глубины, всплывали к поверхности воды, дивясь чарующим звукам.
Мелодии жалейки уносились вверх, в безмолвствующие небесные сферы, как вызов привычному миропорядку Вселенной без музыки. Лель то пускался подражать соловьиным трелям, то нежданно-негаданно принимался верещать и квохтать, подобно кукушке. Иногда писклявые звуки из дудки вызывали у слушателей улыбки, но через минуту уже неподдельная тоска разливалась по берегу, извлекая на свет из незнаемых людских тайников щемящие слезы…
Подоспело лето с грозами и зарницами, кислыми яблоками и вяжущей язык черёмухой. Ночи стали короткими, как крылышки мотылька.
Как-то вечером девушки из ближнего поселения отправились на берег реки за водой. Летние сумерки — время чудес. Пускай под ногами скрипит песок, зато в воздухе разливаются таинственные звуки неслыханной музыки. Они остановились, прислушались, и что-то незнаемое, волшебное пролилось на них тёплой волной, и почудилось подружкам, будто над ними небосвод распахнулся до самого края. Девушки замерли, позабыв, зачем пришли, вслушиваясь в доносившиеся звуки жалейки; их сердечки затрепетали, как у угодивших в силки птах. Уходить не хотелось — от моросящего дождя они укрылись под берегом.
А музыка продолжала творить ведомый только небесам священный обряд. Мерещилось, будто кто-то незнакомый и добрый беседует с ними без слов. В лучах заходящего солнца всё чудилось волшебным и дивным, неведомые чувства рождались в душе и волновали кровь, то приливая к вискам, то не позволяя даже сделать вдох или выдох. Иногда кто-то из девиц с прекрасной улыбкой на устах вскакивал и принимался прыгать по берегу или даже крутиться волчком, вызывая смех подруг.

Стемнело. Пора возвращаться, да девчонкам неохота. Но всё же, собравшись, они отправились по домам, стараясь не расплескать воду из кувшинов. Только дочь кузнеца по имени Лада не ушла вместе со всеми. Нежданно-негаданно невесть откуда взявшийся лебедь, шипя, перегородил ей путь. Так она осталась одна на пустом берегу и, страшась надвигающейся ночи, побрела на звуки чарующей музыки, желая укрыться от дождя и пугающей ночной темноты.
Вскоре Лада очутилась возле пещеры. Опустив ресницы, с поклоном она переступила порог и вошла в тихую обитель Леля. В отблеске языков огня их глаза встретились, румянец вспыхнул на щеках:
— Мир вашему дому!
— Доброго здравия желанной гостье! — просыпал отяжелевшие слова в песок рыбак и смолк, и только горящие поленья, шипя, шептали друг другу о чём-то напоследок, словно ничего в мире особенного и не произошло.
Придя в себя, хозяин запел для девушки весёлые песни. Наконец-то Лада рассмеялась, пряча блестящие глаза в платок. После на несколько голосов заплакала жалейка. Время незаметно неслось куда-то, как вещее сновидение на тихих крыльях совы. Уже на рассвете, когда туман неудержимо ползёт от реки к прибрежным кустам, пришли родные девушки и увели её домой. Лель отложил жалейку в сторону, но уснуть в то утро не смог. Вот так нечаянная встреча переменила жизнь людей.
С тех пор повелось: парни и девицы вечерами сходились на берег реки шумной ватагой и слушали песни Леля. Беззаботный смех обгонял скопу, преследовавшую голавля, разносясь по всей округе. Больше всех радовалась Лада, ей впервые было так хорошо и совершенно не хотелось уходить домой. Она не сводила глаз с суженого, мечтая только о том, как они пойдут по жизни рука об руку…

Незаметно на землю пришли новые времена: люди хотя бы на время стали забывать о своих несчастьях и смерти и, как дети, тешились вместе с весёлой песней Леля. Но долог и труден земной путь у Радости, не бывает прямым и ясным.
Лето уходило на запад вслед вечернему солнцу. Осень разукрасила листву, но зима в отместку сестрице всё побелила да ещё и запрятала под снегом, подальше от морозов. А вот весной, когда зацвели черёмуха и вишня, на Земле родилась божественная Любовь. Невозможно нести бремя страсти поодиночке, настало время выбирать. Тёмной ночью Лель поджидал красавицу Ладу, которая навсегда покинула родной дом.
Родня спохватилась утром и в гневе проворно снарядила погоню за беглецами. Влюблённые уходили в верховья реки, желая только одного — надёжно укрыться от преследования. Они шли без остановки, перекусывая на ходу и припадая к ручьям, чтобы напиться, подобно лесным зверям. Но преследователи не отставали, выглядывая примятую от шагов траву и сбитые блёстки росы.
Выручил беглецов олень, знавший все лесные тропки-дорожки. Доверился юноша нежданному спасителю, его сильным ногам и лишь крепче сжимал руками могучие рога, когда ветки со всех сторон хлестали путников, пытаясь сбросить на камни. В два прыжка олень преодолевал лесные ручьи и папортниковые поляны. Наконец, когда лай собак остался далеко позади, они смогли на время укрыться на заросшем острове посередине реки.
Утром олень привёл влюблённых в чащобу, где ещё не ступала нога человека. Там беглецы принялись рубить дом и обустраиваться для счастливой жизни. В глухомани дударь продолжал ловить рыбу и охотиться. Лада занималась огородом и хлопотала по хозяйству, по мере сил пособляя мужу. В полнолуние по ночам местный водяник выгонял на берег стадо чёрных коров. Лель с Ладой пасли их на заливном лугу и с благодарностью принимали от них молоко.
А по вечерам в минуты отдыха он играл на жалейке, и влюблённые друг для друга распевали песни. Так в благословенной тиши и покое миновало несколько лет. Народились долгожданные дети — близнецы добрые и смешливые, ведь в доме Леля и Лады царила нетленная Любовь.
Лесные горлицы и ласточки вили гнезда под крышей одинокого приюта, а очарованные музыкой олени заглядывали в окна. Зайчихи, уходя по делам, оставляли зайчат под присмотром людей. Да сам хозяин леса — косолапый медведь — катал детишек на спине, пока по полянке разливалось дивное двухголосие.
Но вокруг них мир людей не переменился. Как каждую зиму лёд сковывал реку, так и люди упрямо продолжали существовать по своим древним диким обычаям: око за око, зуб за зуб. И порой в самое суровое глухозимье чудилось, будто не придёт весна, и не заполыхает белым огнём черёмуха, и также вовеки не переменится безжалостное бытие.
Родичи девушки жаждали только одного — разлучить Леля и Ладу — и продолжали их разыскивать во всей округе, посулив награду за голову похитителя. Они упрямо убеждали друг друга: «Лель — сирота, и за его спиной никого нет! Люди не должны жениться на неровнях! А его музыка и песни отрывают людей от работы! За нарушение вековых обычаев Лель достоин только одного — смерти». И звериная ярость светилась в их очах розовыми углями, овладев разумом и сердцем.

Как-то один охотник несколько дней гнался за раненым кабаном и забрёл в такую глухомань, в которой никогда не бывали люди. В глуши он случайно приметил одинокое жилище. Укрывшись среди зарослей папоротника, охотник признал в обитателях загадочной хижины сбежавших влюблённых. И, возвратившись в селение, торжествуя, поведал людям, где прячутся беглецы. Щедро наградили охотника родные Лады.
Немедля взявши ножи и копья, сродники девушки собрались в дорогу и через три дня пробились к одинокому дому на лесной поляне. Спрятавшись в подлеске, они подкараулили Леля и наконец-то схватили, повалив на землю и крепко-накрепко скрутив его запястья и ноги верёвкой из крапивы. А он всё время умолял их об одном — не карать Ладу и детей.
Вскоре жестокие люди убили мужчину. Его бездыханное тело отволокли за ноги на песчаный берег и бросили в камыши. Приют влюблённых подожгли и, громко ругаясь, швырнули в пламя все дудки рыбака. Ладу с малышами силой отвели к родителям и вскоре выдали замуж за жениха из состоятельной семьи.
А Первая Любовь после гибели Леля умолкла, укрывшись в шатре из трепетных ветвей плакучих ив, что изредка роняют серебристые листья на воду. Только при свете луны бродяга — полуночный ветер возвратил её к жизни, закружив в своих объятьях, и унёс в беспросветное небо, подальше от залитой багряной кровью земли.
Миновало много лет. Круги на воде давно разошлись, и только мелкая рябь от присланного ветряным царём закатника портила серую холстину реки. Всё, без остатка, сгинуло от канувшего в Лету сироты. Всё воротилось на круги своя, как в прежние спокойные времена. Вот только на забытом берегу, где стояла хижина дударя, разросся никчёмный камыш да рогоз.
Лада и дети позабыли Леля. Народ тем более не вспоминал, что когда-то на берегу под шелест волн звенела дивная музыка и созвучные рифмы вещали о чем-то неведомом и добром, забавляя слух и даже тревожа кровь, как случается у людей по весне. Река год за годом упорно подмывала берег, где некогда по ночам светилась пещерка рыбаря.
Подоспело время, когда у детей Леля народились собственные чада, окрепли и возмужали. Как-то по весне младое племя отыскало на берегу реки в разорённой пещере дудочку деда — давний подарок щуки. С невиданной диковинкой в руках они прибежали к милой бабушке. Смахнув слезы, Лада вспомнила далёкие времена и обучила внуков нехитрой игре, наиграв всплывшие из тайников памяти мелодии и песни её Леля.
И так детворе пришлась по душе музыка, что они наделали ещё много свирелей и рожков из берёсты, и вскоре повсюду спозаранку поутру зазвенели радостные и печальные напевы Леля: «ту-ру-ру, ту-ру-ру!» Мало того, внуки сироты принялись сочинять новые песни и мелодии! А самое главное — они дружили и любили без разбора, не оглядываясь на прежние обычаи, но прислушиваясь к зову своих сердец и разума.
Вот когда люди и вспомнили златокудрого рыбака! Оказалось, его мелодии и стихи всё время жили в сердцах соплеменников. Селяне бубнили их себе под нос на охоте и насвистывали, пропалывая в огороде репу! Те, кто ещё помнил Леля, взахлёб рассказывали приезжим, как он играл для всех на жалейке и распевал песни, и даже припоминали, как в погожую погоду рыбья чешуя сверкала солнечными зайчиками в его волосах. Они водили на берег реки заезжих зевак, показывая обрыв, где когда-то впервые под завывание зимних вьюг зазвучали песни и музыка чудного сироты.
Вскоре в каждой семье стали подрастать свои шумные и весёлые Лели. В отместку за невинную смерть сироты старейшины навечно изгнали из селения убийц и болтливого охотника, выдавшего убежище влюблённых, но даже все великие мудрецы земли не в силах обратить вспять полноводную реку времени и возвратить людям Леля…
Самое горестное испытание выпало Ладе. Кроме воспоминаний, ей оставалось только тешиться мыслями о предстоящей встрече с Лелем, ведь за непостижимой для человека гранью бытия их ожидала истинная вечность и счастье. В этом мире её удерживала только любовь детей и внуков, плоть от плоти любимого.
А в дольний мир из таинственных небесных вершин на голубых крыльях снизошла, познав земные страдания, неведомая людям робкая Любовь. И с тех самых пор она среди нас и в каждом мужчине зрит Леля, а во всякой женщине ищет Ладу, но не всякий счастливец удержит в своём сердце бремя подлинной страсти и станет избранным, выпившим чашу с вечным хмелем до дна. Ведь это о них, о нескольких блаженных безумцах, испокон веков поют в своих песнях сказители и баяны, а поэты сочиняют сонеты…
Любви на земле предостаточно, её довольно на всех — умерших, живущих и ещё не родившихся. В наших сердцах таится смелая надежда, что даже самый последний негодяй когда-нибудь обретёт свою каплю беззаветной страсти, дабы сокрушить в себе зверя и распалить из милосердной искры нетленный костёр Любви.