Охотник. Эльза Яновская

Савва Евгеньевич сидел на гостиничной тахте и, глядя в широкое окно, наблюдал за дворовым котом. Тот притаился в кустах, сливаясь с пейзажем, и выслеживал добычу. Его облезлый хвост подергивался от нетерпения и слегка ворошил старую листву. Кот щурил глаза, перебирал лапами и урчал: от удовольствия и от злости на этих настырных мух, которые без конца жужжали прямо над его ухом.

В паре метров от четвероногого охотника горохом рассыпались воробьи. Возможно, они и видели его, но безмятежно полагались на свою птичью удачу. Самый юный и смелый даже клевал хлебные крошки практически у лап Мурзы. А может быть, пичужки были так разморены майским солнцем, что просто наслаждались купанием в уличной пыли, не обращая внимания ни на что вокруг. Кот приподнял свой худощавый зад, напряг задние лапы, прижался мордой к земле и с громким «Мяу!» ринулся в атаку. Воробьи в мгновение ока разлетелись. Злой как черт неудачливый охотник запрыгнул на подоконник кухни и исчез из поля зрения.

В кружевной занавеске запуталась муха. Она билась о стекло, перебирала лапками тонкие нити, но не могла выбраться из плена. Старик аккуратно, как мог, своими большими пальцами раздвинул складки и выпустил горемыку.

— Лети уж, глупое создание, — пробормотал он ей вслед. Конечно, та и не подумала обернуться.

Потревоженная пыль, лежавшая на подоконнике, взметнулась и затанцевала в воздухе, как волшебная пыльца, переливаясь в лучах весеннего солнца. За окном пронеслась с громким криком ласточка. Тикали старые часы над дверью. Заглушая их ритм, по мостовой цокали копыта и скрипели рессоры. Где-то визжали мальчишки. Обычный провинциальный город. Прекрасный в пору цветения, когда любое захолустье переполнено ярким светом и зеленью. Стоит же спуститься сумеркам — и уныние охватывает даже самого жизнерадостного человека. Хочется бежать как можно дальше. И даже запертые ставни не могут укрыть от въедливой хандры. Люди, имея малейшую возможность, стремятся уехать отсюда, полагая, что истинная жизнь вся там, в столицах.

— Пепел и тоска, а не жизнь в этих столицах, — пробурчал в ответ своим мыслям Савва Евгеньевич и посмотрел на часы.

Еще пятнадцать минут — и пора. Старик Анисимов попытался пригладить непослушную шевелюру, глядя в карманное зеркальце. Бесполезно. Волосы по-прежнему торчали в разные стороны. Несмотря на искреннее желание и добросовестные усилия, трудно было привести в порядок и старый сюртук из зеленого сукна, местами — а особенно на локтях — порядком потертый. Некогда красные лацканы давно выцвели. Одни только медные пуговицы сияли как раньше, хотя эмблема ведомства на них уже стерлась от регулярного ухода.

Савва Евгеньевич стряхнул невидимые ­пылинки с фуражки и вышел в прохладный ­полутемный коридор гостиницы. Швейцар еле сдержал ухмылку при его виде.

— Нищета! Опять собрался к Орловским обедать, — еле слышно проговорил он.

Впрочем, Анисимову было все равно. Мало кто относился к старику хорошо, разве только животные и дети. Но над ними имеют власть взрослые, поэтому чаще всего он пребывал в одиночестве.